Однако Барретт ясно дал понять, что он не будет рассказывать нам ничего из того, что он сделал лично для БСО. Он также предельно ясно дал понять, что не заинтересован в даче показаний против кого бы то ни было или в том, чтобы на кого-то давать показания в открытом суде.

Барретт снова заговорил о предполагаемом информаторе Специального отдела из Рэткула. Он сказал нам, что БСО знала, что именно этот информатор передал несколько сотен самодельных пистолетов-пулеметов «Ингрем», которые ни разу не выстрелили. Он заявил, что информатор отдела должен был проживать в районе Норт-Даун, но БСО не смогло его вычислить. Барретт сказал нам, что если бы они действительно нашли его, он был бы «отправлен за своим чаем» (убит). Он заявил, что, насколько он мог видеть, БСО слишком много знало об информаторах Специального отдела.

— Даже не говори им моего настоящего имени, Джонти. Я не хочу, чтобы они знали, что я работаю на тебя.

Теперь это последнее высказывание заинтриговало меня. У меня был предыдущий опыт общения с людьми, которые говорили это, и когда они это делали, это обычно означало, что они уже работали на Специальный отдел или в каком-то другом агентстве. Они обращались в уголовный розыск только для того, чтобы попытаться получить двойную плату за одну и ту же информацию. Я задавался вопросом, так ли это было в случае с Барреттом. Работал ли он уже в Специальном отделе? Работал ли он в прошлом в Специальном отделе и, возможно, был отстранен от работы или «отмечен» Специальным отделом по какой-то уважительной причине?

Я решил подвести эту первоначальную встречу к завершению. Я услышал достаточно. Нам предстояло провести множество расследований, прежде чем мы смогли даже подумать об использовании Барретта в качестве информатора. У меня также не было сомнений в том, что если Барретт был искренним, то у него был большой потенциал. Но это было соображение на другой день. Мы могли бы оценить его ценность позже.

В то же время, если Барретт думал, что он собирается облапошить пару сотрудников уголовного розыска на тысячу фунтов, а затем не дать никакой информации взамен, то он плохо нас знал. С другой стороны, если он действительно хотел помочь нам спасти жизнь, то его следовало бы финансово поощрить за это. Утром мы с Тревором могли бы передать то, что он сказал нам, старшим офицерам полиции. Я встал со своего места, чтобы показать, что мы услышали достаточно и готовы уходить.

— Хорошо, как насчет встречи при дневном свете, Кен? — спросил я.

— Ни за что, Джонти. Это должно быть в темноте. Я скажу тебе, где. Стоянка для большегрузов на Наттс-Корнер, где все учатся водить. Девять вечера, в следующий четверг вечером, — ответил он.

Меня поразило, что Барретт явно уже делал это раньше для кого-то. Он знал все тонкости. Не было никаких признаков каких-либо обычных вопросов или оговорок, которые обычно возникают у людей, когда они впервые заявляют о себе.

Мы с Тревором подошли к входной двери. Обычно на этом этапе ожидалось бы рукопожатие. Я был благодарен, что сам Барретт исключил это. Этот человек был презренным, подлым головорезом. Он был воплощением всего, что было достойно сожаления в его роде. Мы знали, что с ним будет очень трудно справиться. Барретт уже совершил ошибку, поверив, что может контролировать ситуацию. Он был неправ. Я как раз собирался познакомить его с настоящими хулиганами. Офицеры особого отдела, которые должны быть ему более чем ровней. Я просто понятия не имел, как, черт возьми, я собираюсь раскрутить это, не оттолкнув Барретта. Когда мы отходили от двери, Барретт не удержался от последнего слова.

— Это так просто, Джонти. У меня есть товар. Ты этого хочешь. На моем уровне это рынок продавца, потому что я могу испортить впечатление. Никаких угроз, Джонти. Никакого шантажа. Просто играй честно. Я сделаю то же самое. Здесь на кону моя жизнь, — сказал он.

Был час ночи в среду, когда мы с Тревором добрались до участка КПО в Гринкасле. К тому времени мы провели на ногах девятнадцать часов. По дороге из Гленкэрна мы почти не перемолвились ни словом. Мы слишком устали. Мы могли бы продолжить все наши разговоры утром.

