Вдруг ворона заметила, что еще кто-то следит за ее трепыханиями. Неизвестный прятался в провалах света…

Валентина взяла со стола кухонный нож.

Ворона вырвалась и вскочила на лапы.

Солнечный луч отразился от лезвия ножа и выхватил из тени лицо неизвестного – это был юноша, палец которого она так опрометчиво распорола.

«Не надо было кусаться и карму портить», – подумала птица.

Николай следил за Эльзой, за движениями ее ломких рук. От любви ему стало невыносимо. Кожа сделалась белой с голубоватым отливом, взгляд темным, неспокойным, мятежным, как декабрьское море…

Ворону поймали. Ножом вскрыли ампулы с сывороткой, ускоряющей сращивание костей. Сломанное крыло обкололи лекарством.

Прошло две недели. Ворона Лукреция Первая, как ее окрестила Эльза, преспокойно жила на карнизе в спальне девочек, и ее бледные какашки украшали шторы, подоконники, плинтуса. Разногласия между птицей и Валентиной почти исчезли. Хотя иногда ворона не могла устоять перед соблазном и воровала старинные золотые очки воспитательницы. Валентина не сделала предписанную врачихами операцию по коррекции зрения.

Жизнь Лукреции и детей протекала в стенах интерната, который состоял из двух детских спален, спальни Валентины и Сергея, игровой комнаты, поочередно видоизменявшейся то в учебную, то в столовую. Занятия были построены так, что старшим преподавала Валентина, а младшим – старшие ученицы. А потом все вместе шли в городскую школу и сдавали экзамены.

Сергей по призванию был художник, но жил на пособие по инвалидности двадцать второй группы и половину денег отдавал на содержание детей. Этот сухопарый мужчина с косящим левым глазом разрисовывал стены интерната былинными героями. Все они, бравые молодцы, кто на конях, кто пешком, в доспехах, с начищенным оружием, тоже косили левым глазом. Но над такой их негероической особенностью никто не смеялся. В интернате было запрещено поднимать расовый вопрос и издеваться над чужими увечьями. Если кто-то из детей нарушал эти правила, то должен был целый день помогать Валентине по хозяйству. Ей и так все помогали, но провинившийся наравне с роботом Соней выполнял самую грязную и неприятную работу. Только Лукреция Первая безнаказанно измывалась над собственным образом на стене. Она методично долбила по нему клювом, так что вместо хоть и косого, но все-таки глаза, вскоре выдолбила дыру.

Во вторник ночью Эльза проснулась от того, что Лукреция Первая топталась по ее одеялу. В черной комнате по белому, залитому лунным светом пододеяльнику бегал предвестник чего-то ужасного. Девочка зажмурилась. Она почувствовала, что обязательно случится нечто, что изменит всю ее жизнь. Эльза махнула рукой, Лукреция Первая улетела. Но ощущение близкой беды осталось.

Вокруг Эльзы таинственно темнели предметы – книжный шкаф со старинными книгами и большой, уже устаревший компьютер, в котором, как любила говорить Валентина, было больше информации, чем во всей Сеньольской библиотеке. Робот Соня, подключившись к розетке, тихонечко урчала во сне. Даже пес Тузик притих и мирно заряжался, воткнув хвост в соседнюю розетку. Как хорошо было бы услышать его лай! Конечно, можно разбудить Тузика. Он начнет гавкать и лизать металлическим, чешуйчатым языком Эльзины руки, но от шума проснутся и другие дети.

Вдруг Эльзу стукнуло в область солнечного сплетения, так что перехватило дыхание. Зачем, зачем она дала птице такое странное имя в честь римской императрицы? Ведь императрица плохо кончила! И неспроста ворона прилетела к ним в интернат!

