Annotation
В 1970–1971 годах Яков Цигельман жил в Биробиджане, работал в газете «Биробиджанская звезда». Вернувшись в Ленинград, попытался переслать на Запад биробиджанские дневники, в которых содержался правдивый рассказ о состоянии дел в так называемой еврейской советской автономии. Дневники попали в руки КГБ, что повлекло за собой повышенное внимание этой организации к автору и почти молниеносное получение им разрешения на выезд в Израиль.
С 1974 года — в Израиле. В 1977 году роман «Похороны Моше Дорфера», написанный на основе биробиджанских дневников, был опубликован в № 17 журнала «Сион». В СССР повесть имела большой успех среди активистов алии.
В 1980 году в № 14 журнала «22» был напечатан роман «Убийство на бульваре Бен-Маймон» (журнальный вариант). Этот ставший хорошо известным в русскоязычной среде роман о жизни в Израиле репатриантов семидесятых годов вышел в издательстве «Москва — Иерусалим» в 1981 году вместе с повестью «Похороны Моше Дорфера». В то же время в Ленинграде подпольный еврейский театр Леонида Кельберта поставил по роману «Убийство на бульваре Бен-Маймон» спектакль, который назывался «Письма из розовой папки».
Яков Цигельман
ПОХОРОНЫ МОЙШЕ ДОРФЕРА
УБИЙСТВО НА БУЛЬВАРЕ БЕН-МАЙМОН
Глава о бреде, хамсине, ульпане и о письмах в розовой папке
Глава о Муське, сабрах, ватиках, о старых знакомых и о кайфе
Глава о выборе сюжета
Глава о брошенном муже, о шотландском виски, о Литейном и о музыкальном шкафе
Глава о кооперативной квартире, английской мебели и предотъездных разговорах
Глава об удачной абсорбции и о неудовлетворенности ею
Глава о мыльном пузыре
Глава о негритятах
Глава о запахе прелой листвы, о готической церкви, и о поисках гарантий
Глава о квартире в Рехавии, о трех приятелях и о вовремя поставленной точке
Глава о чеховской дорожке, о выеденном яйце и об отношении к острой ситуации
Глава об истерике, родимчике, неврастении, внезапных слезах и о сантиментах
Глава, снова рассуждающая о гарантиях
Глава о Наде Розенблюм
Глава о жаре, о купанье, о случайных знакомствах
Глава о Евгении Николаевне, чиновнике Битюгове и коренных жителях Страны
Глава о зубных врачах, о Мике и Микином дядюшке, о Нюме и Петре Иваныче
Глава о вариантах евреев, о поисках способа и цели существования и о шашлыках
Глава о микве, снова о шашлыках, об отвергнутой любви и о самоидентификации
Глава о подозрении, о Ясной Поляне, о пограничной ситуации и о центральной автобусной станции
Глава о классиках и о Наде Розенблюм
Глава о тоске
Глава об археологических заработках
Глава о заработках художника и о третьем безымянном герое
Глава о марках машин, о родимых пятнах и о чужих сюжетах
Глава о публицистике
Глава о придаточных предложениях, о ласковой волне и о книжных полках
Глава о штофном диване и о шапке Мономаха
Глава о древней истории, о половецких плясках и о роли личности
Глава о читателе, о собачке и о научных исследованиях
Глава об Амане
Глава о способах разрешения конфликта
Глава о дуэли
Глава об уклонизме
Глава о взаимозаменяемости, о известных литераторах и о детях
Глава вновь о тоске, об идеальном мужчине, о знакомой птичке и снова о читателе
Глава о вернисаже
Глава о бородавке, о метафорах и об арабской кофейне
Глава о Райке
Глава о терминах
Глава о блядстве[12]
Глава о прерывистом дыхании, о вишневой помаде, о картонной коробке и о червях
Глава о Риме, о птичках, о положительном примере
Глава о ссудах, «фольксвагене» и о бывшей парижанке
Глава о рыбках.
Глава о том, как устроить жизнь.
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
Яков Цигельман
Похороны Мойше Дорфера
Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки
Яков Цигельман родился, учился и почти сорок лет был прописан в Ленинграде (Советский Союз). Работал слесарем, чернорабочим, агентом Госстраха, маляром, учителем, грузчиком, экскурсоводом, сторожем, научным работником, журналистом и проч.
