Затем появился еще один генда.

Существо стояло в нескольких футах от нее, отражая оттенки осени. У него были цветные листья на шапке и вечнозеленая жилетка, расшитая семенами и орехами. Улыбающиеся глаза выглядывали из-под кустистых бровей. Оно протянуло руку. Эолин была удивлена ​​ легкостью его прикосновения, как будто генда вовсе не был настоящим, а был всего лишь порывом, который овладел ею и потянул вперед.

Они отошли от реки и шагали почти час, пока Эолин не почувствовала едва уловимое движение в лесу. Лес ничем не отличался от старых стволов, покрытых корой и мхом. И все же что-то изменилось.

Разрываясь между любопытством и опасением, Эолин остановилась. Генда тянул ее за руку. Интенсивный гул заполнил уши Эолин, будто она шла через невидимый пчелиный улей. Жужжание прекратилось, и генда исчез.

Эолин стояла на небольшой поляне. Густые деревья, которые несколько мгновений назад определяли ее мир, растаяли. Земля наклонялась под покровом мягкой травы, а затем снова поднималась. За невысоким холмом висела слабая струйка дыма из трубы.

Ощутив энтузиазм, основанный на надежде на человеческое общество, Эолин бросилась вперед. На другой стороне холма она нашла простой домик, окруженный густым садом.

— Добрый день! — позвала она. — Кто-нибудь есть дома?

Кусты зашумели. Темный капюшон поднялся, и голос затрещал, как огонь.

— Так-так. Кто эта мышка, которая забрела в мой скромный дом?

Эолин отступила, тут же пожалев о своей смелости. Как она могла быть такой глупой? Она знала истории о ведьмах, живущих в лесах. Все они были ведьмами. Они превращали детей в хлеб и ели их на завтрак.

Поднявшись во весь несколько скрюченный рост, ведьма зашаркала к Эолин.

— Не убегай, дитя мое.

Эолин не собиралась подчиняться, но ее ноги вросли в землю, как упрямые сорняки.

Найдя рядом с девочкой пенек, старуха опустилась. Несколько минут прошло в молчании.

— Ты не очень разговорчива, — сказала ведьма. — Тем лучше, я полагаю. Я привыкла к существованию без болтовни в этом месте. Как долго ты была в лесу?

— Почти месяц, — прошептала Эолин.

— Месяц? — повторила старушка с удивлением и интересом. — Как ты так долго выживала в одиночестве?

— Я знаю ягоды и грибы, и как найти родники и выдавить воду изо мха. Потом меня нашли генды.

«И привели меня сюда. Коварные звери!».

— Понятно, — сказала ведьма. — Что вообще привело тебя в лес?

Эолин моргнула и отвернулась. Ее глаза горели, а в горле застрял тяжелый ком.

— Ну же, дитя, — голос женщины был нежным. — Ты можешь рассказать мне.

Эолин не собиралась ничего ей говорить, но потом слова все равно полились.

— Там были лошади, солдаты и страшные пожары, и они убили моего отца, и мой брат так и не вернулся, а потом я… я услышала свою мать. Я видела ее, клянусь! Она сказала мне следовать за ней, но, в конце концов, это была не она. А потом я потерялась.

Ведьма скрестила руки на груди и медленно кивнула.

— Ты очень смелая девочка. Сколько тебе лет?

Эолин нервно переминалась с ноги на ногу.

— Может, девять лет? — спросила старуха.

Кровь отлила от лица Эолин. Доказательство колдовства! Как еще она могла определить ее возраст?

— Говори, дитя. Гость в моем доме должен говорить то, что думает.

— Ты ведьма, которая ест детей? — Эолин прикрыла рот обеими руками, потрясенная своим неосторожным языком.

Глаза старухи вспыхнули в тени ее плаща. Она потянулась, чтобы снять капюшон. Эолин ожидала увидеть древнее лицо, искривленное острым бородавчатым носом, растрепанные, как солома, волосы и воспаленные глаза, которые тут же проклянут ее.

Правда оказалась странно разочаровывающей. Черты лица женщины были мягкими, с морщинами многих лет, согнувших ее тело. Ее густые седые волосы были аккуратно заплетены в косу на затылке. Ее нос представлял собой ничем не примечательную вершину над узкими губами.

