Это не мешает мне думать о якобы бесхвостой твари, когда мы возвращаемся в Итхр. Приходит Киеран, так что я могу остаться за обеденным столом со своей работой, пока они с братом лежат на диване и смотрят какой-то фильм. Киеран в последнее время появляется чаще. Я предполагаю, что Олли должно радовать его присутствие, но в эти дни, похоже, ничто не делает его счастливым. Он лежит, положив голову на колени Киерана, равнодушно глядя на экран.
Я начинаю новый рисунок – свою собственную версию змееподобной твари – и придумываю завершение. Есть ли у нее хвост? Может, у нее две головы с обоих концов туловища? Но ни один вариант не кажется мне достаточно убедительным. Почему я не могу это бросить?
– Мне так жаль, – говорит Олли Киерану, и это заставляет меня посмотреть на них.
– Жаль чего? – спрашиваю я.
– Речь о моих родителях, – пожимает плечами Киеран. – Похоже, смерть сестры заставила их осознать, что они не хотят потерять и меня, но когда со временем их горе поутихло, они вернулись к мысли, что у меня просто «кризис взросления».
– Кстати, о фанатиках, – говорю я. – Заглянет ли к нам сегодня Клемми, как вам кажется?
Папа ушел на ночную смену в роскошный многоквартирный дом, где он работает консьержем. Клемми, его давняя подруга, обычно заходит к нам проверить, как дела, но теперь это случается все реже и реже. Для нас не загадка, почему это так.
– Когда папы нет дома, она не желает омрачать свой взор видом чокнутых вроде нас, – фыркает Олли.
– Мы не чокнутые, – пылко возражает Киеран.
Было время, когда я злилась из-за того, что Клемми больше нравился Олли, но теперь мне чаще всего просто грустно. Но для брата это должно быть вдвойне трудно – ведь Клемми прежде обожала его. Клемми пыталась подобраться ко мне, но это оказалось слишком трудно для нее. Я не уверена, что не сожалею об этом, – но тогда мне просто приходилось защищаться. Стоило ли оно того? Не подтолкнула ли я этим Клемми к Мидрауту? Я невольно задаю себе такие вопросы.
– Ты ведь пойдешь со мной на демонстрацию? – спрашивает Киеран у Олли.
– Что – «Кричи громче»? – интересуюсь я.
– Ну да. Мы не сдаемся, Ферн. И ты знаешь, что всегда можешь к нам присоединиться.
Я качаю головой.
– Не уверен, – говорит Олли. – Я так устал…
– Ну же! – Киеран покачивает на колене голову Олли. – Они же именно этого хотят – измотать нас. Там будет весело!
Олли наконец соглашается, но без особого энтузиазма. А я не в первый раз тревожусь, что мой прекрасный, успешный, энергичный брат… словно угасает.
Киеран остается на ночь, так что у меня нет шанса заговорить об этом с Олли до следующего дня. Мы, как обычно, встречаемся на обратном пути из школы. Вдвоем безопаснее. Прихвостни Мидраута менее склонны затевать что-нибудь, когда мы вместе, а если бы я шла домой одна, уже получила бы как минимум пару плевков или толчков.
– Что с тобой происходит? – спрашиваю я.
– О чем ты? – (Я многозначительно смотрю на него.) – Тебе что-то чудится, Ферн. Я в порядке.
– Я не слепая. Что с тобой? Есть что-то еще, кроме… – Я неопределенным жестом показываю на все вокруг нас, словно говоря: «Кроме общего состояния мира?»
– Не думай, что так уж хорошо меня понимаешь, – огрызается Олли.
– Но я вот о чем, – не отстаю я. – То, как ты себя ведешь…
– Отстань, Ферн! – бросает Олли и прибавляет шагу.
Я не пытаюсь его догнать и не собираюсь извиняться. Что-то действительно не так, и я боюсь, что, если я ничего не выясню, это поглотит моего брата. Но как только я решаю не догонять его, так сразу об этом жалею. Я теперь одна на улице, и хотя эта часть Лондона более безопасна, чем большинство других, влияние Мидраута все же сильно. Несколько мужчин ошиваются возле закусочной, торгующей навынос, они наливаются пивом и подшучивают над прохожими. Потом один из них сосредоточивается на мне – и на моих шрамах от ожогов, – и я понимаю, что мне грозят неприятности. Он лениво подается вперед, загораживая мне дорогу. Я делаю шаг в сторону. Он тоже. Я шагаю в другую сторону. Он повторяет мое движение. Его приятели включаются в игру, подбодряя его.
– Не будь такой сердитой, милая!
– Она недотрогой прикидывается.
– Я просто хочу пройти дальше, – говорю я как можно тверже.
– Ну разве тебе не хочется поболтать? Ты ранишь мои чувства, – ухмыляется мужчина.
