Насколько эта телеграмма, кстати, напечатанная в донских газетах, успокоила Каледина и его окружение, настолько же она встревожила руководство местных советов, в основном имевших влияние в промышленных городах: Ростове и Таганроге.
Совнарком занял примирительную позицию по отношению к казачеству, а это ставило крест на планах полного захвата власти и сведения старых счетов. Среди рабочих промышленных городов, солдат запасных полков, иногородних и слоев беднейшего казачества была развернута бешеная агитация за силовое свержение «калединщины». Товарищи в Ростове решили взять власть силой и поставить Сталина перед фактом. Не понимали эти недоумки, что ставить Сталина перед фактом – вещь, чреватая большими для них неприятностями.
Тем временем события понеслись галопом. В течение короткого отрезка времени случились: отмена осенних выборов в Учредилку и назначение на весну всеобщих выборов в Советы всех уровней, обращение к народу бывшего императора Николая II, заявившего о поддержке правительства Сталина. И самое главное – как гром с ясного неба, «Рижский мир». Заключение мирного договора с Германией и прекращение боевых действий с Австро-Венгрией стали приятным сюрпризом для населения России. Для союзников по Антанте оно стало громом среди ясного неба. Им предстояло теперь сражаться один на один с армиями Германии и Австро-Венгрии. Эмиссары Антанты наперебой стали осаждать атамана Каледина, требуя, чтобы он разогнал на Дону Советы, ввел военное положение и объявил «самостийную Донскую область», заявив о «верности союзническому долгу» и о «продолжении войны до победного конца». Только их никто и случать не захотел. Казаки, досыта наевшиеся бессмысленной войной, отнюдь не рвались воевать с немцами или с кем-нибудь еще, о чем этим «союзникам» и было прямо и грубо заявлено.
Все это еще больше обострило желание местных революционеров взять власть. И тогда, чувствуя, что дело пахнет керосином, 27 октября по старому стилю атаман Каледин разогнал Советы в Ростове и Таганроге, арестовал их вожаков и, «не желая проливать кровь», выслал их за пределы Донской области.
Дон замер в ожидании, как отреагирует на все это Петроград. А Петроград вообще, и Сталин лично, не реагировали никак. Тем более что у них и других забот хватало. К тому же разогнанные советы были, мягко говоря, далеко не лояльными Петрограду. Заседавшие в них демагоги зачастую, кроме умения произносить длинные и трескучие речи о «торжестве мировой революции», больше ничего не умели.
Изгнанные члены донских совдепов «пошли, солнцем палимы». А тут им навстречу катят в эшелонах «братишки-черноморцы», которым сам черт не брат… Правда, до границ Донской области из двух с половиной тысяч моряков доехало меньше половины. Остальные по дороге «самодемобилизовались». К тому же в поход на Дон они отправились, можно сказать, самовольно – ведь I-й общечерноморский съезд военных моряков им на это своей санкции не давал. Большая часть делегатов справедливо опасалась, что этот поход станет первым актом гражданской войны. Но к тому времени в Севастополе уже царила полная анархия, когда все были себе командирами. Например, кроме большевистско-анархистского «похода на Каледина», еще восемьсот матросов-украинцев с оружием в руках отправились на помощь Центральной Раде. Правда, до Киева они так и не доехали, бесследно сгинув на бескрайних просторах Незалэжной, пополнив ряды многочисленных банд и отрядов «вольных казаков». В Севастополе же в общем-то даже были этому рады этому исходу: удалось сбагрить значительную часть наиболее отмороженных и неуправляемых «братишек».
А вот отряд революционных матросов на Дону оказался бит в хвост и в гриву. Причем не мифическими войсками атамана Каледина, которых просто не существовало в природе, а отрядами самообороны, мгновенно образовавшимися при их приближении в станицах и хуторах. Ни казаки, ни иногородние совсем не желали, чтобы какие-то пришлые устанавливали у них свою власть, попутно занимаясь «революционными реквизициями (или, говоря проще, обычным грабежом). С точки зрения «классового чутья» крестьянских парней, выходцев из нищих нечерноземных губерний, все живущие на зажиточном Дону казались «буржуями и иксплататорами». Так что грабеж был поголовным.
