— Так я же говорил вам, что это Артемьев, — как-то обиженно сказал за спиной Силантий. — Выложил, как на духу.

— На духу тебе еще придется выложить кой что, — глянул на него Яров. — Петр Михайлович, бери одного милиционера и отправляйте его прямым ходом в Чека. Пускай Агафонов с ним разбирается.

Он вышел из дровяника и остановился около гомонящих жителей.

— Расходитесь, товарищи, по домам. Ночь еще вся впереди.

— А верно, будто самого главного бандита Колю убили? — спросил из толпы пожилой мужчина в железнодорожной фуражке, в галошах на босу ногу.

— Он сам себя повесил, — сухо ответил Яров. — И вглядевшись в толпу, прибавил: — Добрый вечер, Семен Карпович…

Теперь и Костя и другие агенты увидели протиснувшегося вперед, в пиджаке, накинутом на нижнюю рубаху, без фуражки, Семена Карповича. Стоял и смотрел — и было по насупленному лицу понятно, что обескуражен он всем происходящим здесь.

— Уж извините, — продолжал Яров, — не успели сообщить вам. Тем более, что вы сегодня и так целый день в цейхгаузе больничном мытарились.

— Ничего, — с усмешкой ответил Семен Карпович, — вам виднее, Иван Дмитриевич, сообщать или не сообщать. Я не нужен сейчас?.. Я и Савельев? Он тоже там вон… — Поглядел тут Шаманов на толпу.

— Нет, — как-то звонко отозвался Яров, — пока не нужны. Все здесь с концом. Трупы Грахов увезет сейчас же. Так что отдыхайте, а утром всем быть на месте…

Он пошел к выходу, торопливо подымая воротник плаща.

33

Дождь, начавшийся ночью, не ослаб, а с утра следующего дня перешел в сплошной ливень. Тучи серыми сугробами навалились на крыши города, двигались лениво и угрюмо, распарывая клокастые соски о кресты и шпили церквей и соборов, выстроившихся длинными рядами вдоль берега реки. В дымящихся потоках воды бежали одинокие прохожие, пролетки швыряли из-под колес на тротуар фонтаны брызг — и все кругом урчало, барабанило, звенело, шипело.

Яров, наметивший массовую облаву на притоны и гостиницы с ночлежками, вроде рад был такой погоде. По его мнению получалось, что в дождь бандиты забывают про осторожность.

Семен Карпович и Костя прошли Мытный двор — пустынный с утра, с редкими торговцами, которые в своих накидках с кулями на голове напоминали монахов. Едва миновали ворота, как поплыл в воздухе мерный звон колоколов из-за реки, то уносимый ветром и водой, то нарастающий быстро. Семен Карпович остановился, снял фуражку и перекрестил лоб. Потоптался в глубоком раздумье, словно заинтересовал его белопенный поток, извергающийся с глухим рокотом из рыльца водосточной трубы.

— Это со Спасского собора бьют.

Вытер рукавом ежик волос, натянул фуражку и пошел дальше.

— Вот что, — уже решительно проговорил он, — пойдем-ка мы с тобой, Константин, к Ивану Евграфовичу и попьем чайку с цикорием. Погреем свои кишки. Куда же плыть в такую мокрядь… Смотри, что вокруг творится.

Он махнул рукой и не спрашивая, согласен ли Костя, пошлепал через дорогу к бывшему трактиру «Орел».

Как всегда, здесь было полно. Многие просто пережидали, когда кончится дождь, и неотрывно с постными лицами смотрели в окна. Пахло заваренным цикорием, сыростью, табачной гарью. Из каких-то невидимых щелей тянуло холодом с улицы. И, как всегда, звенели стаканы, склонялись головы, грохали кулаки по столам, плакал ребенок, нагоняя тоску.

Иван Евграфович согнал из-за столика двух крестьянок, глядевших на мир бесцветными и безразличными глазами. Не сказав ни слова, подхватив корзины из-под ног, женщины поплелись в другой угол, волоча по ногам длинные подолы коричневых и мокрых юбок.

— Придут, рассядутся, — выговаривал им вслед гневно Иван Евграфович, — как на вокзале.

Склонился почтительно.

— Винца, конечно, в такую погоду, Семен Карпович? Есть бутылочка. Можно сказать, для губернатора или для царя берег. Но поскольку царя, говорят, отпели — все ваше, мои дорогие гости.

