Я продолжаю здороваться, улыбаться и чувствовать себя… ну, на самом деле не на много лучше. То есть до тех пор, пока не вижу знакомое лицо, подходящее, чтобы получить бюллетень.

— Срань господня! — Я обнимаю Бетани, и подруга делает то же самое. — Что ты здесь делаешь?

Я теряю несколько бюллетеней за ее спиной, но, черт возьми, кого это волнует, моя лучшая подруга здесь! Она выпускает меня из объятий и отступает назад с широкой улыбкой. Она выглядит лучше, чем я когда-либо ее видела. Кожа сияет, глаза искрятся — Джесси, должно быть, хорошо кормит ее оргазмами.

— Я здесь на несколько дней, помочь Бену, пока он не найдет новую няню. — Она разглядывает меня: от армейских ботинок на каблуках до чулок и черного платья в цветочек, которое на добрых несколько дюймов короче приличного. Она проводит рукой по моим волосам, которые я сегодня распустила и выпрямила, и улыбается. — Я скучала по тебе. Кстати, ты выглядишь потрясающе.

Я отмахиваюсь от нее.

— Ах, эта старая штука?..

— Я говорю о твоем приветствии! — Бетани ведет себя взволнованно, как будто приветствие — это то, чем я должна гордиться. — Разве это не здорово? Быть волонтером, отдавать, чувствовать себя полезной.

Я отвечаю не сразу, потому что, давайте будем честны, я просто стою здесь и раздаю листки бумаги, которые каждый человек, проходивший мимо меня до сих пор, вполне способен схватить сам. Так что нет, я не чувствую себя супер полезной.

— Это не значит, что я доставляю еду сиротам, но да… наверное. — Мне еще предстоит увидеть Бена, который всегда является главным событием моего воскресенья, но предполагаю, что если Бетани присматривает за Эллиот, то он, вероятно, сейчас здесь.

Она лукаво улыбается.

— О, сироты. Может быть, это твоя следующая волонтерская работа!

— Как долго ты здесь пробудешь? — Пожалуйста, скажи, что ты возвращаешься навсегда. Я сжимаю бюллетени.

— Столько, сколько потребуется. Бен думает, что сможет найти новую няню за несколько дней. — Она пожимает плечами. — Посмотрим. Мне действительно нравится снова быть с Эллиот.

— Она хороший ребенок.

Брови Бетани сводятся вместе, и она пару раз шмыгает носом.

— Это… — Снова шмыгает носом. — Ты пахнешь, как «Калуа»⁷.

Клянусь, у нее нос, как у акулы.

— Хм. Странно.

— Ты сегодня утром пила кофе с алкоголем?

— Добро пожаловать в церковь. — Я протягиваю ей бюллетень.

— Приму это как «да», — сухо говорит она.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Ладно, хорошо. Возможно, я немного добавила в свой кофе, чтобы по-настоящему сдвинуться с места. И это сработало! Я здесь и не сплю, не так ли?

Она отходит в сторону, как будто только сейчас осознала, что загораживает дверной проем. Людской поток возобновляется.

Я говорю:

— Добро пожаловать в церковь, миссис Буш.

Женщина берет свой бюллетень с неловкой улыбкой.

— Это Эрин Уотсон, — шепчет Бетани мне на ухо.

— Хм. А, по-моему, похожа на Лору Буш.

— Бывшую первую леди Лору Буш?

— Да.

Она смеется.

— Поэтому вместо того, чтобы узнавать имена людей, ты просто называешь их теми, на кого они похожи.

— Да. — Я протягиваю еще один бюллетень. — Запоминание имен людей кажется большой работой

— Миссис Уотсон, должно быть, легко запомнить. Она мама Кэти Уотсон.

Моя верхняя губа отрывается от зубов в рычании.

— Тьфу, отродье сатаны. Что делает ее дьяволом, так что… это легко запомнить. Я обязательно исправлюсь в следующий раз.

Подруга вздыхает.

— Хотела бы я поправить тебя, но Кэти и ее мама очень неприятны, если ты не на их стороне. Они всегда были добры ко мне, но я видела, как они ведут себя с людьми, от которых чувствуют угрозу.

Я поворачиваюсь к своей подруге, позволяя людям беспрепятственно проходить за мной.

