Он наклонился к Летиции. Приподнял согнутым пальцем ее подбородок.

— Смотри прямо на меня, Медейна. — Она послушалась, встретилась с ним взглядом. Кайн увидел серые звездочки в ее глазах, которых раньше не замечал, и нашел их поразительно красивыми. — Что ты видишь? Что меня ждет? — На одно бесконечное мгновение ее глаза заслонили для него окружающий мир, и в этих серых колодцах ему открылся путь, ведущий в ад. Когда Кайн пришел в себя, было уже поздно: сейчас он готов был поверить во все, что она скажет. Именно поэтому эффект от ее слов оказался таким ошеломляющим.

Девушка поняла, что полностью завладела его вниманием. Чтобы сделать это пророчество, Летиция не нуждалась в какой-то особенной силе: в своих мечтах она уже видела Кайна мертвым. Злить человека, в руках которого находилось ее благополучие, было неразумно, но она не смогла отказать себе в этой маленькой радости. Выражение, возникшее на его лице после, в полной мере оправдало ожидания госпожи ди Рейз. Кайн был одновременно изумлен и напуган ее мрачным предсказанием.

— У тебя отнимут все, чем ты гордишься. Тебя изуродуют, оскопят и лишат разума… — прошептала она. — А после этого убьют.

Мужчина отпрянул, как от змеи, плюющейся ядом, и едва не опрокинулся на спину вместе со стулом. Потом он вскочил, какое-то время сжимал и разжимал кулаки, глядя на Летицию с холодной ненавистью. Удар пришелся в слабое место. Когда Кайн злился, то терял изрядную долю своей привлекательности — его лицо перекосилось, сделавшись почти безобразным.

— Плохим пророчицам отрезают язык, — бросил он.

Его руки тряслись, когда мужчина одевал ей наглазник. Он выместит злость на других пленницах, запоздало поняла Летиция, не на мне… Но Кайн уже шагал к двери, сердито топая, и вскоре девушка услышала знакомый скрежет каменных плит.

Летиция морально готовилась к нашествию бодахов, когда почувствовала, что тепло у ее ног никуда не исчезло. Кайн забыл фонарь — и эта крошечная победа наполнила ее новой надеждой.

Но торжество было недолгим. Девушка быстро вспомнила, что радоваться ей нечего. Тени не смели на нее посягнуть, но долго сидеть в одном положении было крайне неудобно, и оковы стали серьезно ей досаждать. Нестерпимо хотелось заложить ногу за ногу, размять плечи, а еще лучше — встать и пройтись по залу. Стальные иглы все еще упирались ей в запястья, наглазник был тяжелым и неприятно холодил кожу. Спустя полчаса ее пробил озноб, и пленница решилась позвать Джил.

Та явилась незамедлительно, как будто все это время простояла за дверью в ожидании указаний. Госпожа ди Рейз с минуту колебалась: она самостоятельно пользовалась ночным горшком с двух лет, но разве ей, почти обездвиженной цепями, было из чего выбирать? Сгорая от стыда, Летиция поведала Джил о своем затруднении.

Джил убрала часть сиденья, подвернула платье госпожи ди Рейз и подставила под кресло судно. Негромко кашлянула. Летиция, решив сохранить хоть малую часть своего достоинства, попросила ведьму на несколько минут выйти из зала. Вернувшись, Джил опустилась на колени и подтерла ее влажной тряпочкой, словно ребенка. Летиция научилась отличать шаги Джил от Кайновых, но от этого прикосновения она вздрогнула. Никто не касался ее там с тех пор, как она была маленькой девочкой. Она знала, что Джил действовала из лучших побуждений, и ведьму отнюдь не интересовало тело госпожи ди Рейз, и, уж конечно, девушка не хотела пачкать платье; но Летиция какое-то время боролась с желанием приказать Джил больше никогда ее не трогать. Наконец она сказала:

— Извини, что тебе приходится это делать.

— Все в порядке, госпожа, — тихо отозвалась Джил. — Я живу, чтобы служить вам.

Это многое объясняло. Летиция осторожно спросила:

— Что случилось с остальными?

— Не спрашивайте меня об этом. Пожалуйста.

— Они мертвы?

— Они живы, — прошептала ведьма. — Но лучше бы им быть мертвыми.

— Кайн что-то сделал с тобой?

Голос Джил стал едва слышным.

