— Девочки! Чей лев?

Продавщицы — Кумыш и Марина — как сговорившись молча пожали плечами. Кто его знает, чей лев. Им было не до разговоров — надо было потрафить яростной очереди, решая нерешимую задачу — как обеспечить всех желтыми бананами, но и сбагрив при этом зеленые, с тем, однако, чтобы для себя и многочисленных знакомых придержать самые спелые и крупные.

— Может, он с вечерней смены остался? Кто вчера дежурил? — допытывалась Тешабаева.

— Шукур дежурил, — откликнулась Марина. — Только откуда у него лев? У него только кошка живет, да и та черная, с белой грудкой.

— Распустились до черт знает чего! — веско сказал отставной полковник в вельветовом пальто. — Дожили! Сегодня в магазин льва приведут, завтра попугаев какаду запустят, а послезавтра ценники подменят. И ничего. И как с гуся вода. И это называется — внедрили рабочий контроль. А подать мне жалобную книгу!

— Да возьмите, — дружелюбно сказала Тешабаева. — Вон лежит, на специальной полочке. И ручка к ней привязана, пишите на здоровье. Только правду пишите. Ценники мы не подменяли, попугаев не держим, а чей лев — пока не выяснили. Может, он ваш или вон той бабушки с рюкзаком.

— Чего-чего? — заволновалась бабушка с рюкзаком.

— Я ничего, бабушка, извините, — сказала Тешабаева. — Я к примеру только.

— Вы за состояние магазина отвечаете! — гаркнул полковник, играя желваками на плохо выбритых скулах. — Вы за всю эту редьку и морковку отвечаете, что у вас в зале. А значит, и за льва! Не вы ли сами его и привели, чтобы создать сумятицу и отвлекать внимание покупателей от весов?

Опытная Тешабаева проглотила оскорбление, зная, что возражения обойдутся себе дороже. Лев тем временем вздохнул и лег на бок, разметая хвостом разбросанную по полу морковную ботву. Очереди это не понравилось.

— Разлегся! — закричали. — Прямо хоть ходи по нему! А если он откусит чего-нибудь? Правильно, пишите, товарищ, прокурор разберется.

Тешабаева потерла виски, подумала. Потом быстро втиснулась в пустующее кассовое гнездо.

Полковник, оказавшийся первым у новой кассы, тут же забыл про льва и жалобную книгу, спрятал желваки.

— Другое дело! — сказал он, вытаскивая одутловатый бумажник. — Пятнадцать кило бананов. Или нет, шестнадцать.

Тешабаева безропотно выбила шестнадцать, сдачу отсчитала аккуратно.

Очередь успокоилась и отвлеклась от льва. Через него переступали, на него временно ставили авоськи с бананами.

Без десяти девять, когда обслуга магазина заметно занервничала— время закрываться! — в магазин вошел шестилетний Абдумалик с мамой.

Увидев льва, Абдумалик, не задумываясь, кинулся на него и зарылся лицом в пушистую гриву.

— Бананы, Абдумалик! — воскликнула мама. — Хочешь?

— Лев! — вдохновенно сказал Абдумалик, обнимая толстую печальную шею льва.

— Он грязный, наверное, бяка! — сказала мама. — Отойди от него, дай руку. Ну! Абдумалик!

— Лев же! — повторил мальчик, умоляюще глядя на маму.

— Все, товарищи, магазин закрывается, просим освободить помещение! — убедительно сказала Тешабаева.

— Жалко, — сказала мама, — что бы нам с тобой пораньше зайти, это все качели твои — покачай да покачай. Ну, ладно, завтра купим. Раз бананы начались, они теперь будут. Пойдем, малыш.

— Лев! — жалобно повторил Абдумалик.

— Ну что — лев, лев… Пойдем, бабушка ждет. Она нишалду, наверное, сделала. Любишь нишалду?

Оглядываясь на льва, Абдумалик нехотя поплелся за мамой.

— Все, товарищи, магазин закрывается! — повторила Тешабаева. — Прошу. И ты давай иди, нечего тут! — обратилась она ко льву, легко ткнув его изящной туфлей-лодочкой.

Лев покорно вышел. Переходя улицу, он посмотрел сначала налево, потом направо. Подумал и пошел в сквер — спать.

Стемнело. Загорелись первые равнодушные звезды.

СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ

Эта непостижимая, мистическая история произошла со мной прошлым летом.

