1 Бохеньский Ю. Сто суеверий. С. 89.
2 Там же. С. 89-90.
Бохеньский явно переоценивает роль исторической случайности в возникновении диалектического материализма. Философия коммунистического общества непременно должна была стать универсальной и охватывать не только общество и мышление, но и природу. Маркс мог отказываться от универсальной (синтетической) философии, но его философскую концепцию обязательно дополнили бы и сделали универсальной другие. Пример Ленина, занявшегося в 1908 г., когда партия большевиков оказалась в глубоком кризисе, философскими вопросами естествознания, хорошо показывает это. "Диалектика природы" Энгельса не привлекла ни немецких социал-демократов, ни А. Эйнштейна, написавшего на нее рецензию по их просьбе. Но изданная впервые в Советском Союзе в 1925 г., она сразу же стала настольной книгой советских философов. Вряд ли в марксистско-ленинской литературе, включая "Капитал" Маркса, есть произведение, которое цитировалось бы коммунистической философией чаще, чем эта фрагментарная и невнятная работа Энгельса.
Средневековая философия и коммунистическая философия совпадают, далее, в своем догматизме.
408
Как известно, Маркс часто был нетерпимым, но он не всегда воспринимал свою собственную систему как несомненно верную во всех деталях и часто был готов поступиться некоторыми положениями своей основной схемы развития общества. Он рассматривал эту схему скорее как оригинальную и глубокую точку зрения, чем как систему догм. Маркс даже приветствовал научную критику в свой адрес, старательно отделяя ее, однако, от "предрассудков". Во всяком случае в конце Предисловия к первому изданию "Капитала" он писал: "Я буду рад всякому суждению научной критики. Что же касается предрассудков так называемого общественного мнения... то моим девизом по-прежнему остаются слова "Следуй своей дорогой и пусть люди говорят что угодно!" [1]. Известно, что первые шесть рецензий, опубликованных на это издание "Капитала", были по договоренности с Марксом - написаны под разными псевдонимами Энгельсом. Две из этих рецензий были сдержанно критическими, против чего Маркс не возражал.
Энгельс был гораздо более догматичен и во многом способствовал тому, что теория Маркса впоследствии превратилась в непререкаемую догму. В частности, в своем предисловии к английскому изданию "Капитала" Энгельс писал, что "на континенте "Капитал" часто называют "библией рабочего класса". Вместо возражения против превращения "научного социализма" в новую религию Энгельс пытается доказать, что "Капитал" вполне заслуживает этого названия, поскольку "выводы, сделанные в "Капитале", с каждым днем все больше и больше становятся основными принципами великого движения рабочего класса" [2]. "Отсюда, - замечает К. Поппер, - остался только один шаг до охоты за еретиками и проклинания тех, кто сохраняет критический, т.е. научный дух - дух, который однажды вдохновил как Энгельса, так и Маркса" [3]. Этот шаг был без колебаний сделан Лениным. Сталин довел догматизацию марксизма до предела [4].
Догматизмом страдали не только обществоведы социалистических стран, но и зарубежные марксисты, как радикальные, так и умеренные. К примеру, Э. Бернс наивно полагал, что попытки противопоставить марксизму какие-то факты современной социальной жизни совершенно неприемлемы: "Опровержения... неизбежно искажают историю" [5].
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 11.
2 Там же. С. 33.
3 Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. С. 386.
4 А. Буллок пишет о той легкости, с какой Сталин, учившийся в духовной семинарии, принял марксистскую теорию в се ленинской интерпретации: "Марксизм оснастил его четким, рациональным сводом идей, которые как нельзя лучше соответствовали его потребности получить что-то взамен той системы догматического вероучения, основами которого он владел, но принять которое не мог. Переход от одной системы к другой облегчался наличием между ними сходных основополагающих черт: догматизм, недопущение сомнений, нетерпимость к критике и преследование инакомыслящих" (Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Т. 1. С. 33).
5 A Handbook of Marxism. L, 1935. P. 374.
409
Л. Лорат считал, что фактов, сколько-нибудь существенно не согласующихся с предсказаниями Маркса, вообще не существует: "Глядя на мир, в котором мы живем, мы не можем не удивляться той почти математической точности, с которой были реализованы главные предсказания Маркса" [1].
Догматизм характерен не только для ортодоксальных марксистов, но и для тех, кто пытается соединить марксизм с другими философскими течениями, в частности с экзистенциализмом. Некоторые видные экзистенциалисты не раз заявляли о своей дружбе с марксистами-коммунистами, но в ответ слышали только грубые окрики. Это не мешало Ж.П. Сартру, М. Мерло-Понти и другим экзистенциалистам не переставая говорить о непреходящей ценности марксизма и невозможности сколько-нибудь серьезного его критического анализа. Так, Сартр считал экономико-историческую социологию Маркса очевидной истиной, а свои суждения о ней объявлял лишенными какого-либо интереса: "Разумеется, все эти формальные замечания не претендуют на то, чтобы добавить хоть что-нибудь к ясной синтетической реконструкции, осуществленной Марксом в "Капитале". Они даже не являются комментариями на полях, так как реконструкция сама но себе настолько ясна, что не нуждается ни в каких комментариях" . Догматизм неортодоксальных марксистов, "марксистов со стороны", казался, однако, ортодоксам недостаточно радикальным и размывающим самые устои марксизма. Газета "Правда", к примеру, писала об экзистенциалистском марксизме Сартра: "Реакционная буржуазия покровительствует Сартру. Он нужен для борьбы с демократией, с марксизмом" . Столь же подозрительной и враждебной казалась и некоммунистическая левизна Мерло-Понти, несмотря на то, что в конце сороковых годов ему представлялось, что советский опыт - это больше, чем просто опыт, поскольку он представляет собой решающий момент исторической диалектики.