Местные отвечали пришлым не менее горячей любовью. А так как верховодили в отрядах самообороны частично вернувшиеся с фронта старые вояки, для матросов, имеющих низкую дисциплину и не имеющих опыта боев на суше, все было «без шансов». В нашей истории часть из этих отрядов стала Первой и Второй красными конными армиями, часть составила основу сил Краснова и Мамонтова. В этой истории пока еще было неизвестно, что и куда повернется. Но уже была надежда, что все кончится благополучно, и войны брата против брата удастся избежать.
А пока эти отряды, на время забыв вражду между казаками и иногородними, сообща врезали пришлым «братишкам» – да так, что в течение недели боев от тысячи с небольшим добравшихся до Дона штыков осталось лишь триста.
На этой почве дисциплина у флотских окончательно упала, и революционный отряд превратился в настоящую банду.
Расстреляв по обвинению в измене единственного среди них офицера, лейтенанта Скаловского, «братишки» решили вернуться в Севастополь и сорвать зло на тамошних «буржуях», преподав тем «кровавый урок».
Правда, перед этим они еще хотели пристрелить тех «товарищей», что позвали их на Дон. Но те, вовремя почуяв опасность встроенным в пятую точку национальным чувством самосохранения, своевременно слиняли в неизвестном направлении, очевидно, решив поискать помощи против Каледина где-то еще.
В это время по Украине уже двигалась бригада Красной Гвардии, устанавливая по пути истинную советскую власть и обрастая добровольцами. Киев, Винница, Житомир, Одесса… Даже самым большим тугодумам стало понятно, что всем не желающим добровольно подчиниться правительству Сталина в скором времени придет пушистый полярный лис.
Погрузившиеся в эшелон, остатки матросского отряда с максимальной скоростью двинулись в сторону Севастополя, останавливаясь в пути только для того, чтобы пограбить местных жителей да набрать самогона и баб.
Но на Чонгаре их ждал облом. Выставленный в самом узком месте перешейка у села Сальково войсковой заслон под командованием полковника Доставалова из состава исламизированной 38-й запасной пехотной бригады, подчинившейся законам самозваного крымско-татарского Курултая, потребовал полного разоружения «братишек». В случае отказа дорога на полуостров будет для них закрыта. Никто не захочет пускать в свой дом обезумившую от крови и безнаказанности стаю вооруженных бабуинов, единственный смысл жизни которых – грабеж и резня «классовых врагов».
Вот и крымские татары закономерно опасались нашествия «братишек», хотя их заслон был выставлен как раз не против них, а против группы Османова, сведения о которой уже докатились и до Крыма.
Руководство этого крымско-татарского Курултая, объявившего себя Учредительным собранием Крыма, и созданного им правительства, названного Директорией (не путать с Украинской Директорией) справедливо опасалось, что если отряд майора Османова доберется до Севастополя и построит всех там по ранжиру, то идее крымско-татарской государственности придет полный и окончательный кирдык. Не понимали неразумные, что настоящим «специалистам» их заслон из разжиревших запасников будет на один зубок, а вооруженное сопротивление центральным властям закончится тем, что жители Крыма отправятся туда, куда Макар телят не гонял.
Итак, к тому моменту, как к Новоалексеевке приблизилась группа Османова, «братишки», окопавшиеся в этом многострадальном населенном пункте, резвились уже третий день. Они даже успели совершить набег на Гениченск за выпивкой и бабами. За это время из их состава исчезло еще около сотни человек. У местных появилась надежда, что все рассосется само собой. Но не рассосалось.
Утром тридцатого ноября по старому стилю спецпоезд Красной Гвардии был остановлен на семафоре начальником маленькой станции Рыково, в тринадцати верстах от Норвоалексеевки. Молва о Красной Гвардии вообще и об отряде Османова в частности докатилась не только до Симферополя, но и до прочих мест, не всегда обозначенных на Генеральной карте бывшей Российской империи. Потому у местных жителей появилась надежда, что наконец нашлись люди, которые наведут порядок и прекратят царящую в глубинке вакханалию грабежей и насилия.