– Эй, отстань от моей сестры!
Это Олли, он отталкивает мужчину и тянет меня за собой. Он излучает… не ярость, хотя и нечто похожее. Силу. Он излучает силу. Это версия его Иммрала, что проявляется в Итхре, внезапно понимаю я. Это тот вид силы, которой обладает здесь Мидраут: способность приказывать другим, властвовать над ними или разжигать толпу. Это то, что начинало проявляться во мне, перед тем как у меня был отобран Иммрал.
– Да мы просто шутим, – отвечает мужчина.
– Идем! – Я дергаю Олли за руку.
Мне хочется одного: поскорее добраться до дому.
– А нас вроде как заинтересовало ее личико, – бормочет один из хулиганов.
Олли уже поворачивается к нему, но я его опережаю. Может, у меня и нет больше Иммрала, но хук справа все так же хорош. И я этим пользуюсь, вкладывая в удар весь свой гнев, и впервые после утраты силы ощущаю, что далеко не все потеряно.
Мужчина отшатывается, скорее от потрясения, нежели от боли. Дружки кидаются к нему, а я тащу Олли прочь, и мы бежим как можно быстрее в боковую улочку, пока не убеждаемся, что за нами не гонятся.
– Это было потрясающе! – выдыхает Олли, когда мы замедляем шаг.
Во мне еще бушует адреналин. Я разбила костяшки пальцев и, скорее всего, пожалею об этом позже. Но месяцы, нет, годы сдерживаемой ярости из-за того, насколько несправедливо со мной обходились Мидраут, Дженни, Клемми, папа и даже Олли, – все выплеснулось в тот единственный момент.
– Я не набралась бы достаточно храбрости, если бы ты не вернулся, чтобы помочь, – говорю я.
– Ну ладно, прежде всего, ничего бы не случилось, если бы я не сбежал, как последняя тряпка, – отвечает Олли.
Ни один из нас не упоминает о нашей ссоре. Перемирие восстановлено. Суть вопроса будет созревать, как накапливается осадок на дне пруда, и со временем, когда его наберется достаточно, он всплывет на поверхность. Но пока что я позволю ране гноиться.
Дома я занимаюсь своими разбитыми пальцами. А Олли, как мы теперь всегда делаем после школы, включает новостной канал, и мы садимся на диван, домашняя работа у нас на коленях, а одним глазом мы следим за сообщениями. Не проходит и дня, чтобы не выступал Мидраут, и новостные репортеры с трудом скрывают свое восхищение.
– Да ты шутишь, что ли?! – вдруг рявкает Олли.
Я отрываюсь от учебника химии. По экрану скользят слова: День памяти по умершим во сне. Репортер зачитывает обращение Мидраута – что-то насчет того, чтобы помнить ушедших и не забывать, из-за чего они погибли.
– Да они умерли из-за тебя! – со слезами в голосе восклицает Олли.
Но экран уже изменился – по нему плывет череда лиц тех, кого мы потеряли во сне. Все они либо убиты трейтре, либо – в последнее время – видящими сны слугами Мидраута в Аннуне.
Я показываю на экран:
– Заметил кое-что?
Мы смотрим на лица. Они так похожи друг на друга, что вполне могли быть одним человеком. Они выглядят зловеще, как Мидраут или Чарли: они словно отштампованы. Мидраут явно истребляет тех, кто не подпадает под его идеал.
Я не могу ответить на вопрос, почему отсутствие хвоста у того монстра столь сильно меня беспокоит, и точно так же не понимаю, что кроется в просеивании Мидраутом разных личностей. Тем не менее все это кажется необъяснимо связанным, как и возвращение родителей Киерана к прежнему мнению о своем сыне.
Такое же назойливое ощущение возникает у меня, когда мы с Олли приходим к месту упокоения наших друзей. Могилы Сайчи и Рамеша – две из тех немногих, которые по-прежнему завалены цветами. Семья не забыла их, но, судя по виду надгробий, многие преданы забвению. Эта часть кладбища прежде была праздником цвета, прославлением жизни, несправедливо и внезапно оборванной. Теперь же почти все могилы оголены. Я сдерживаю гнев на людей, что так быстро позабыли своих любимых. Но какое право я имею гневаться, когда сама отчасти виновна в некоторых из этих смертей? Сайчи, закрывая глаза, отшатнулась от меня. Или это я позволила ей упасть, чтобы спасти Олли? Где тут правда? Брендон, в горло которого вцепилась пиявка Мидраута… Феба, умоляюще смотревшая на меня, ждавшая, что я до нее дотянусь, когда я так медлила… Вьен, Майлос, Линнея, пожертвовавшие собой ради того, чтобы я смогла выжить и стать… кем? Девушкой, потерявшей Экскалибур и попутно лишившейся своего Иммрала.