В ту ночь у меня был беспокойный сон.

У меня не было никаких иллюзий относительно того, почему Барретт пошел на сотрудничество, чтобы предложить нам свои услуги. Все это было для Кена Барретта и о том, как он мог запустить свои грязные руки в общественный кошелек. Я это понимал. Но я также понимал, что мы могли бы воспользоваться его слабостью, чтобы получить жизненно важную информацию, которая действительно могла бы спасти жизни. Специальный отдел был бы не слишком доволен тем, что он решил связаться с отделом уголовного розыска. Это была их проблема. В интересах общества нам пришлось бы сейчас очень тесно сотрудничать, чтобы добиться от Барретта всего наилучшего.

В 9.30 утра 2 октября 1991 года мы посетили офис старшего полицейского офицера на Норт-Куин-стрит, в штаб-квартире нашего округа. Мы полностью проанализировали события предыдущей ночи. Нам сказали, что в этом вопросе нам придется тесно сотрудничать со Специальным отделом. Были процитированы доклад Уокера и содержащиеся в нем рекомендации. Выбора действительно не было. Информация Барретта касалась исключительно подрывных дел. Кроме того, у Барретта не было бы никаких шансов получить наличные авансом, не говоря уже о 1000 фунтов наличными, которые он требовал.

Наши старшие сотрудники уголовного розыска проконсультировались со Специальным отделом. Тем временем нас попросили расследовать наиболее серьезные преступления, которые были связаны с помощью сбора данных или баллистики с ротой «B» БСО в Вудвейле, которой командовал Барретт. Нам нужно было иметь возможность расспросить его о том, кто несет ответственность за наиболее серьезные преступления, связанные с подразделением БСО. Это проверило бы предполагаемое намерение Барретта помочь нам.

Мы с Тревором знали, что нас ждут неприятности как со стороны Барретта, так и со стороны Специального отдела. Совсем недавно мы пережили бурю в связи с другим источником уголовного розыска, который не захотел разговаривать со Специальным отделом. Я знал, что они обвинят меня в попытке «держать их подальше» от дела Барретта таким же образом, как они поступили в отношении другого нашего источника. Они были неправы. У меня было много хороших примеров того, как мои источники отдела угрозыска передавались в Специальный отдел без каких-либо проблем. Я всегда оставлял это на усмотрение отдельного источника. Некоторые были рады перейти в Специальный отдел в течение короткого времени, но другие — нет. Барретт ясно давал понять, что не хочет иметь с ними абсолютно ничего общего. Он чувствовал, что это должно было быть его прерогативой. Вскоре он поймет, что для него это не было вопросом выбора.

Мы с Тревором покинули Норт-Куин-стрит и поехали в участок на Антрим-роуд. Мы позвонили в офисы нашего окружного криминалистического подразделения. Мы составили список наиболее серьезных преступлений, произошедших за предыдущие три года, которые мы могли бы приписать роте «B». Список был потрясающим. На фоне всего остального выделялось жестокое убийство адвоката по уголовным делам Пэта Финукейна. Ни одно убийство не является более важным, чем любое другое убийство, однако одно выделялось главным образом своей жестокостью. Муж и отец был застрелен на кухне своего дома в присутствии жены и детей в воскресенье, 12 февраля 1989 года.

Ответственный за это боевик БСО выпускал пулю за пулей из полуавтоматического пистолета прямо в лицо Пэту Финукейну. Жестокость нападения, вызванного ненавистью, была беспрецедентной в Белфасте. Существовал также дополнительный раздражающий вопрос о предполагаемом сговоре КПО и Сил безопасности в этом убийстве. Лично я ничему из этого не верил. В любом случае я придерживался мнения, что мы должны докопаться до сути этого конкретного убийства. Если бы наши расследования привели нас к какому-нибудь коррумпированному коллеге, это тоже было бы расследовано. В прошлом полиция принимала меры против таких людей. У меня не было причин полагать, что теперь все будет по-другому. На личном уровне я почувствовал тошноту в животе, когда услышал об убийстве Пэта Финукейна. Я познакомился с ним в 1980 году, и в последующие годы у меня было много встреч с ним в профессиональном контексте, когда он защищал своих клиентов в суде. Я всегда считал его открытым, дружелюбным и уважительным.