Анита сняла с левой руки перчатку и поскоблила ногтем щеку Оттона. Так и есть! Под тонким слоем серебра открылся черный металл.

– Фальшивка! – заявила она лавочнику и зажала монету в кулаке. – Где ты ее взял?

Тот спал с лица, полуобернулся к двери, ведшей в подсобное помещение, и выкрикнул по-гречески два слова, схожих с карканьем ворона. На этот призыв из подсобки выступил здоровенный детина с закатанными по локоть рукавами. Черты одутловатой физиономии и величина носа позволили Аните заключить, что это близкий родственник продавца, скорее всего, сын. Он стал надвигаться на нее свирепо и неукротимо, как африканский носорог.

Она мысленно признала свое поведение крайне неосмотрительным. Сейчас эти двое пристукнут ее, разрежут бренную плоть на куски, утрамбуют в бочонок из-под оливок и выбросят в морскую пучину. Никто и не узнает, что здесь произошло.

Проклятье! Как же не хватает Алекса… Уж он-то разделался бы с ними в два счета.

В сложившихся обстоятельствах полагаться приходилось лишь на собственные силы и смекалку. Закричать? Если неподалеку от магазинчика кто-то есть, услышат, придут на помощь…

А если не придут, побоятся? Нет, надо действовать иначе. Но и бежать наутек сломя голову тоже не годится, гордость не позволяет.

Анита сунула руку в ридикюль и вытащила кинжал, припасенный как раз для подобных случаев. Детина с закатанными рукавами противно заулыбался, показывая своим видом, что ее отпор смешон.

Что ж, посмотрим! Анита перехватила кинжал клинком кверху и, размахнувшись, ударила рукоятью в покатый бок глиняного жбана. Она молниеносно отскочила и сделала это вовремя: из расколотой посудины лавиной хлынула вязкая масса и растеклась лужей под ногами у детины. Он по инерции сделал шаг вперед и грохнулся навзничь, приложившись затылком об угол прилавка.

Не убился? Вроде нет. Крови не видно, значит, череп цел. Такую баклушку даже кувалдой не расшибешь.

Продавец не сразу сообразил, что случилось, и застыл с разинутым ртом. Анита, не мешкая, склонилась над упавшим громилой и приставила кинжал к его бычьей шее. Лавочник, опомнившись, дернулся к поверженному Голиафу, но Анита опередила его возгласом:

– Стой! Ты же не хочешь, чтобы я перерезала ему глотку?

В нужные минуты она умела быть решительной и властной. Лавочник облизнул пересохшие губы и привалился к стене.

– Что вам угодно? – еле выговорил он, шевельнув задеревенелыми челюстями.

– Я уже сказала. Мне угодно знать, откуда у тебя фальшивые монеты. – Он медлил с ответом, и она с наслаждением вдавила кинжал в жилистую выю верзилы. – Ну?

…В гостиницу Анита вернулась в восьмом часу вечера. Принесла с собою кулек оливок и в ожидании Алекса уселась перед окном, выуживая их одну за другой и с удовольствием ощущая пряный солоноватый вкус.

Минуло восемь, девять, затем и десять часов, Максимова все не было. Анита стала тревожиться. Наконец он явился, продрогший, но довольный. С порога объявил, что эксперимент дал поразительный результат. Расстояние в семь с половиной миль между Пиреусом и Афинами электрический монстр Каня преодолел за сорок три минуты. Иными словами, скорость составила чуть меньше обозначенных создателем машины пятнадцати миль в час, однако все равно оказалась впечатляющей. Следовало также сделать скидку на неважное состояние дорожного покрытия.

Анита спросила, в котором часу машина прибыла в столицу, и признала, что выводы, сделанные Алексом, верны.

– Почему же ты приехал назад так поздно? Или вы с господином Чернояровым на радостях зашли в таверну?

– В таверну я заходил, – сознался Максимов, – но один и совсем ненадолго. Сегодня холодно, и рюмка ракии помогла мне не закоченеть. А вернулся на попутной двуколке.

– Почему не на электромобиле?

– Черноярову понадобилось заехать в посольство, он сказал, что пробудет там долго. Я не захотел ждать, оставил ему Каня и машину… А что, это важно?

