И все это я должна держать в себе, никто не должен об этом знать, я не могу распространяться о своих страхах и переживаниях, не могу рассказать об этом мужу, я должна все время притворяться, а вернувшись с прогулки, взять себя в руки, быть веселой и бодрой, спокойной и уверенной, любящей и сильной. Максим не должен ничего заметить ни по выражению глаз, ни по моему голосу, ни по лицу.

Если бы не уехал домой Фрэнк Кроли... Ему я могла бы рассказать. Но он укатил в Шотландию, где у него своя жизнь, он больше не является частью нашей жизни Мое настроение и чувства менялись и колебались от страха до ужаса, пока я сидела в церкви. Я то злилась на того, кто замыслил вывести нас из себя и так легко в этом преуспел, то снова впадала в недоумение и спрашивала себя: зачем, зачем, зачем? Какой в этом смысл?

Мы ведь ничего не требовали, мы лишь хотели быть вместе, хотели тихого, спокойного супружеского счастья, хотели, чтобы прошлое умерло, и, в общем, получили то, чего просили у судьбы, и были искренне благодарны за это.

Сейчас я снова оказалась в каком-то тумане, воспоминания ожили и обступили меня, словно духи, я слышала голоса, ощущала всплески эмоций, видела картины прошлого, людей и Ребекку - этот призрак из призраков. Мэндерли. Как ни странно, они не потрясли меня, они казались мне жалкими, бледными, лишенными силы тенями, они умерли, ушли, едва оставив след. Меня пугало настоящее, то, что случилось сейчас, белый венок и карточка с черным ободком. Буква "Р".

Когда я наконец медленно, неуверенно вышла из церкви на солнечный свет, где-то в глубине души у меня затеплилась слабая надежда на то, что венок исчез, что его вообще не было, что эту злую шутку сыграло мое воображение и мои тайные страхи на несколько мгновений материализовались. Я слышала о подобных вещах, хотя и не вполне в них верила.

Однако венок был на месте, я увидела его сразу, мои глаза мгновенно выхватили его, после чего я не могла оторвать от него взгляда. Белые лилии на фоне темного идеального круга, на траве.

"Я не буду думать о Мэндерли, - именно так я сказала себе. Я слышала свой голос, отчетливый, твердый и фальшивый, когда говорила эти слова Максиму. - Я не буду думать о Мэндерли".

Но только о нем я и думала, и хотя знала его в течение столь короткого времени и в период столь ужасных событий, он стал моей навязчивой идеей, я то и дело возвращалась к нему в мыслях; пока шла домой, он возникал перед моими глазами при каждом новом повороте, я перестала видеть то, что окружало меня - деревья, поля, косогоры и рощи, кроткое английское небо, - и видела только Мэндерли.

Мне было неприятно, это угнетало и пугало меня, я выла словно раздавлена этим, мне это казалось странным и необъяснимым, я как бы чувствовала в этом насмешку, ибо никогда не принадлежала ему, даже не могла с полной уверенностью сказать, какие лестницы и коридоры находятся за многими постоянно запертыми дверями.

Мэндерли. Вовсе не люди предстали в моем воображении, чтобы подразнить меня; Фрис, Роберт, Клэрис, молоденькая горничная, Джек Фейвел, миссис Дэнверс, Ребекка - где все они? Этого я не знала. Умерла Ребекка - это все, что мне было известно доподлинно. Что v касается других, то о них я никогда не думала, мне они были безразличны. Я никогда их не увижу вновь, и они ничего для меня не значат.

Меня притягивал к себе дом. Я тосковала по нему, боялась его, он привлекал к себе. Мэндерли. Я ненавидела себя. Я не должна, ни в коем случае не должна думать о нем, должна отрешиться от этих мыслей, иначе мы погибнем. Я должна думать о Максиме и только о Максиме. Мы спасли друг друга, и я не должна искушать судьбу.

Я была страшно недовольна собой, когда медленно спускалась по последнему склону, идя через пастбище и видя открывающийся впереди славный, удобный, непритязательный дом Беатрис и Джайлса, из трубы которого поднималась тонкая струйка дыма. Должно быть, топят в маленькой обеденной комнате, Максим, наверное, все еще читает газету и нетерпеливо поглядывает на часы в ожидании моего возвращения.

Я пожалела, что со мной нет зеркала, чтобы посмотреть на себя, собраться и надеть на лицо маску, как это умел делать Максим. Я должна играть и притворяться. Я не видела того, что я видела; того, что случилось, вовсе не было. Я выброшу Мэндерли из головы, и если не смогу сделать то же самое с венком из белых цветов, я отвернусь от него, не буду на него смотреть и оставлю карточку лежать там, где она лежит, лицом к земле.

Я услышала, как в доме зазвонил телефон и залаяли собаки. Возвращались лошади, наклонив головы и пощипывая траву после утренней разминки. Я спускалась вниз, навстречу всему этому, заставляя себя успокоиться выглядеть веселой, бодрой. Огромным усилием воли я изгнала из своей памяти венок, карточку, инициал и все прочее, что могло иметь значение, хотя и понимала, что все это лишь погрузится глубже и останется там навсегда вместе с другими вещами, которые невозможно переделать или забыть.

Мне нужен был Максим. Я хотела спокойно сидеть с ним в углу какого-нибудь дома, чтобы при этом утреннее солнце заглядывало в окно, а в камине потрескивал огонь, хотела, чтобы все вокруг было размеренно и привычно.

Я стала придумывать отчет о своей прогулке, о том, какие птицы, звери и деревья мне встретились, какими приветствиями и словами о погоде я обменялась с пожилым мужчиной, работавшим на земле, - я увидела его засаленную кепку, подвязанные веревкой штанины повыше ботинок, и мы очень дружелюбно с ним поговорили. И еще там была женщина с парой охотничьих собак, они мне очень понравились, и я их приласкала. Я хотела было придумать им клички, но мне в голову пришла только кличка Джеспер, и я поспешила отказаться от своей идеи.

Мне хотелось, чтобы Максим утешил меня, но не могла попросить об этом, я должна была оставаться совершенно спокойной и только о нем проявлять заботу. Я Должна притворяться и притворяться. Однако венок оказывался всюду, куда я только ни бросала взгляд - на дорожке, в кустарнике, возле калитки, у двери, - прохладный, белый и изысканный, он стоял между мной и всем тем, на что я смотрела, а карточка шевелилась и переворачивалась, и передо мной нахально плясала буква "Р".