Я — заядлый турист, отпуск провожу только в турпоходах. Причем люблю ходить в одиночку. Спутники мне мешают. А один — иду куда хочу, ночую где хочу, любуюсь природой и сам как-то становлюсь частью этой природы. Чудесно!

Был я на Камчатке, на Сахалине, на Урале. Плавал по Енисею. Полазал по Кавказу. Но милее всего мне моя родная Средняя Азия — Памир, Тянь-Шань, Алайские горы.

Вот и бродил я в предгорьях Алая. Все было здорово — погода и природа. Трава, птицы, скалы. А только на ближайшем камне я увидел жирную надпись белой масляной краской: «Здесь был Щапов».

Эх, люди! Как же вы привыкли уродовать окружающую красоту! Эх, Щапов! Что же ты за особь такая?

Я подошел к камню, потрогал надпись пальцем. На пальце остался след — краска еще не успела просохнуть. Значит, Щапов был тут только что? Я вздохнул и пошел по тропе дальше. За поворотом увидел скалу с надписью: «Вова Щапов, 1988».

Он мне совсем испортил настроение, этот Вова Щапов. Я сбросил рюкзак и сел на старую придорожную скамью. Опустил голову и увидел на скамье свежевырезанную формулу: «Вова Щ. + Эля Г.».

Ярость закипела у меня в горле. Я схватил рюкзак и быстро пошел дальше. Ну, Вова! Ну, Щапов! Догнать бы тебя, поговорить по-мужски. А если твоя Эля с тобой, может быть, тебе хоть при ней стыдно станет?

Я вошел в ущелье. По обеим его сторонам симметрично расположились меморандумы: «Здесь был Щапов» и «Щапов был здесь».

В ярости я швырнул на землю свою широкополую туристскую шляпу и растоптал ее ногами. Потом пришел в себя, вспомнил притчу о Ходже Насреддине: когда коровы потравили его огород, он побил ишака, потому что без возмездия это дело оставлять нельзя, а если побить коров, они перестанут доиться. Бедная моя шляпа!

Я бросил рюкзак в кусты и понесся вперед, как джейран. Умру, а догоню писаку!

Неожиданно загремел гром, наползли тучи. Хлынул ливень. Я влез в небольшую пещеру рядом с дорогой. Зажег фонарик. И на сводах пещеры увидел свежую надпись: «Мне тут понравилось. Щапов».

Плевать на дождь! Выскочив из пещеры, я побежал дальше. Тучи уползли за горизонт. В лучах солнца величаво раскинулась горная цепь. На трех-четырех ближайших вершинах можно было без труда прочесть инициалы «В. Щ.»…

Дальше все было, как в приключенческом фильме. Не помню, как я преодолевал эти горы! Я прыгал через расщелины, подтягивался на утесы, балансируя, пробегал по шатким мосткам (а на деревянных настилах были вырезаны надписи: «Привет с Алая. Щапов». «Эля, навеки твой. Вова Щапов»)…

В изнеможении я добрался к самому высокому горному пику. И тут на склоне я увидел еще одну надпись: «Здесь был Щ…» Текст обрывался, а закорючка у буквы «щ» длинной вертикальной чертой указывала в бездну. Я молча заглянул вниз, потом медленно, не торопясь, стал спускаться. Чего торопиться? Я понял, что это последняя надпись бойкого Вовы Щапова.

У подножия горы рассыпалось стадо овец. Лохматые волкодавы бросились на меня. Я быстро наклонился и сделал вид, что что-то подбираю с земли. Этому научил меня мой туристский опыт: ни одна собака не бросится на человека в такой позе. Действительно, псы остановились и с любопытством наблюдали за мной. Тут подоспел старик чабан.

— Ассалому алейкум! — поздоровался я.

— Ваалайкум ассалом! — ответил старик.

— Уважаемый, — сказал я. — Ты не знаешь о человеке, который сделал вот эту надпись? Где он? Что с ним?

— Пойдем, уважаемый, — сказал старик. Опираясь на посох, он стал спускаться по каменистой тропке. Я пошел за ним, собаки, махая хвостами, сторожко следовали за нами.

Старик подвел меня к могиле. На могиле стоял большой черный камень. Сняв мятую шляпу, я подошел поближе и удивленно остановился. Могила, где был похоронен сорвавшийся любитель автографов, была пуста. А на камне вырезаны слова:

«И здесь побывал Щапов».

— Ва, аллах! — поразился старик и воздел руки к небу. А по чистому небу плыли два перистых облака. Я обратил внимание на их необычную конфигурацию. Одно облако образовало букву «В», второе «Щ».