Удивительное непонимание коммунистической традиции обнаруживает Н.А. Бердяев. Он убежден, что "социализм ищет и находит народную волю; обладающую истинным содержанием, праведную, святую волю" . Что же представляет собой эта "народная воля", якобы возводимая социализмом на пьедестал? "Народ есть великое историческое целое, - пишет Бердяев, - в него входят все исторические поколения, не только живущие, но и умершие, и отцы, и деды наши. Воля русского народа есть воля тысячелетнего народа, который через Владимира Св. принял христианство, который собирал Россию при великих князьях московских, который нашел выход из Смутной эпохи, прорубил окно в Европу при Петре Великом, который выдвинул великих святых и подвижников и чтил их, создал великое государство и культуру, великую русскую литературу. Это не есть воля нашего поколения, оторвавшегося от поколений предыдущих. Сомнение и самоутверждение современного поколения, превозношение его над умершими отцами и есть коренная ложь демократии. Это есть разрыв прошлого, настоящего и будущего, отрицание вечности, поклонение истребляющему потоку времени. В определении судьбы России должен быть услышан голос всего русского народа, всех его поколений, а не только поколения живущего. И потому в волю народа, в общую волю, органическую волю входят историческое предание и традиция, историческая намять о поколениях, отошедших в вечность" [4]. Утверждение, что социализм позитивно относится к "святой и праведной" народной воле, принявшей христианство, выдвинувшей великих святых и подвижников, просто абсурд. Такой же абсурд, как и утверждение Бердяева, что "утопический социализм Сен-Симона и научный социализм Карла Маркса одинаково выступают с религиозными притязаниями..." [5]. История и связь поколений интересуют коммунизм только в той мере, в какой они приближали его собственное становление. Коммунистическая традиция не покоится на воле "всех поколений русского народа", а берет из его истории только то, что, как ей кажется, ее поддерживает и подтверждает. Эта традиция является совершенно новой. Она устанавливается даже не на века, а, как считает коммунизм, на тысячелетия. Всю предшествующую историю она презрительно именует "предысторией" и выстраивает ее так, чтобы оказался достигнутым новый синтез: Маркса и Дмитрия Донского, Ленина и Петра Великого, Сталина и Ивана Грозного.

1 Там же. С. 63.

2 Там же. С. 70.

3 Бердяев Н.А. Демократия, социализм и теократия // Бердяев Н. Новое средневековье. М., 1991. С. 17.

4 Там же.

5 Там же.

342

Тоталитарный коллективизм, как и средневековый, постоянно стремится действовать только в русле традиций, второй - в русле христианской традиции, первый - в русле коммунистической или нацистской традиции. Коллективизму не свойственна тяга к реформам, к введению новшеств [1]. Даже просто нестандартизированное поведение вызывает в коллективистическом обществе осуждение окружающих. Коллективистический человек поставлен в твердо определенные рамки, его деятельность всесторонне регламентирована традицией и правом, он хорошо знает, как ему следует поступать в каждом конкретном случае. Имея детализированный сценарий поведения, человек охотно доверяется ему, поскольку следование установившимся образцам, реализация общепринятого регламента - без всяких отступлений от него - расценивается как несомненная моральная доблесть и не кажется стесняющей индивида.

Ю.М. Лотман подчеркивает специфическое отношение средних веков к традициям и установившимся на их основе правилам. В романтическом сознании XIX в. правила - удел пошлости, и они легко выполнимы. В средневековом понимании правила - недосягаемая цель исключительной личности. Соответственно меняется и создатель правил: для романтика - это толпа, для средневекового сознания норма - это то, что недостижимо, это лишь идеальная точка, на которую устремлены побуждения [2].

Таким образом, следование правилу, освященному многовековой традицией, для средневекового человека является делом чести и доблести, ибо это стремление к тому идеалу, к которому можно приближаться, но которого нельзя достигнуть. "Картина усложняется еще и тем, - замечает Лотман, - что средневековая жизнь - многоступенчатая лестница, и между идеальным осуществлением правил - уделом героев - и столь же идеальным полным их нарушением - поведением дьявола - существует протяженная лестница, которая более всего приближается к реальной жизни" [3].

1 "Не сдвигай с места камней, которые установил твой отец... настаивает монах V века Винцент Леринский. - Ибо если новшества надобно избегать, то древности следует держаться; если новое нечисто, то старое учение свято" (цит. по: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. С. 154). Эта рекомендация остается в силе и для тоталитарного общества, с той единственной оговоркой, что его "древность" весьма относительна.

2 См.: Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 81-82.

3 Там же. С. 83.

Все это можно сказать и о человеке тоталитарного общества, для которого реализация правила (коммунистического или нацистского), освященного пусть не многовековой, но очень стойкой и жесткой традицией, является "делом чести и доблести". С традиционализмом тоталитарного мышления связано и обилие героев у коммунистов и нацистов и памятников этим героям: это образцы борьбы за установление и укрепление нового общества, примеры идеального осуществления его правил.

343

Из спекулятивности, авторитарности и традиционализма коллективистического мышления вытекает ряд его своеобразных черт, находящихся в резком диссонансе с индивидуалистическим мышлением. В их числе: консерватизм, отказ от новаторства, комментаторство, дидактизм и др.

Консерватизм коллективистического мышления проявляется многообразно. Больше всего оно озабочено безусловной сохранностью ядра доктрины, лежащей в основе мировоззрения и миропонимания коллективистического общества или сообщества. Неприкосновенными считаются и все ее детали, но в условиях постоянно изменяющейся действительности отдельными частностями приходится жертвовать. Консерватизм распространяется и на обсуждаемые проблемы: их круг должен быть ограниченным и устойчивым, сами они должны быть только переформулировкой вопросов, которыми задавался еще авторитет. Коллективистический теоретик консервативен и по своей психологии: его раздражает всякая попытка ввести в обсуждение темы, не затрагивавшиеся ранее и не освященные традицией. Он подозрительно относится даже к попыткам перефразировать старое содержание, изложив его другим языком.