Семен Карпович помотал головой, ответил:

— Работа…

— То-то, я слышу, вдруг конная милиция… Один проехал да другой. Ваш почтенный «Фудзияма» побежал куда-то чуть не бегом. Значит, что-то стряслось? Уж не на облаву ли собралось ваше славное заведение?

Глаза его уставились вопросительно на Семена Карповича. Но, не получив ответа, резко шаркнул ногами, поспешил за стойку к женщине, протирающей полотенцем вымытые в котле стаканы и кружки. Шепнул ей что-то, и та, отложив полотенце, исчезла в дверях кухни. Может быть, побежала предупредить кого-то.

— Все о нас знает, — буркнул Семен Карпович, — всегда его донимает, чем мы заняты. Уж не наушничает ли кому из уголовников? Давно пытаюсь я узнать об этом, да уж больно и ловок, и хитер.

Он выругался себе под нос, снял фуражку и бросил ее на широченный подоконник, засыпанный подсолнуховой шелухой, дохлыми мухами.

— Не пойдем мы по притонам, Константин. Нечего там потому что делать.

— А как же тогда? — растерянно спросил Костя. — Так и будем сидеть здесь. Яров как узнает…

— Яров, — задумчиво произнес Семен Карпович. — У него есть толк все же в сыскном деле. Ничего не скажешь. Как ни говори — Колю накрыл. А сейчас не дело задумал. Ну, что получится? Нахватаем воровскую мелюзгу, девок гулевых, содержательниц притонов — всех в камеру набьем, как сельдей в бочку. А завтра же всех и выпустим.

Иван Евграфович принес им на подносе чайник и два бутерброда с сыром. Поставил и похвалился вполголоса, так уж видно, по привычке.

— Чайку настоящего, Семен Карпович. Ничего для вас не жалко, ценю потому что вас очень. Ах, если бы у меня было свое дело.

— Ладно, — махнул рукой Семен Карпович. — Ценишь, пока я в сыскном. А уйду и не признаешь…

Заведующий открыл рот, как бы показывая, что он тоже улыбается. Но улыбка вышла кислая, а глаза были тусклыми, как у тех торговцев на базаре. Ответил с искренней печалью в голосе:

— Все мы, Семен Карпович, до поры до времени кто-то, а потом никто и ничто, никому не нужные, лишние под ногами. Как вот эта шелуха подсолнуха.

— Убрал бы ты ее лучше, — посоветовал Семен Карпович. — Или не свое, так и наплевать. Свинарник у тебя, а не трактир, Евграфович? Или при Советской власти грязь первое дело?

— Не свое — это верно, — покорно согласился Иван Евграфович, — уж коль свое-то было бы, так я не допустил бы рассиживать здесь всякую голь безденежную. А тут и не скажи — сразу, мол, мы тебя контру такую из пулемета. И молчишь, и плюешь на все… Вон он, посмотрите, — мотнул головой на старика, повалившегося вдруг со стула на пол, заплеванный, затоптанный. — Допился самогона, сейчас блевать будет, а убирать кто — я да моя помощница.

— За ноги только тяни, а не за карманы, — сказал ему негромко вслед насмешливо Семен Карпович. Иван Евграфович словно бы споткнулся о что-то — обернулся невольно и снова улыбнулся кисло.

— Ну, что вы, Семен Карпович, — протянул, разведя руками, — обижаете вы меня. Или вам в уголовную контору сведения поступили?

Семен Карпович будто не расслышал, разливая из чайника коричневую жидкость в стаканы, и Иван Евграфович, потоптавшись нерешительно, стал пробираться к упавшему старику.

А Семен Карпович внимательно и молча следивший, как жадно ест Костя бутерброд, сокрушающе сказал:

— Отощал ты, Константин. Помню, как приехал — был розовый такой, сытый с виду. А теперь как все в городе — серый, что залежалый снег. Один нос торчит. Ну да ничего…

Он пошаркал пальцем по верхней губе Кости, со смешком спросил:

— Еще ни разу не брил? Ну и не надо. Отпускай усы, пока мыла нет в продаже. А как будет оно в продаже, я тебе на этот случай подарю бритву.

Он вздохнул, вдруг спросил:

— Хвалят тебя, слышал, за Инну Ильиничну.

А Костя как обрадовался, проговорил неожиданно для себя:

— Наплела она тогда на вас. Будто приняли вы взятку от Артемьева, золотые кольца да перстни. Ну, я, конечно, не поверил.

Семен Карпович склонил голову, зорко оглядывая Костю, и мелькнула даже растерянность в глазах. Закрыл их тяжелыми веками, вздохнул.