Ее щеки коснулось что-то шершавое и теплое, нагретое солнцем. Морвена непроизвольно вздрогнула и открыла глаза. Шадрен, стоявший за деревом, с улыбкой протягивал ей темно-красный плод. Смутившись, ведьма взяла у него фрукт, повертела диковинку в руках и вгрызлась в него зубами. В рот брызнул горький сок. Морвена поморщилась, запрокинула голову и с обидой посмотрела на экзалтора, безмолвно намекая на несъедобность предложенного ей яства.

Шадрен засмеялся.

— Нужно его почистить. Давай я помогу.

Она отдала ему фрукт. Шадрен вытащил из-за пояса нож и принялся снимать с померанца кожуру. Наблюдая за тем, как он ловко управляется с ножом, Морвена покраснела. Его чуть грубоватые руки ей тоже нравились. Почистив фрукт, Шадрен разделил его на две половины, одну из них вернул Морвене, а вторую попробовал сам. Скривил губы, потом через силу улыбнулся и сказал:

— Все равно горький, как полынь.

Морвена отложила в сторону померанец. Она явно нервничала. Ланн все не возвращался, они с Шадреном были в роще одни. Лучшей возможности не придумать. Экзалтор не выглядел ханжой: может, он жестоко расправлялся с ведьмами, которые позволили темному искусству захватить над собой власть, тем самым выпуская в мир жуткое, неизведанное и несущее смерть, но ведь он был всего лишь орудием в руках правосудия. Ей не казалось, что Шадрен повинуется бездумно и делает все, что ему говорят. По всем меркам он представлялся ей хорошим парнем, чего нельзя было сказать о другом ее попутчике. Ланн был несдержан, упрям, не признавал слабостей и не хотел иметь с ними дело. Морвена не обладала завидной силой духа, она была из тех, кого называют 'тряпками', и поэтому Ланн с трудом терпел ее общество. Он не желал понимать, что события последних дней выбили у нее почву из-под ног, и теперь ее, словно одинокий парусник в океане, бросает то в одну, то в другую сторону.

— Шад?

— Да?

Морвена опять смешалась, теребя край накидки. Не так-то легко просить о подобной услуге. Шадрен терпеливо ждал ответа, глядя на нее, а ведьма уверяла себя, что для мужчин, неоднократно познавших радость чувственных утех, один поцелуй ровным счетом ничего не значит.

— Я… я никогда не целовалась раньше, — наконец промямлила она, не смея поднять глаз. На ее щеках вспыхнул яркий румянец, Морвена едва удержалась, чтобы не закрыть лицо руками, сгорая от стыда.

Шадрен проявил воистину рыцарскую деликатность. Он не улыбнулся и не сострил, а переспросил мягко, с откровенным участием:

— Вообще никогда?

Она яростно замотала головой. Волосы, прежде аккуратно зачесанные назад и стянутые лентой, рассыпались у нее по плечам. Ее лицо в обрамлении белокурых прядей, подсвеченных солнцем, приобрело некое очарование. Шадрен наклонился к ней, опираясь рукой на ствол. Проницательности ему было не занимать — он мигом вспомнил вчерашний разговор и все понял.

— Хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

Морвена задрожала и обняла себя руками, как будто пытаясь согреться. В тот момент Шадрену было безразлично, красавица она или нет. Она никогда не целовалась? Что ж, он никогда не целовался с ведьмой. Экзалтор сел под деревом, упершись коленями в землю, взял Морвену за плечо. Она дышала часто и глубоко, не в силах преодолеть волнение. Ей и в голову не пришло, что парень, который так легко соглашается на поцелуй с малознакомой особой, не слишком разборчив в любовных связях; впрочем, как и девушка, которая эти поцелуи предлагает.

— Подними голову и посмотри на меня, — попросил Шадрен. — Иначе ничего не выйдет.

Сделав над собой усилие, Морвена подняла глаза. Они оказались глубокого темно-зеленого цвета с крошечными проблесками янтаря — как свет, пробивающийся сквозь густые кроны деревьев. Губы ведьмы, тонкие и бесцветные, были чуть приоткрыты и трепетали в предвкушении ласки. Шадрен знал, что в таких ситуациях долго медлить не следует, и накрыл ее рот своим. Морвена инстинктивно отпрянула, испугавшись, но экзалтор удержал ее, взяв ее лицо в ладони. Его совесть молчала. Было время, когда Шадрен страстно любил одну девушку, но этого оказалось недостаточно, чтобы избавиться от плаща, ружья и маски и всецело посвятить ей свою жизнь. Идрис не требовала от него обещаний и сама не давала их; клятвы связывают руки, но не могут сковать сердца. Теперь она шла по пыльной дороге без начала и конца, а он был волен делать то, что ему вздумается.