Бывал в Прибалтике, на Украине, на Дальнем Востоке, в Сибири, на Волге, в Подмосковье, на Карельском перешейке, в Италии, во Франции и в Германии.
Не бывал на Кавказе, в Крыму, на Колыме, в Потьме, во многих странах Европы, в Америке и в Австралии.
Живет в Иерусалиме.
ПОХОРОНЫ МОЙШЕ ДОРФЕРА
— Любители несчастные! Любители дурацкие! — стучит он палкой о каменный пол вестибюля. — Самовлюбленные глупцы, неудовлетворенные бездари!
Сандлер, Гершков со своей Бетей, Эпштейны оглядываются: слышит ли кто? Старик окончательно сходит с ума! Это безобразие нужно немедленно прекратить! Старик должен отдыхать!
— Ну! Вы будете репетировать? Вы будете шевелиться?.. Макс в постели тоже такой истукан? — спрашивает он Хаю.
Хая возмущена: у нее в парикмахерской такие штуки себе не позволяют! Это переходит всякие пределы!
— Дура! Ты даже обидеться не умеешь! Что ты умеешь? Трясти грудями? Верещать, как будто тебя режут? Что ты умеешь?.. Что она умеет? — спрашивает он Макса. — Ничего она не умеет! — объявляет он хихикающей труппе. — А вы что умеете? Ничего вы не умеете. И ничего не знаете, и не хотите знать! Вы вообще ничего не хотите! Жрать вы хотите, спать с бабами, а пуще всего — красоваться под аплодисменты! Правда, любители? А, любители? Что вы любите? Себя вы любите! Брюхо свое любите! Чрево! Вы же не умеете любить — почему вы — «любители»? Любители — чего? Вы хоть баб любить можете? Нет, не можете! Вы можете детей делать! И дергаться при этом! Больше вы ничего не можете! Когда у вас зачешется там, когда вам почесать там захочется — вы говорите, что вы любите! Вы просто не знаете, что* это такое — «любить»… — Какая такая «Веселка»? Что за «Веселка»? Ах, украинский ансамбль к нам приехал? И вы соскучились по украинской речи… Вам мало украинской речи — от полтавского антисемитизма до закарпатского бандитизма. Вам мало наших украинцев — вы хотите исконных… А что? — ведь вы по-украински говорите чище, чем на идиш! Вы — актеры еврейского театра, не умеете говорить на идиш! У вас такое произношение!.. У жандарма в нашем местечке было такое произношение. И то — он быстрее говорил и куда как больше понимал… Что мне делать с вами, ну идите, идите на свою «Веселку». Сегодняшняя репетиция еврейского народного театра при Биробиджанском доме культуры — отменяется. Моя последняя репетиция отменяется! Приходите репетировать надгробные речи!
Он скреб палкой каменный пол, его бормотание сливалось — сплеталось с бормотанием дождя, а сквозь бормотание дождя нарастал уверенно-скорбный голос Миллера:
— В жизни каждого человека должна быть основная линия, основная, будем говорить, красная нить, которая определяет облик человека. В жизни Мойше Дорфера такой нитью была любовь к еврейскому театру…
Миллер устал. «Он очень устал за сегодняшний день, — думал Борис Израилевич Миллер. — Ему крепко досталось в сегодняшний горький день, — скорбел Миллер. — Пришлось-таки попотеть! Негодяй Кассович не разрешал поставить гроб в доме культуры. Мойше, видите ли, еще до болезни ушел из театра! Он не был работником дома культуры!!. Но Миллер!.. Миллер позвонил в край, и объяснил, и убедил, и все сделал в один день, в один час! Вот что такое — Миллер в Биробиджане! Я думаю: надо перевести его в Москву. Там он будет достойным представителем биробиджанской писательской организации. Представитель Биробиджана в журнале „Советиш Геймланд“! Его положение члена редколлегии журнала должно подкрепиться его проживанием в Москве. Он знает наши нужды и отстоит интересы еврейской литературы, нашей еврейской культуры… Вы слышите, как красиво говорит по-русски наш Бузя Миллер?..»
