Я не раз говорил, что Линдеи должны быть разрушены, а Сту́рнон – сожжён. Мы для них ничтожные «иклу́ты», они для нас – мертвецы. Я говорил это, когда нас били, я говорил это, когда мы в первый раз устояли, я говорил это вчера у костров ионнейцев. Сейчас я говорю это вам. Впереди – победа. Окончательная. Истинная. Победив, мы, дети Времени, братья Свободы, мужья Гордости, создадим своё царство, царство людей, в котором все будет зависеть от нас: ведь наши боги всегда с нами. Их не нужно отливать в бронзе и переводить на них мрамор. Плодоносящая олива – вот наш бог. Память, которую мы передадим сыновьям, – вот наш бог. Свобода и гордость, дети и любимые – вот наши боги. Мы не строим им капищ, мы носим их в сердцах.
Мы – пчёлы Времени Всемогущего, нам отпущен малый срок, но падающие звёзды, сгорая, вершат судьбы мира и указывают путь. Пусть каждый из нас не так уж и силён, но кто одолеет Рой? Мы собираем мёд для своих детей, и отжившим своё титанам не встать на нашем пути. Готовьтесь к штурму, друзья. Первыми заговорят тараны кентавров, вторыми – ваши копья и пращи. Постарайтесь как следует выспаться и не забывайте: наша сила в плече товарища. Держите строй. Не отрывайтесь друг от друга, не торопитесь, не опускайте щитов… Воин, а ведь я вспомнил твоё имя. Ты – Тимезий, один из уцелевших у Ионнейского брода. Ты ещё добыл у титана копьё, оно с тобой?
– Я переделал его под свою руку…
– Он его не только переделал. – Полусотник Арминакт гордился успехами подчинённых сильней, нежели собственными. – Наш Тимезий объяснил троим белобрысым, что их Время пришло.
Вождь удовлетворённо кивнул, Невкр вновь светло улыбнулся: на счету брата вождя было не меньше дюжины титанов, а Идакл, пока стратеги не запретили ему видеть бой иначе, чем со спины коняги, прикончил десятка два. Что в сравнении с этим трое ополченцев, пусть и выше тебя на две головы?
– Я ещё не встречался с мечеглазами, – честно признал Тимезий.
– И ещё ты не ответил на мой вопрос. – Идакл в отличие от брата почти никогда не улыбался. – Тебя опередил товарищ, но ты видел больше него. Присмотри за ним в бою. Пусть у матери останутся все сыновья. Все семеро.
На этот раз Клионт промолчал и даже уставился на свои сандалии. Тимезий ухватил мальчишку за ухо.
– Я так и так это делаю, вождь. И я согласен: Линдеи должны быть разрушены. Войну пора кончать.
* * *
– Любуешься? – Сонэрг соизволил заговорить, когда Асон напрочь забыл об уединившемся на заваленном строительным хламом дворе кентавре. – Иклуты так не построят…
Вышедший подышать «звёздный» не ответил, зачем? Ночь, как назло, выдалась безоблачной, и Линдеи тонули в лунном молоке. Пустота и резкие чёрные тени превращали ещё живой город в зависший на границе небытия призрак, но галереи, статуи, храмы существовали, и их следовало защищать. Если позволить людям пройти до самого Стурнона без боя, они заподозрят ловушку, и потом, не бросать же всё это просто так! Молчание богов и слабость царя смыли со щитов их имена, но сами щиты остались.
Сзади совсем по-лошадиному вздохнул Сонэрг. Он тоже смотрел. Кентавров, тех, кто сохранил верность, в Линдеях не набралось бы и сотни, и Асон уже перестал понимать, почему они здесь. Прежде это казалось в порядке вещей: титаны – избранные Небом господа, кентавры, фавны и горгоны – их ближайшие и вернейшие слуги. Мир вспыхнул сухой соломой, горгоны вспомнили о крыльях, фавны попрятались, кентавры приняли сторону людей, а Сонэрг со товарищи наплевали на мятежных сородичей, и теперь те спят и видят переломать по новой традиции «отступникам» все ноги. Почему кентавры изменили, Асон понимал, почему изменили не все – нет.
– Сонэрг! – Гнедой прожил достаточно много, даже больше, чем Асон, вдруг сможет объяснить? – Почему ты здесь?
– Потому что пока не сдурел. – Могучая нога одним ударом разнесла в щепки пустой бочонок. – Справедливости им хочется, как же! Справедливость, это когда первый – первый, последний – последний, и все знают цену всем. Я на ристалище первый уже третью сотню лет. Не случись этой дури, ещё б столько продержался. Ну а всяким одрам это поперёк горла, только в первые им не выйти, вот и бесятся. Думают, я мешаю, а дело – в них. Я, может, завтра околею, только навоз навозом от этого быть не перестанет, так и с иклутами. Ну, выбьют они вас, а дальше? Всё равно в сорок останутся без зубов, в пятьдесят – без девчонок, а в семьдесят сдохнут. И чтобы я такое на спину сажал?!