Морвена была холодной и недвижимой, словно статуя. Он попытался ее успокоить, погладив по волосам, затем осторожно раскрыл ее губы языком. Ведьма не сопротивлялась, ее лицо оставалось застывшим и не выражало никаких эмоций. Так и не добившись от нее отклика, Шадрен со вздохом отстранился.

— Вот и все. Понравилось?

Она поджала губы, глаза по-прежнему смотрели в пустоту.

— Я не уверена, — медленно ответила Морвена. — Что я должна была почувствовать?

Этот вопрос на мгновение поставил его в тупик. Потом он улыбнулся.

— Я не уверен. Это трудно объяснить.

Шадрен встал, не зная, что еще сказать или сделать. Заводить отношения с ведьмами опасно, это чревато последствиями, так что поцелуй был одноразовым. Ему суждено стать воспоминанием — жаль, что не слишком приятным.

Морвена взяла померанец, обтерла его рукавом и начала есть, брызгая соком. Фрукт еще не поспел и был невкусным, но его кислая горечь отвлекала от мыслей о только что приобретенном опыте. Шад ей нравился, действительно нравился, так в чем же было дело? В момент поцелуя каждая частичка ее тела была настроена против него, как будто Шадрен являлся чем-то невообразимо мерзким, во что бы то ни стало стремившимся забраться к ней внутрь. Влажные губы экзалтора, доселе бывшие желанными, теперь вызывали у Морвены противоречивые чувства.

Шад сказал, что поищет без вести пропавшего Ланна, и велел ей присмотреть за лошадьми. Морвена ограничилась кивком. Экзалтор не выглядел расстроенным, и это немного приободрило ведьму и убедило ее в том, что ничего ужасного не произошло.

Она смотрела на его фигуру, петлявшую меж деревьев, пока он не поднялся на крыльцо и не исчез за дверью дома. Остатки померанца полетели в пруд, на поверхности которого плавали белые кувшинки. Морвена прислушалась к себе. Красной птице больше не грозила гибель — она яростно била крыльями, получив требуемый заряд. С нарастающим страхом ведьма поняла, что вещество, необходимое ей для жизни, находится в руках людей: в их чувствах, сердцах, их телах. Морвена болела именно потому, что жила одна, редко появлялась в городе и старалась избегать любых контактов с остальным человечеством. Вальда пришла к ней за исцелением — возможно ли, что Морвена, прикоснувшись к женщине, погубила и Вальду, и ее нерожденного сына?

— Харри?

Она затравленно оглянулась. Ворона вспорхнула с соседней ветки и села на землю перед ведьмой. Озабоченно повертела головой, будто спрашивая: 'Что не так?'

— Харри, я… — Морвена не могла подобрать слова. Ее трясло. Наконец ведьма заговорила, и это звучало еще хуже, чем она представляла: — Я питаюсь чужими жизнями. Я нуждаюсь в людях, чтобы жить. Кайле ничего не дает мне. Она только забирает.

— Харр.

Морвена протянула к ней ладони, сложенные лодочкой, и ворона забралась в гнездо из ее рук. Ведьма поднесла птицу почти к самому носу, не отводя глаз, потом ее губы искривились в гримасе боли, и она расплакалась. Харридан была с ней долгое время, и теперь Морвена поняла почему. Она не могла причинить вреда птице — только человеку.

'Я питаюсь чужими жизнями', — сказала ей Морвена.

А ворона ответила: 'Я знаю'.

Глава 17

Хотя от прикосновений бодахов на коже оставались мокрые следы, на ощупь они были как холодный дым. Ноги Летиции окутывал стылый влажный туман, и лишь однажды рука излишне любопытного бодаха поднялась чуть выше колена. С замиранием сердца госпожа ди Рейз ожидала, когда эта рука наконец скользнет по бедру, неумолимо продвигаясь вверх, к запретным частям тела, но этого так и не произошло. Тень передумала — и остановилась. Больше никто не осмелился потревожить шаткий баланс в душе Летиции — нечеткую грань между раздирающим криком и упрямым молчанием, которое требовало всего запаса ее мужества.