— Ну, это не тот вопрос, который я получаю каждый день, — сказала она, наблюдая за Эолин проницательными серыми глазами. — Скажи мне… Как, ты сказала, тебя зовут?

— Эолин.

— Приятно познакомиться, Эолин. Я Гемена. Скажи мне, почему ты думаешь, что я ведьма, которая ест детей?

— Потому что ты старая женщина и живешь одна в Южном лесу.

— Это убийственное доказательство, — признала она. — Что еще ты знаешь об этой ведьме, поедающей детей?

— Она живет в доме из сладкого хлеба, и дети приходят его есть. Она откармливает их, прежде чем бросить в свою огромную печь.

— Ясно, — женщина кивнула, ее лицо превратилось в маску тщательного размышления. — Ну, юная Эолин, ты видишь мой дом. Он с оттенком сладкого медового хлеба. Почему бы тебе не откусить? Если легенда верна, ты сможешь его съесть. Даже лучше, я смогу съесть тебя. Но я позволю тебе бежать первой. Я дам тебе полдня форы только за то, что ты такая проницательная маленькая девочка.

Это предложение привело Эолин в ужас, но она не видела другого выхода, кроме как согласиться. Полдня лучше, чем ничего. За полдня она сможет обогнать старую ведьму, если только она не умеет летать, как положено ведьмам.

Эолин подошла к дому и провела руками по черепице цвета корицы. Желудок заурчал, и голод взял верх. Отломив щепку, она впилась в нее. Боль пронзила ее зубы. Дерево оцарапало ей язык. Наступило разочарование.

Она бы отдала все, чтобы съесть домик старухи прямо сейчас, даже если это означало превратиться в буханку хлеба.

Громкое фырканье заставило Эолин обернуться. Ведьма упала с пня, хрипя. Слезы текли из глаз старухи.

— Не старайся слишком сильно, дитя. Зубы сломаешь!

Ведьме потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Задыхаясь и хватаясь за ребра, она поднялась на трясущихся ногах.

— Дом сладкого хлеба! Кто придумал такую ​​ерунду? Почему бы тебе не зайти внутрь, Эолин, и не поесть нормально?

Не в силах противостоять силе аппетита, Эолин с опаской последовала за ведьмой.

Внутри дом был тусклым и скудно обставленным. Наблюдая за тем, как ведьма разжигает огонь на ее неприметной кухне, Эолин обдумывала варианты. Зима в Южном лесу была суровой. Она будет голодать в бесплодном лесу, пока первые снега не превратят ее в лед, или она могла есть у Гемены, пока ведьма не превратит ее в завтрак.

— Можешь остаться здесь, если хочешь, на всю зиму, — старуха подала горячее овощное рагу, свежий хлеб и сыр. — Придет весна, я могу отправить тебя обратно в Мойсехен.

Лицо Эолин опустилось на дно миски, пока она пила острое варево Гемены.

«Жестокая ведьма, раз говорит о том, чтобы отправить меня обратно, когда она не собирается этого делать».

— Я знаю лесника, который бродит по этим местам, — продолжал Гемена. — Он мог бы проводить тебя домой.

— У меня нет дома. Ничего нет. Я уже рассказала тебе об этом.

— Ты говорила о смерти отца и брата, но как насчет твоей матери? Где она?

— Мама ушла прошлой весной. Она так и не вернулась.

Седые брови Гемены сдвинулись.

— Почему она ушла?

— Я не знаю, — горло Эолин начало болеть. — Я думаю, что она пошла искать своих сторонников, потому что ее союзники погибли. Так сказал папа.

Эолин потянулась за толстым ломтем хлеба и намазала его мягким сыром. Она чувствовала, как Гемена изучает каждое ее движение, хотя размышляла ли ведьма над словами отца или оценила разочаровывающую ширину руки Эолин, девочка не могла сказать. Она задумалась, где находится печь Гемены, и содрогнулась при мысли об обугленных остатках детских костей внутри.

— Это твоя мать научила тебя собирать урожай в лесу? — спросила ведьма.

— Да.

— Чему еще она научила тебя?

Эолин отвернулась от стола, забыв о хлебе. Почему ведьма продолжала задавать надоедливые вопросы? Теперь у нее болел живот. Может, еда была отравлена!

— Она научила тебя лекарствам? — спросила Гемена. — Она рассказала тебе, как лечить растениями?