«Сам виноват! – упрекнул внутренний голос. – Нечего было оставлять материалы в больнице. Дома им было бы спокойнее». «Может тогда и с кафедры все бумаги домой унести? – огрызнулся Данилов. – Купить сейф, размером со шкаф, сигнализацию к нему подвести…».
Подумав, Данилов решил не рассказывать шефу о своих подозрениях в адрес Савельева, а то это будет выглядеть как ябедничанье. Достаточно будет сказать о пропаже материалов и попросить повлиять на больничную администрацию, а напрашивающиеся выводы шеф сделает самостоятельно. Но оказалось, что Угодяй считает атаку лучшим способом защиты. В двенадцатом часу шеф пригласил Данилова к себе и дал прочесть докладную записку, в которой Савельев требовал принять необходимые меры к доценту Данилову В. А., поведение которого несовместимо с высоким званием научного работника. «Испытывая ко мне стойкую личную неприязнь, причины которой мне неизвестны, Данилов В. А. обвинил меня в похищении его рабочих материалов и в распространении порочащих его слухов. Я попытался объяснить, что не делал ни того, ни другого, но Данилов В. А. не стал меня слушать, а перешел к угрозам в мой адрес. Угрозы были высказаны в завуалированной форме, но смысл их сводился к тому, что в случае невозвращения материалов меня ждут крупные неприятности. К месту хочу заметить, что еще во время работы выездным врачом на шестьдесят второй подстанции Данилов В. А. получил выговор за избиение одного из своих коллег…».
– Откуда он знает про выговор? – вслух удивился Данилов.
– Было такое дело? – поинтересовался шеф.
– Избиения не было, Владислав Петрович, – уточнил Данилов. – Просто дал по морде, один раз. Поверьте, было за что, но это меня не оправдывает, конечно. А Савельеву я просто посоветовал не нарываться, только и всего. Я надеялся, что до него дойдет, но не дошло.
– Рассказывайте подробно, что там произошло с материалами! – потребовал шеф, устраиваясь поудобнее в своем огромном кресле. – А потом объяснительную напишете…
Данилов изложил голые факты, без своих соображений. Коробка исчезла неизвестно куда, а начмеда[3] словно подменили. Раньше была адекватной теткой, а теперь обвиняет в разглашении медицинской информации и на этом основании закрыла доступ в архив.
– Для меня эта работа – не вопрос жизни и смерти, но чисто из принципа хотелось бы довести начатое до конца, – сказал в завершение Данилов. – Да и интересно же…
– Интересно, – согласился шеф. – Что ж – если энтузиазм не улетучился, то доводите. Думаю, что мне удастся договориться с больничной администрацией. Только вот что, Владимир Александрович… – шеф многозначительно поиграл бровями. – Перед Савельевым вам придется извиниться.
– Даже и не подумаю! – вскинулся Данилов. – Он сподличал, а я должен перед ним извиняться? Простите, Владислав Петрович, но при всем уважении…
– Я уверен, что Савельев здесь не при чем! – шеф пристукнул по столу кулаком, давая понять, что споры излишни. – Я знаю его, как облупленного. Да – он пакостник, но при том еще и мандражист, пакости делает таким образом, чтобы не подставляться. Невозможно представить, чтобы Савельев тайком проник бы в чужой кабинет и вынес оттуда коробку с вашими бумагами. Там же, небось, камеры кругом. Кстати, а записями с камер вы не поинтересовались, а?
– Кто же мне их покажет, если мне даже в архив допуск перекрыли? – усмехнулся Данилов. – Да и нет у гусевского кабинета камер, они только в холле у лифта и на сестринском посту. Из кабинета можно выйти на лестницу незамеченным. К тому же коробка стандартная, мне ее в архиве выдали, пока были между нами любовь и приязнь. С такими много кто по больнице ходит. А по части Савельева я с вами полностью согласен – сам он коробку красть ни за что бы не стал. Но ведь можно попросить кого-то из студентов. Там же три наши кафедры – госпитальной терапии, неврологии и урологии…
Шеф отрицательно покачал головой.
– Почему бы и не украсть коробку за плату или ответную услугу? – продолжал Данилов. – За экзамен или зачет? Савельев умеет поддерживать связи, у него повсюду свои люди есть…
– Ну я ж вам сказал, что он не станет подставляться! – в голосе шефа зазвучало раздражение. – Вы никогда не задумывались над тем, почему я от него не избавляюсь?
Данилов пожал плечами – не мое это дело.
