Обстоятельства сложились так, что пришлось самого раненого переправлять к матери. Благо дом, где жила Машерова Дарья Петровна, находился совсем недалеко от хатки Масальской. Эта операция, как и само пребывание раненого командира отряда «Дубняк» в немецком гарнизоне, потребовали от подпольщиков максимум усилий и самоотверженности. Рисковали они очень сильно. Ведь маленькая оплошность или неосторожность грозили невероятными бедами и для подпольщиков и для отряда. Дарья Петровна, участвуя непосредственно в деятельности Россонской подпольной организации, знала, что сын ранен и находится в Россонах. Но все подробности о случившемся, естественно, не были известны ей. Хотя о многом она догадывалась.

— Петя, родной,— зарыдала она, едва сын переступил порог дома.— Мне казалось, что повреждена у тебя рука или плечо. Как же вы сумели перехитрить немцев с поврежденной ногой?

Не ожидая ответа, она стала целовать сына и укладывать его в постель.

— Не такой я уж больной, чтобы так переживать,— попробовал он сгладить первые тягостные минуты встречи,— малость царапнула шальная немецкая пуля. Боли почти никакой, вот ходить немного затруднительно.— Он любовно посмотрел на мать и добавил:— Еще недельку — и все образуется лучшим образом.

— Ох, дорогой сынок! — усомнилась Дарья Петровна, видя, как трудно передвигаться Петру по комнате.— Ты вот быстрее ложись, а там видно будет. Прими лекарство и хоть немного поешь, а то ты сильно исхудал. Остались одни кости да кожа.

— Мамуля, моя милая,— попробовал отшутиться Петр,— я эти слова слышу уже десять лет.

— Не десять,—поправила его Дарья Петровна,— а ровно столько, как арестовали твоего отца Мирона Васильевича летом тридцать седьмого. С тех пор тебя словно подменили, сынок…

Они оба, опустив головы, замолчали. Даже и в столь тяжелую годину для Отечества мать и сын не хотели говорить о черной неблагодарности со стороны той власти, за которую сражались во все времена Машеровы. Они считали, что нельзя бросать в горящий дом воспламеняющиеся вещества. Его нужно тушить всеми доступными средствами. Но все-таки Дарья Петровна повторила уже много раз ею сказанное:

— Не повинен ни в чем наш отец. Помни и знай об этом, дорогой сынок.

— Хорошо, милая мама, буду помнить,— пообещал Петр и закрыл глаза. Ему было очень и очень трудно. Арест отца НКВД стал кровоточащей раной всей семьи, трагедией детей. На них стали косо смотреть в официальных кругах, игнорировать в общественных организациях, не доверять. Это в полной мере ощутил на себе Петр в Витебском пединституте, дома и в других местах. Спасибо еще за судьбу, что помогла окончить это высшее учебное заведение, многие преподаватели которого тоже внесли свою добрую лепту в его судьбу. А сделать такое в страшное время доносов и арестов было весьма и весьма трудно.

После войны, будучи уже на партийной работе. Петр Машеров написал в своей личной анкете по учету кадров: «В 1937 году отец Машеров Мирон Васильевич изъят органами НКВД. Осужден был на три года и умер в марте 1938 года при отбывании заключения»!

Несправедливости в 1937 году хватало с избытком. Люди жили в постоянном страхе, ожидая ареста и исчезновения в небытье. Каждую ночь приходила в ту или иную деревню автомашина «черный ворон» и увозила в неизвестность по нескольку человек. Мужчины не спали дома, прятались в сараях и гумнах, на чердаках и в лесу. Но вездесущий НКВД находил бедолаг и творил свое черное дело. В одну из темных ночей был изъят из дома и Мирон Васильевич Машеров, отец детей, активный борец за новое социалистическое общество. Дарья Петровна со страху упала в обморок, плакала вся семья.

— На кого же вы оставляете нас? — спросила сквозь слезы старшая сестра. Угрюмые исполнители замолчали, переворачивая в хате все вверх дном. И чего они искали? Ведь Машеровы ни одним помыслом не думали и не делали ничего плохого и предосудительного против своего государства. В доме, кроме учебников и нескольких десятков книг художественной литературы да квитанций об уплате многочисленных налогов, ничего крамольного не было.

Но таковы, видимо, имели установки, искать даже там, где заведомо ничего не найдешь.

Петр Миронович вспомнил эту страшную ночь и даже застонал от боли в сердце.

