– На психа он не похож, – сказал Орлов.

Закончив разговор, он приказал водителю не стоять здесь, под окнами, а спуститься немного ниже по переулку, и ждать там, эта история скоро не кончится. Водитель ответил, что заступил на смену в шесть вечера, торопиться некуда.

Орлов поднялся наверх, в прихожей скинул куртку, в ванной комнате помыл руки и расчесал волосы на пробор. Войдя в комнату, он выключил лампу, стоявшую на полу, и попросил оперативников отдохнуть на кухне, а Горох, у которого хороший почерк, пусть садится к столу и ведет протокол. Затем вернулся в прихожую, вытащил из куртки сложенные вдвое исписанные страницы в пластиковой папке.

Орлов плотно закрыл дверь в коридор, показал бумаги Бестужеву и сказал:

– Я ознакомился с этим сочинением. И немного разочарован. Ну, поставьте себя на мое место. И вы сразу поймете, что ситуация странная. Референт из КПК находит в кабинете большого партийного чиновника анонимный пасквиль. Нигде не зарегистрированный. Референт оставляет анонимку у себя и держит ее пять дней. В субботу уезжает на дачу и пытается сжечь… Но в последнюю секунду меняет решение. Скажите, такой рассказ не кажется вам нелогичным, надуманным?

– При чем тут логика? Я действовал под влиянием эмоций. И сам немного запутался. С самого начала я был уверен, что этот важный документ заслуживает проверки. Скрыть его я не имею права. Но шло время, кончилась неделя, а я так и не смог решить, что же делать. Стало казаться, – и в этом я не ошибся, – если я принесу анонимку в Комитет госбезопасности, то у меня начнутся серьезные неприятности. Чтобы все взвесить, я отправился на дачу. Подумал и бросил письмо в печку, но в следующую секунду выхватил его из огня, затоптал и поехал к вам. Теперь я сказал все, что знаю. Можно идти?

– Не торопитесь.

– Хорошо. Тогда разрешите хотя бы позвонить. Жена уверена, что я вернусь вечером. Только два слова, и все…

– Вы тут долго не задержитесь. И позвоните из телефона-автомата.

– Я не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством.

Бестужев смотрел в глаза майора, перед ним сидел приятный и, видимо, неглупый молодой мужчина, который не желает ему зла, но причинит это зло не задумываясь, по приказу или по каким-то своим соображениям, из внутренней убежденности, что так надо, что он поступает правильно. Все-таки Бестужев превратился в конченного дурака, если вдруг сорвался с места, примчался с этими обгоревшими бумажками на Кузнецкий мост. Он мог бы сейчас сидеть у печки, читать исторический роман и дышать волшебным воздухом весны, дышать и не надышаться. И уже забыть эту анонимку.

Чей-то голос прошептал в ухо: эти люди привезли тебя сюда, чтобы узнать все и убедиться, что ты говоришь правду. И вправду интересно, чем кончится эта история, ведь в жизни заканчивается все, даже неприятности. Ну, допустим, его попросят с работы, – это понятно, объяснимо. Его выгонят из партии, это тоже логично. Людей выгоняли и за меньшие проступки. Дочь не поступит в университет, попадет в черные списки. А что еще? Тот же голос, спокойный и тихий, сказал, что Бестужев не выйдет отсюда живым.

– Вернемся к делу, – Орлов щелкнул пальцами. – Почему вы не захотели дождаться понедельника? Тогда бы вы, приняв взвешенное решение, смогли отнести анонимку на работу, в секретную часть. И там объясниться.

– В секретной части содержание письма отойдет на второй план. Станут искать, кто и как сумел подбросить анонимку на стол Пельше. Только на этом и сосредоточатся. А я считаю важным содержание письма. Считаю, что нужно проверить этот сигнал.

– Хорошо, допустим. Вспомните, сколько страниц было в письме до того, как оно побывало в печке?

– Десять. Сгорела только одна страница.

– Это будет трудно проверить. Вы обсуждали с кем-то содержание письма?

Бестужев задумался на секунду, решая, что делать: сказать правду или соврать.

– Нет.

– Может быть, вы кому-то показывали письмо?

– Нет-нет, что вы.

– Кто-то мог его прочитать без вашего ведома?