– Нет… Забудь.

Максимов, воодушевленный произведенными наблюдениями и открывшимися перспективами, ходил взад-вперед по комнате.

– Мы должны купить эту машину! За любые деньги! Это же невероятно… прорыв в технике!

По его чересчур экзальтированному состоянию Анита догадалась, что одной рюмкой ракии дело не ограничилось.

Но и на следующее утро, на трезвую голову, он твердил все о том же:

– Покупаем! Пойми: если я разберусь в принципе ее действия… а я разберусь!.. то мы заработаем миллионы!

На это Анита возразила: прежде чем мечтать о баснословных заработках, следует определиться с затратами, а они, вероятнее всего, будут немаленькими.

– Кань просит за машину тысячу драхм, – ответил Максимов.

Анита перевела названную сумму в более привычные денежные единицы.

– То есть тысячу франков? Ого! На эти деньги можно два года снимать в Париже квартиру с полным пансионом.

– На самом деле он запросил тысячу пятьсот, но треть затрат взял на себя Чернояров. Он с нами в доле.

– Полторы тысячи? Не жирно ли? – усомнилась Анита.

Алекс заступился за вьетнамского гения:

– Это почти даром, Нелли! Уверяю тебя, наши издержки окупятся.

В тот же день он еще раз съездил в Афины и по имевшимся у него ценным бумагам получил в отделении Национального банка Греции тысячу серебряных драхм. Покупка электромобиля должна была состояться в восемь вечера возле уже знакомого нашим героям старого маяка. Туда же Артемий Лукич обещал принести свои пятьсот драхм, чтобы расплатиться с Канем сполна.

Но прежде чем осуществилась эта сделка, произошло еще одно немаловажное событие.

В Пиреус приехал с плановым визитом греческий король Оттон, чей профиль был изображен на монетах. Впрочем, те его изображения безнадежно устарели, ибо он давно уже не выглядел цветущим восемнадцатилетним юношей с вьющимися локонами. Нынче ему перевалило за тридцать пять, он вступил в пору зрелости, обзавелся морщинами и слегка обрюзг.

Оттон, сын Людвига Баварского, стал первым, кому довелось править Грецией после обретения ею независимости. Вопреки возлагаемым на него упованиям, он не проявлял качеств уверенного в себе государственного деятеля, строго придерживающегося намеченной линии. Весь период его правления был эпохой метаний из стороны в сторону. От него ждали самостоятельных шагов, а он прислушивался то к баварцам, то к англичанам, то к французам, то к русским и никак не мог выработать собственную точку зрения по какому бы то ни было предмету. Провозгласив курс на обретение греческим народом демократических прав и свобод, он тем не менее не оставил деспотических замашек, в чем ему в немалой степени потворствовала супруга Амалия, дочь герцога Ольденбургского.

Во многом именно из-за Амалии авторитет короля в последние годы оказался изрядно подпорчен. Она вмешивалась в политику, в которой ничего не смыслила, не смогла родить наследника престола и в довершение ко всему отказалась сменить религию, оставшись в лоне протестантской церкви. В народе ее откровенно ненавидели и считали, что она дурно влияет на монарха. Однако Оттон, человек в общем-то добрый и мягкосердечный, искренне любил ее и всячески отстаивал перед критиками и злопыхателями.

Королевская чета прибыла в Пиреус около полудня. После пышного обеда, устроенного градоначальником, высокие гости отправились осматривать достопримечательности. Анита обратила внимание, что к их приезду в порту и его окрестностях навели относительный порядок: улицы были подметены, витрины магазинов вымыты, а неприглядных нищих стало гораздо меньше. Неведомо куда исчезли и приставучие цыганистые бродяги – их не видно было уже дня два.

Что до Максимова, то он ничуть не интересовался ни вояжем короля, ни метаморфозами, преобразившими Пиреус. Его разбирало нетерпение, он был сосредоточен на предстоящем приобретении волшебной машины.

Без десяти восемь все трое – Алекс, Анита и Артемий Лукич – собрались у маяка. При Максимове был саквояж с тысячью драхм, при господине Черноярове портфель, в котором, вероятно, тоже находились деньги. Ждали только Каня с его электромобилем.