— Что, сынок, рана разболелась снова? — утирая слезы, спросила мать.

— Нет, не могу забыть отца,— признался Петр Миронович.— Ведь он столько бы сейчас принес пользы стране. А сколько еще ни в чем невинных лишили свободы. Как ты думаешь, мама?

— Тысячи,— уверенно ответила Дарья Петровна.— И не только, по-моему, посадили за решетку и проволоку, сынок, но и умертвили.

— Не может быть! — воскликнул Петр.— Их должны отпустить.

Но чего не знал сын, догадалась мать. Многие соседки, чьи мужья были также арестованы, не получали известия от них месяцами, годами. В своем вранье душители так переврались, что их слова, противоречащие одно другому, выдавали палачей, как говорится, с головой. Да и земля, известно, слухами полнится. Каким-то путем люди узнавали, что их близкие уже мертвы. Разумеется, каждый верил в чудо, хотел надеяться. Эта вера и спасала многих от необдуманных поступков. Хотя не всех. Многие просто накладывали на себя руки, убив предварительно своих детей.

— Наш отец будет жить,— уверенно заключила Дарья Петровна.

— Ты в это веришь? — спросил Петр.

— Верю, сынок, верю,— обняла сына Дарья Петровна и тихонько заплакала.

III

Между тем рана заживала, и больной мог уже понемногу ходить. Пробыв еще около десяти дней в Россонах в ласковых и внимательных руках матери, Петр Миронович с помощью подпольщиков и партизан снова возвратился в отряд «Дубняка». Отряд к этому времени вырос до 92 человек и имел на вооружении 63 винтовки, 3 автомата, 2 ручных пулемета, 5 пистолетов и наганов.

Девять партизан являлись коммунистами и сорок восемь — комсомольцами. Вскоре отряд «Дубняка» был включен в состав бригады «За Советскую Белоруссию». Вот лаконичный приказ за № 002 от 7 июля 1942 года штаба партизанской бригады «За Советскую Белоруссию»: «Включить в состав бригады отряд «Дубняка». Утвердить командиром отряда т. Машерова, военным комиссаром Гигелева Н., начальником штаба — Гигелева П.

Район расположения отряда «Дубняка» — Дубинино. Командир бригады Петраков. Комиссар бригады Романов».

За время отсутствия командира отряд продолжал активную боевую деятельность. На шоссе Клястицы — Полоцк была устроена дерзкая засада, в результате которой партизаны убили немецкого генерала. В другом бою на шоссе Неховичи — Клястицы была разбита вражеская машина и уничтожено несколько фашистских солдат, были взорваны несколько мостов на шоссейной дороге и выведены из строя линии связи противника, а разведка добыла важные сведения о дислокации немцев и движении на фронт живой силы врага. Кроме того, дубняковцы обстреляли два полицейских поста. Все это услышал командир отряда из доклада начальника штаба Гигелева Петра Егоровича и комиссара отряда Гигелева Николая Егоровича.

— Ну, братья-разбойники,— обнимая Гигелевых, радовался Машеров.— Вы тут, как я вижу, не дремали. Молодцы, дорогие друзья-товарищи. Молодцы!

— Мы бы нанесли фрицам и более ощутимый урон,— вздохнул Петр Гигелев,— да патронов не хватает.

— Не те слова,— перебил брата Николай,— почти совсем нечем зарядить пулеметы. Два диска — и больше ни гу-гу.

— Ладно, ладно,— примирительно похлопал Машеров по плечу Николая Гигелева.— Придумаем что-нидудь. Главное, не сидеть сложа руки. Будем искать — и найдем. Под лежачий камень, вы знаете, вода не течет. Надо быстрее шевелиться, друзья.

— Выходит, мы дурака валяем, Петр Миронович,— обиделся старший Гигелев.

— Совсем другое, Егорович, совсем,— поднял правую руку Машеров.— Надо сильнее наносить удары по врагу и при наименьшей трате боеприпасов. Ясно!

— Ясно-то, ясно,— засомневался начальник штаба.— Но голыми руками не возьмешь фрица.

— А кто тебя учит воевать голыми руками, — оживился командир. — Но надо делать так, чтобы не стреляли зря, да притом еще и брали трофеи.— Машеров подморгнул Петру Егоровичу.— Вот так, тезка. Не будем хныкать, а лучше подумаем, где и как нанести более чувствительный удар по фашистам.