– Потому что мне спокойнее держать его под контролем. Лучше пусть сидит здесь, чем где-то там, – шеф махнул рукой в сторону окна, – вне пределов досягаемости… Савельев никогда не станет связываться со студентами или с кем-то еще. Это опасно. Его же могут потом шантажировать и он, будучи человеком осторожным, обязательно должен учитывать такую возможность…
– У коробки выросли ножки, она встала на них и убежала, – невесело пошутил Данилов, намекая на то, что он не согласен с доводами шефа.
– Разумеется – нет! – в голосе шефа ощутимо прибавилось раздражения. – Если коробки нет на месте, то ее кто-то украл! Но не Родион Николаевич. Не его стиль!
– Ну а кому еще это надо? – Данилов пытливо посмотрел в глаза шефу. – Больничной администрации? Зачем? Мое исследование не могло нанести никакого ущерба репутации больницы – я же брал сведения из официальных отчетов и из сданных в архив историй, работал с документами, которые прошли, так сказать, апробацию у руководства. Да и вырисовывалось все хорошо…
– Про администрацию – разговор отдельный, – нахмурился шеф. – Как можно обвинять врача с большим стажем, доцента кафедры, в разглашении конфиденциальной информации, не имея доказательств? Это за версту отдает идиотизмом, но, тем не менее, это имело место…
– Потому что больше им нечего было мне предъявить! – вставил Данилов.
– Давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны, – шеф выдержал небольшую интригующую паузу. – Неужели ради Савельева начмед крупной столичной больницы станет выставлять себя дурой, рискуя при этом испортить отношения со мной?
Давняя, еще со студенческой скамьи, дружба шефа с директором департамента здравоохранения Соловьем не была ни для кого секретом.
– Чем он ее купил? – продолжал шеф. – Денег предложил? Или в главврачи продвинуть пообещал? Вы меня простите, Владимир Александрович, но как-то вот не верится… Нет, Савельев явно не при чем. Поговорите с ним и напишите мне, – шеф дважды стукнул указательным пальцем по столу, – покаянную объяснительную. Если инцидент будет исперчен, я ограничусь устным замечанием – сначала подумайте хорошо, а потом уже предъявляйте претензии.
– Ваши доводы весьма убедительны, Владислав Петрович, – признал Данилов после полуминутной паузы. – Но, если не Савельев, то кто же? У меня там не было никаких конфликтов. Я приходил, брал отчеты и истории, корпел над ними, а перед уходом немного общался с сотрудниками комплекса – интересовался их впечатлениями и тем, как идет работа. Интересовался в позитивном ключе – что стало лучше, коллеги? – на недостатках внимания не заострял. И за это меня стали выживать из больницы? Удивительно!
Шеф откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и испытующе посмотрел на Данилова.
– Вот совсем ничего в голову не приходит, – признался Данилов. – Ну, разве что начмед Евгения Юрьевна рассчитывала, что я ей соавторство предложу… Но с ее стороны никаких намеков не было…
– Не могу судить, – шеф картинно развел руками. – И предположений делать тоже не стану, ибо я не в теме. Могу только рассказать случай из собственной жизни. Хотите?
Данилов кивнул.
– Ординатуру я проходил в шестьдесят седьмой больнице, – начал шеф, сменив свой обычный резковатый тон на плавные интонации рассказчика. – И в аспирантуре остался там же. Все знакомо, люди кругом хорошие, можно сказать – уже свои, отношения со всеми ровные… И вдруг на втором году меня начинает гнобить заведующий отделением Николай Владимирович! Ни с того, ни с сего, без каких-либо предпосылок с моей стороны. Именно – гнобить, а не просто придираться. Критикует все мои действия, причем в оскорбительной форме. Наиболее мягким было выражение: «Не надейтесь, что ученая степень может заменить мозги!». Всячески дураком меня выставить пытался, и на обходах, и на пятиминутках. Дежурство ему сдам – и давление двести на сто двадцать, а я тогда был молодой, здоровый, плаванием всерьез занимался, первый разряд имел, – шеф с сожалением похлопал себя по обтянутому халатом животу. – Медсестры, видя такое отношение начальства, совершенно перестали со мной считаться. Огрызались на каждое слово, саботировали распоряжения. Медсестра чего-то не сделает, а шишки мне достаются… Сожрать меня он не мог, потому что я был аспирантом, но грыз постоянно. А я никак понять не могу – за что? Попытался по душам поговорить – нарвался на скандал. Как вы смеете мне претензии предъявлять?! Да кто вы такой?! И деваться мне было некуда, – шеф снова развел руками. – Куда аспирант денется от своего научного руководителя? Да и вообще не было тогда такого обычая – посреди аспирантуры с одной базы на другую переходить. Ну что, Владимир Александрович, ситуацию я вам обрисовал. Какие будут предположения?