Эльза схватилась за лицо, потом судорожным движением сжала плечи, бедра, щиколотки. Ей казалось, что в каждую ее клеточку воткнулась иголка. Иголки кололи, терзали тело, а потом словно стянулись в область живота и вырвались наружу, образуя неудержимый поток. «Раз, два, три. Время!» – неслышно прошептала Эльза. Она почувствовала, что несуществующий поток выворачивает, рвет, уносит по кускам ее молодое тело и бесполезно кричать и ругаться. Все равно не справишься, не укроешься, не возьмешься с кем-то за руки, чтобы не было так страшно и одиноко. Скоро от тебя ничего не останется – густые волосы поредеют и выцветут, превратятся в тлен, глаза потускнеют, а потом их сожрут черви, кожа иссохнет и развеется пылью, садясь на шляпы правнучек. «То, что должно случиться – случится!» – повторила Эльза слова Сергея, но нисколько не успокоилась. Ее приемный отец не был ни прагматичным атеистом, ни иномиристом, преклонявшимся перед верховным судьей планеты Аргус, откуда по их преданию прилетели первые люди. Сергей верил в Христа. Девочка мысленно обратилась к Христу, чей лик смутно светился на иконе в углу комнаты. Но разве этот самый Христос, в чьих немодных учениях так много неясного и большая часть храмов которого переоборудована под святилища богини Солнца, разве этот распятый пророк сможет спасти ее?

Откуда-то послышался звук, вернувший Эльзу из ее тяжелых раздумий. Рядом с ней стояла кровать новенькой девочки Жени. Накрывшись с головой одеялом, та громко сопела. Эльза придвинулась к ней и строго спросила:

– Ты чего пыхтишь? Еж, что ли?

Ответа не последовало, но пыхтение прекратилось. Эльза легла обратно и уперлась взглядом в потолок. Она пролежала так минут пятнадцать, пока девочка опять не начала сопеть. Эльза заткнула уши и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь приятном. Например, завтра они с Игорем отправятся на оригинальную выставку Ван Гога. Последнее время все больше привозили компьютерные копии, а она любила смотреть на хоть и состарившиеся, но живые картины, в которых сквозило прозрение автора. После выставки прямо в фойе музея они угостятся мороженым, правда одной порцией на двоих. А еще сегодня утром Валентина подарила ей табл с полным собранием сочинений Селина, и завтра же вечером она сможет пуститься в невероятные путешествия по страницам любимого писателя.

«Тьфу ты! Все равно слышно сопение этой проклятой девочки!» – Эльза резким движением сорвала одеяло. Из глаз Жени вылился страх.

– Ты чего пыхтишь? Издеваешься?

– Мне холодно, я надыхиваю тепло, – бесцветным голосом ответила девочка.

– Лежи спокойно и не сопи! – прикрикнула на нее Эльза.

Но вскоре из-под натянутого одеяла донесся жалобный скулеж. Эльза опять поднялась.

– Ну, что теперь?

– Ножки ледяные.

– Откинь одеяло.

Эльза придирчиво принюхалась. Не обнаружив ничего, кроме запаха ромашки (видимо, новичка уже отмыли, а вшей вытравили), Эльза залезла к Жене в кровать. Подмяв под себя ее дрожащее тело, Эльза погладила девочку по голове. Вскоре та задышала ровно, ровно и начала пускать сонные пузыри.

Эльзу уже не так пугала черная тень Лукреции Первой, хотя птица продолжала сидеть на карнизе и зловеще таращиться вниз.

Василиса

Окна спальни были включены на ночной режим.

– Лечить надо! Параноик чертов! Спи. Да вычистила все, что смогла! – раздался в кромешной, вязкой темноте голос Василисы. Она надевала хрустящую, как свежий багет, накрахмаленную пижаму.

– А вдруг спросят про мартовскую премию? – не успокаивалась Толстушка.

Василиса нырнула под одеяло, горячее тело любовницы прильнуло к ней.

– Везде люди, а люди совершают ошибки. Найдем сыворотку – отстанут! – благоразумно заметила Василиса.

– Вася, а с детьми что?

– Ничего, отклонили просьбу, не разрешили даже приближаться. У детей стресс.

– А почку вернули?

– Кому? – раздраженно спросила Василиса.

– Да, лысому мужику из новостей.

– Бредишь?

– Не слышала? У жены отнялись почки. Она не хотела свинячьи или синтезированные. Муж отдал ей свою. А потом обнаружил, что у жены роман с лечащим доктором. Обманутый мужчина подал прошение в суд, чтобы ему вернули почку.

– Так вернули?

– Не знаю. Поэтому и спрашиваю.

– Ладно, спи, параноша, – любовно сказала Василиса и перевернулась на бок, придавив Толстушку тяжелой рукой.