Всадников на кентаврах Асон помнил. С них поражение и началось, с них и с того, что у людей появился вождь. «Звёздный» невольно потянулся к мечу. Отдав Небу положенное и выслужив личный клинок, он не думал когда-нибудь вновь войти в здешний Лабиринт. Носитель звезды мог жениться, зажить собственным очагом, иметь ребёнка… Они с Интис хотели сына. То, что пришлось встать между святынями и низкорослым визгливым сбродом, до сих пор казалось невероятным. Циклопы, вернувшиеся из-за моря изгои, драконы, наконец, – это было бы понятно, но люди?!
– Я понял, почему ты не с ними. Только это не повод подыхать с нами. Ты мог просто уйти. Фавны так и сделали.
– Эти?.. – Сонэрг смачно фыркнул. – Привалившиеся спиной к стволу оливы… Со свирелями и козлиными задницами. Тоже вымрут. Скоро и пакостно. Вот на это я бы глянул. И на тех дураков, кому вы глаза застите. Так застите, что собственного дерьма не разглядеть… Ничего, насладятся ещё. Царство радости, счастье для всех… Тьфу! Видал я такое в садке со слюдяницами. Есть кого жрать, жрут. Нет – жрут друг друга, вот и считай: вам, бессмертным, конец, а тут – мы. Понравится иклутам, что полускотам по тысяче лет отмерено? Вы нам с одного бока наподдали, они с другого врежут, с завистливого. А назад их не загнать, разве что боги наконец зачешутся. Пошли, выпьем, что ли.
– Иди.
– А ты?
– Я – в Стурнон, – внезапно решил Асон. – Вряд ли я завтра до него… доживу.
– Пить и в самом деле хватит, а дрыхнуть не выходит. – Сонэрг как-то странно протянул руку. – Влезай!
– На тебя? – Отречение Ниалка и то было не столь невозможным. – Верхом?!
– А то, Время тебя за уши! Хочу сбегать на ристалище… В одиночку – тошно, наши… те, кто не сдурел, не поймут, а тут – ты.
– Я не «краснорукий».
– А где те «краснорукие»? Лезь! А в Стурнон успеем!
Больше Асон не спорил. Безумная ночь требовала безумств и боялась пустоты, а на линдейском ристалище он провёл не худшие часы. Сонэрг принял с места коротким галопом. В Лабиринте проживший в Линдеях чуть ли не всю свою жизнь кентавр разбирался не хуже жрецов и стражи. Мимо проносились громады зданий, белели рёбра галерей, жёлтыми звёздами вспыхивали костры или распахнутые двери. Послышался звон струн, женский – Всесоздатель, тут остались женщины! – голос запел хвалу вечерней звезде и утонул в цокоте копыт. Следующая песня за следующим поворотом была мужской и пьяной. Её тоже надолго не хватило…
II
Справа от почти полной луны догоняли друг друга две звезды – красноватая и ласково-голубая. Смерть и Жизнь. Дочери Времени Всемогущего. Сестры никогда не ссорятся. Смерть берет то, что не может удержать в горстях Жизнь. Жизнь собирает то, что потом отдаст Смерти. Завтра они поделят пришедших к Линдеям, а пока здесь властвует луна. И мешает спать. Тимезий ткнулся лицом в верный мешок, но ни плотно прикрытые веки, ни потёртая овчина не спасали от настырного светила. Копейщик сдался, перевернулся на спину и открыл глаза.
Луну медленно рассекало узкое облако, единственное на небе. Выше звёздные Кони рвались из рук Колесничего, в ногах его валялся никому не нужный Венец. Ночь перевалила за половину, но до рассвета было неблизко. Последняя ночь перед последним штурмом… Тимезий слишком хорошо знал титанов, чтобы не понимать: бой будет страшным. Сломать церемониальные ворота, пусть и замурованные, для коняг – игрушки, но дальше придётся туго.
Стараясь не шуметь, человек вытащил копьё и кусок козьей шкуры – протереть наконечник. Это хоть как-то отвлекало от лезущей в душу луны и неуместных перед схваткой мыслей, а жить хотелось всё сильнее. Отчаянно, исступлённо, как, наверное, никогда раньше. Клионт тоже не спал, но иначе. Мальчишка и так ждал штурма, словно совершеннолетия, а тут его ещё Идакл заметил! Как же после такого завернуться в плащ и засопеть? Как вообще спать под такой луной?!