— Кэти обращается со мной, как с собачьим дерьмом.

Глаза Бетани расширяются от моего ругательства, и она извиняюще улыбается тому, кто заходит за мной.

— Конечно. Посмотри на себя.

Я прижимаю стопку сложенных втрое бумаг к груди и прищуриваюсь.

— Объясни.

— Все просто. Ты — все, чем она не является, но хотела бы быть.

— Почти уверена, что она считает меня шлюхой. Хочешь сказать, что она хотела бы быть шлюхой?

— Нет. Она хотела бы быть свободной.

— Свободной?

— Бен там, на сцене, проповедует одно и то же послание комнате, полной людей, и нет двух людей, которые одинаково воспринимают духовные вещи. Некоторые слышат религию — длинный список правил и ритуалов. Другие слышат об отношениях — акте получения любви и благодати от нашего небесного Отца, создателя земли, а затем распространения этой любви и благодати на других.

Я щелкаю пальцами и указываю на нее.

— Хорошо, это ты. Этот второй вариант твой.

Она улыбается.

— Другой — Кэти и ее мама. У них есть этот список, и они так сосредоточены на том, чтобы поставить галочки в этих графах, что упустили весь смысл служения Иисуса на этой земле.

— Так ты хочешь сказать, что она отвратительная сука.

— Не принимай это слишком близко к сердцу. Она прикована цепью. В рабстве. Я никогда не понимала, почему люди предпочитают так жить.

— Бондаж может быть забавным с правильным человеком и эффективным стоп-словом. — Я ухмыляюсь.

Бетани сжимает меня в быстром, но крепком объятии.

— Я скучала по тебе. — Она отпускает меня со смехом. — Я иду внутрь. Займу для тебя место впереди.

— Мне кажется, или штаны Бена теснее, чем обычно? — шепчу я Бетани ближе к концу проповеди. Я не могу оторвать глаз от его штанов последние тридцать минут. Это те же самые брюки, которые я видела на нем раньше, но сегодня они, кажется, плотно облегают бедра и ягодицы мужчины.

— Конечно, ты бы заметила что-то подобное, — шепчет она с усмешкой.

— Ну? Так это так?

— Джесайя говорил, что Бен много тренировался. — Она наклоняет голову, изучая пастора, пока он продолжает говорить о прощении. — Да, похоже, он набрал немного мускулов.

— В члене?

Ее взгляд перескакивает на меня.

— О боже, перестань смотреть на него там.

— Вы перестанете болтать? — говорит женщина позади нас. — Шепот очень отвлекает.

— Простите. — Бетани смотрит вперед, невербальный сигнал мне, чтобы я заткнулась к чертовой матери.

Я кусаю губы, изо всех сил пытаясь сделать это, но терплю неудачу.

— Ты же не думаешь, что он засунул бы туда носок, да?

Фырканье вырывается из горла Бетани, и она медленно качает головой.

— Ха, — говорю я, откидываясь назад и наслаждаясь видом. — Видимо, это у них семейное.

Плечи подруги вздрагивают от беззвучного смеха, что странно, потому что я не могу найти ни одной смешной вещи в своих вопросах, но неважно.

Бен сжимает Библию и склоняет голову. Я смотрю на его густые темные волосы — не совсем черные, а цвета крепкого темного кофе. Солнечный свет из окон наверху освещает шоколадные пряди, демонстрируя оттенки темно-бордового цвета в зачесанных назад прядях. Если бы только у меня была возможность провести по ним пальцами, испортить его совершенство и оставить торчащим со всех сторон. Он выглядел бы сексуально растрепанным. Мешковатые рваные джинсы, без обуви, без рубашки, волосы торчат во все стороны. Да, вот это было бы круто…

— Служба окончена. — Когда я не двигаюсь, Бетани выталкивает меня со скамьи. — Ты должна идти.

— Куда?

— Прощаться. — Она перестает толкать меня и указывает на заднюю дверь, откуда уже выходит половина прихожан.

— Ой. Слишком поздно. — Ну, если я это сделаю, то не смогу поговорить с Беном, который сейчас стоит с парой впереди и выглядит так, будто отвечает на их вопросы.

— Тебе лучше надеяться, что тебя не уволят, — говорит она.

— Как можно уволить человека с волонтерской работы? — Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.