– Нет. Письмо все время находилось при мне, в портфеле.

– Сегодня шестой день, как письмо при вас. Срок не маленький. За это время Бог создал Землю и много чего другого. С трудом верится, что вы ни с кем не поделились своими сомнениями. И, так сказать, тягостными раздумьями. Никому не показали анонимку. Я вижу, что письмо вас взволновало. А вы, значит, держали в себе все эмоции? Может быть, хотя бы с женой перебросились парой слов? Ну, за ужином…

– Слушайте: письмо не видел ни один человек. О его содержании никто, кроме меня, не знает. Это и есть мой окончательный ответ. Как говорится, получите и распишитесь.

– Что ж, хорошо. А теперь…

Орлов снова щелкнул пальцами, посмотрел на Гороха, оторвавшегося от писанины, и кивнул на дверь, мол, выйди покурить на кухню. Дождался, когда дверь закроется, и сказал:

– В своем объяснении, составленном в Приемной КГБ, вы написали вот что, – Орлов развернул исписанные страницы и прочитал. – Цитирую. «В самом конце анонимки, на сгоревшей странице, ее автор написал, что может назвать людей, стоявших у истоков этой авантюры: это сотрудники первого отдела ПГУ генерал КГБ Павел Деев и полковник Иван Колодный». Вы не ошиблись? Правильные имена?

– Правильные. На память не жалуюсь.

– Вы не хотите что-то пояснить? Или поделиться мыслями?

– Нет, тут добавить нечего.

– Может, вспомните и другие имена, фамилии?

– Нет, ничего. Автор написал, что в случае начала проверки по данному письму, он готов предоставить дополнительные сведения. И все, точка.

Повисло долгое молчание. Орлов отложил сторону бумажные листы и внимательно посмотрел на Бестужева.

– Роман Павлович, послушайте. Я вас прошу еще раз хорошо подумать перед тем, как ответить. Этот анонимный донос в духе тридцать седьмого года написал не какой-то там завистливый дурак… Ну, которому сослуживец мешает подняться по карьерной лестнице. И не персона, обиженная на свое начальство. И не жулик, который хочет навести следствие на ложный след. Анонимку написал настоящий матерый враг советской власти, он находится внутри Комитата госбезопасности. И хочет похоронить репутацию честных сотрудников. Сделать так, чтобы наша работа была надолго парализована. Чтобы чекисты погрязли в сплетнях, доносах, разбирательствах. Именно этой цели добиваются автор или авторы. Понимаете?

– Но я написал правду. Ничего не утаил. У нас в стране анонимки законом не запрещены. Мало того, в соответствии с законом они подлежат проверке точно так же, как подлежат проверке подписанные письма. Любой гражданин вправе выбрать: подписать письмо своим именем или нет. И долг партии проверить сигнал.

– Ну вот… Вы столько лет отдали партийной работе. И сами все понимаете. Сейчас очень важно, чтобы вы заняли правильную позицию. Я вас не тороплю. Подумайте, вспомните каждую деталь, каждую мелочь. Иногда человек может долго помнить, но может и быстро забыть… Сам не хочешь, а вдруг забудешь. Понимаете?

– Но я ничего не забыл.

В дверь постучали и открыли без спроса, Бестужев увидел широкоплечего крупного мужчину лет сорока пяти в сером шерстяном пиджаке и синих брюках. Лицо приятное, с твердым волевым подбородком, густые русые волосы, зачесанные назад, но это лицо было напряженным, словно окаменевшим, голубые глаза смотрели с настороженным интересом. Мужчина молча кивнул Орлову, сделал несколько шагов вперед и остановился, разглядывая старшего референта. Бестужев не отвел взгляда, он смотрел на Колодного снизу вверх и понимал, что прибыл какой-то начальник, от этого человека зависит нечто важное.

– Прошу прощения за опоздание, – сказал Колодный. – Из больницы позвонили, просили собрать и прислать с водителем кое-какие вещи. Ну, для супруги. Вы давно начали?

– Часа-полтора. Бумаги на столе.

Колодный присел к столу, прочитал анонимку, а затем записи, сделанные в приемной КГБ и здесь, на квартире. Иногда он хмурился и покачивал головой. Посидел некоторое время молча, снова заглянул в записи и сказал: