На другой день, в воскресенье, Петюня вышел на балкон с гантелями сына Лешки, который год уж был в армии и писал оттуда письма в «Полевую почту «Юности». Жена немного удивилась, чего это он с гантелями, вот дурной, но потом стирать взялась и Петюню вовсе забыла. А девушка тотчас на балконе появилась. С лейкой. Постояла. Зелень какую-то там полила. Вроде даже рукой помахала. Нежно так и ласково. Отчего Петюня опять прошел в комнаты грустный и даже в рассеянности на палас наступил, чего обычно себе не позволял, а ходил рядом. Стал он думать, с чем бы еще на балкон выйти, но тут жена велела с ней к ее сестре ехать. Так и пропал вечер.

В понедельник Петюня красил балкон, а девушка остужала пироги, или, может, капусту квасила. Туман стоял, плохо видно было.

Во вторник девушка на балконе проветривала шубу, а Петюня натягивал новенькие балконные веревки, за которыми специально ездил в хозяйственный.

В среду Петюня разбирал на балконе банки и бутылки, а девушка мыло окно. Они вроде бы и не смотрели друг на друга, но Петюня знал, что она здесь, и от этого слегка сжимало ему сердце. Какая-то теплота и нежность обволакивала. То есть про нежность-то он и не знал, а просто душа болела, и все.

В четверг Петюня накурился на балконе до головокружения, но девушка не вышла.

Вышла она только в пятницу, а рядом стоял мальчишка лет пяти и какой-то здоровенный усатый мужик. Чего-то они с балкона разглядывали и беседовали.

Петюня охнул, попятился с балкона, схватил кепку и побежал из квартиры.

— Ты чего? — спросил его Толяныч, который пока что один сидел за доминошным столом. — Случилось чего?

— Ребятенок у ей и муж! — неожиданно для себя пожаловался. Петюня каким-то ненормально осевшим голосом.

— А ты, оказывается, специалист… — захмыкал Толяныч. — При твоей-то исхитряешься… Ну, даешь!

— А чего теряться-то! — отвечал Петюня, как обычно отвечали другие мужики за столом. — Своя никуда не денется! Чего теряться-то!

После этих слов поболело у него слева, но минуту, не больше, пока ребята не подошли. Тут Толяныч им и сказал, что глядите, мол, какой спец сидит по чужим женам. Все посмеялись. И теперь признана за Петюней такая слабость к женскому полу, и у мужиков он теперь вовсе свой.

А бабу эту Петюня сколько раз потом у них во дворе встречал, но даже и не глядел на нее.

В ЦЕНТРЕ ГУМа, У ФОНТАНА

Проходя мимо фонтана, он услышал:

— Граждане, если вы потеряли друг друга, встречайтесь в центре ГУМа, у фонтана.

И он остановился. Стал ждать. Глядит, первой идет Лариса, нежная Лариса, которая приходила к нему все лето 80-го года, звонила ему трижды в день. И говорила: «Это ты? А это я!» Они расстались из-за того, что после какой-то ссоры он не захотел звонить первым, и она тоже не позвонила. Потом оказалось, в это время она лежала с воспалением легких. Но когда все это выяснилось, было уже поздно. Получалось, он — предатель. Пришла Лариса с парнишкой лет пяти. Замужем? Да. Любишь его? Да. А помнишь? Да. И ушла. И он стоял, трогая рассеянно коричневый гранит фонтана, похожий на козинак.

Потом пришла тетя Катя. Сколько раз он отсиживался у нее, спасаясь от скандалов с отцом. Школу тогда хотел бросить, отец возмущался. Сколько раз отсыпался у нее после пьянок. Тогда тетя Катя еще в центре жила. Ближе было к ней, чем домой, да и мама… Сколько всего было! Сколько ей теперь? Семьдесят? Здравствуй, теть Кать! Замотался совсем. Ну, не обижайся. Ну, плохой. Ну, негодяй. Я позвоню. Я приду. Конечно, ты иди, ты очередь заняла за апельсинами, конечно, иди.

Сережка подошел. Боже мой, Сережка Рубахин, бывший друг, почти что брат. Говорят, хорошим художником стал. Что это было? Откуда взялась взаимная неприязнь? Ничего не вспомнить. Десять лет прошло. Привет, Серж! Ну и борода! У тебя сегодня день рожденья. Помню, как видишь. Поздравляю. Живи долго.

Ушел Рубахин. Наверное, в продовольственный отдел. А на день рожденья даже не позвал. Да…

А это кто? Какое знакомое лицо! Здрасьте. Вы все там же? Чертите? И я тоже. Звоните. Будете в Черемушках — заходите. Счастливо. Да кто же это? Такое знакомое лицо…

Кого же еще потерял он за все эти годы? Кто еще придет сюда, к этому мокрому от брызг бортику? Кто?

СУДЬБА

(Московское происшествие)

Афанасьевой Тамаре ворожею рекомендовали. Отличная, говорят, ворожея, берет недорого, а ворожит… что ты! Любой к сердцу присохнет, кого хочешь выбирай. А у Тамары как раз с Валентином роман резко падать начал. Валентин на недели пропадать стал, звонил реже, и, говорят, видели его с Анютой с его старой работы. В общем, кстати ворожея пришлась. Взяла Тамара червонец и поехала по адресу в Измайлово. Колдунью звали Зинаида Петровна, на вид лет сорока женщина, и принимала она клиентов в саржевом черном рабочем халате. Сонно осведомившись у Тамары, от кого она знает этот адрес, гадалка провела Тамару в комнату, где на столе стояло беленькое блюдечко с водой. Подула на воду гадалка, что-то пошептала и спрашивает:

— Кого присушить навек?

И тут на Тамарку нашло непонятное оцепенение, и вместо того, чтобы сказать фамилию и имя «Валентин Трофимов», она ни с того ни с сего бухнула:

— Алена Делона!

Ну, Зинаида Петровна опять что-то пошептала и говорит:

— Готово! Будет сохнуть-пропадать, ночами не спать, дни-часы считать, чтобы с тобой, Тамарочка, свидеться-увидеться.

Ладно. Проходит неделя, и Тамара про ворожбу и думать из головы выкинула, а подружкам сказала, что, мол, ерунда все это.

А в это время в Париже в шикарном белом особняке Алена Делона происходит вот что. Принесли перед завтраком Делону свежие газеты, а там фотография «Москва, ля рю Горький». Лениво скосил он на нее глаза и тут же буквально за сердце схватился. В толпе с букетиком Тамара идет. И улыбается. И такая тут его печаль схватила, так душа затосковала, что он даже завтракать не стал и массажиста прогнал. Лег на кушетку, в фотографию смотрит и губы кусает. Так целый день и пролежал, к телефону не подходил. А меж тем звонки были важные. Софи Лорен звонила и миллионер один. И вот, представьте себе, Тамара про это гаданье забыла совсем, а парень-то ее, Делон, сохнет, мается, ночью не спит, часы считает и оформляет документы на поездку в Советский Союз.

ЧУЧЕЛО

Магнитофон жарился на солнце, и его вафельный бок кричал боевым голосом Челентано.

— Адриано, Андрюша, ведь может, когда захочет! — лениво пошутил Серега, протягивая руку блондинке справа, черт знает как ее зовут. Ларисой вроде. — Пошли?

— Пошли! — И она аккуратно стакан с теплой водочкой пристроила рядом с пустой консервой.

На траве танцевать было так себе. Да и Лариса, откровенно говоря, тоже была так себе. Одни бретельки.

Рассеянно и лениво бродил Серега, Сергей Петрович Семенов, меж деревьев и машин, и веселых мужиков, и их жен, и протянутых рук со стаканами. А ведь со стороны казалось, большой праздник у них у всех, фейерверк любви друг к другу. Пикничок, словом, пыхтел вовсю. А на третьем часу веселья, когда кавалеры с дамами нечаянно стали исчезать в лесу, стал и Серега прицельно приглядываться. Незанятой оставалась Лариса.