— Прошу вас. Он снова побьет меня. Нам нельзя долго разговаривать. — Она замолчала. Наверное, прислушивалась, не идет ли Кайн. — Я не рассчитываю, что выйду отсюда. Но пока вы живы, госпожа, у меня есть хоть какая-то надежда. Другие ведьмы ему уже не пригодятся. Осталась только я. Прошу вас, — повторила Джил.

Летиция поняла, что ничего толкового от ведьмы не добиться — она слишком напугана. Свое положение казалось госпоже ди Рейз удручающим, но Джил могла находиться в худших условиях, чем она. Имя Ланна, само его существование служило Летиции защитой. У Джил ничего такого не было. С тяжелым сердцем госпожа ди Рейз отпустила ее восвояси.

В последующие несколько часов, проведенных в кромешной тьме, Летиция едва не сошла с ума. Она думала о подруге и отце, которых оставила в Сильдер Роке, думала о том, что ей не следовало уезжать. Ей чудились женские крики и стоны, доносившиеся откуда-то издалека. Воображение рисовало Кайна, глодавшего живую плоть своих жертв, хотя ранее он не представлялся ей каннибалом. Она слышала равномерное гудение метар по обе стороны кресла и из бессвязной речи бодахов вылавливала отдельные слова, каждое из которых было зловещим: тьма, смерть, мучения. Пустошь и Колыбель.

Все тело нестерпимо болело. Летиции казалось, что она умирает, что она уже умерла и лежит в холодном гробу в центре склепа. Ее лицо скрывает черная вуаль. Отец плачет над телом дочери, преждевременно ушедшей из жизни, плачет и проклинает Ланна. Потом в тишине отчетливо раздался его голос:

'Я не ложусь в постель с монстрами'.

В этот раз ей не удалось сдержаться. Ее лицо искривилось в гримасе, и Летиция всхлипнула. Слезы скатывались по ее щекам и срывались с губ и подбородка в прохладную, чернильную тьму. Летиция понимала, что лучше ей не плакать, лучше вовсе ничего не чувствовать, замкнуться в темном уголке разума, отгородиться от всего, впасть в полусон…

Внезапно ее осенило. Она может вырваться, освободиться от оков и убежать, ничего не боясь. Левый поворот, два вправо, снова три левых, по лестнице наверх. Кайн не сможет ее остановить. Ее никто не остановит, а если попытается — то сильно об этом пожалеет. Она вызвала в памяти волчью жажду, запах теплой крови, чувство добычи, замирающей на зубах. Она пробовала снова и снова, мысленно изменяла свой облик, думая, что это поможет. Ничего не происходило. Может, это было возможно только в ночное время, а снаружи стоял день, или эти стены, как экзалторские мешки, блокировали ее силу, но бодрствовала лишь человеческая часть Летиции, волчица же спала мертвым сном. Тем не менее, отчаяние чуть отступило, ее дыхание выровнялось, а сердце перестало биться так, словно вот-вот выскочит из груди. Она могла попробовать позже.

Пытка страхом, тьмой и тишиной не уступала физической расправе. Точно так же иногда преступников лишали сна, светя им в лицо и грубо расталкивая, как только они впадали в дрему. Летиции стало ясно, о чем говорил Кайн. Ей хотелось слышать чей-то голос — любого, кто станет ее слушать. Пусть даже он будет принадлежать мучителю и убийце, усадившему ее в это кресло.

Но Кайн не приходил, и она плыла в утлой лодчонке по бесконечной черной реке, ее исцарапанные руки сжимали весло, хотя в действительности Летиция не умела грести. Здесь же она искусно управляла лодкой, огибая повороты, и держалась точно посредине реки, чтобы не сесть на мель. Пейзаж был неизменным: ветви деревьев низко нависали над водой, сквозь темные кроны пробивался слабый свет, на поверхности воды двигалась живая паутина теней. Временами на илистом дне зажигались звезды, и тогда Летиция, движимая непреодолимой силой, перегибалась через борт и соскальзывала вниз, в зовущие объятья темноты. Над головой смыкалась вода. Мгновение беспамятства — и время возвращало ее назад. Вот она снова держит весло, совершая медленные, равномерные гребки… Она плыла, а затем падала.

Кайн с ней поздоровался. Летиция поняла это по тону его голоса, слов она не разобрала. Его изящные руки потянулись к крючкам на пластине и сняли наглазник. Свет был приглушенным, Кайн предусмотрительно оставил фонарь за спиной и теперь стоял на одном колене, будто рыцарь перед своей дамой. На его лице отразилось некое подобие сострадания — а может ей, побывавшей в кольце вечности, всего лишь это показалось.