Среди членов команды, с которыми Загорскому удалось поговорить, особый интерес у него вызвал мичман Менделеев. Он оказался старшим сыном русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева – и завзятым фотографом к тому же. Загорский чрезвычайно заинтересовался фотографиями, которые Менделеев делал во время восточного путешествия, и с большим любопытством изучил их. С особенным вниманием, однако, изучал он не чудеса Востока, а лица команды фрегата и окружения цесаревича. Физиономия одного матроса привлекла его живое внимание.

– Кто это? – сказал он, потыкав пальцем в изображение.

– Не помню точно, – рассеянно отвечал Владимир Дмитриевич, – кажется, один из оркестрантов.

Ах, вот оно что! Значит, все-таки оркестрант. А вот Загорский определил бы его профессию несколько иначе. Знающему человеку внешность может сказать больше, чем подробное досье. Мастер боевых искусств всегда распознает другого мастера – по тому, как он двигается, стоит, сидит, по плечам, по положению рук, по взгляду, повороту головы и по множеству других малозаметных факторов. Так же и шпион по одному виду определяет другого шпиона, иной раз – просто по исходящему от него электричеству. И сразу становится ясно, что перед ним шпион, хотя в корабельной табели он значится матросом или музыкантом.

Нет, конечно, шпионы могут быть и музыкантами, некоторые шпионы вообще люди способные в изящных искусствах. Но музыка, литература, живопись – это лишь увлечения настоящего шпиона, единственное призвание и всепоглощающая страсть у него одна – шпионаж.

Следовательно, Нестор Васильевич не ошибся, на хвост ему сели возле каюты оркестрантов. Что ж, проверим свои догадки ближе к ночи.

Ночь, как пишут в бульварных романах, не заставила себя долго ждать. Выждав, пока на верхней палубе все утихнет, Загорский осторожно выскользнул из своей небольшой каюты. Поначалу их с Покотиловым хотели поселить вместе, но коллежский советник с неожиданной твердостью настоял, чтобы каюты им дали отдельные. И вот ему досталась совсем небольшая, но изолированная каюта. В ней было, разумеется, не так просторно, как в двухместной, однако за комфортом Нестор Васильевич не гнался, для него важнее была приватность.

Надо сказать, что Покотилов старался теперь без нужды на глаза коллеге не показываться. После предыдущего разговора возмущенный драгоман явился к полковнику с претензией.

– Дмитрий Васильевич, я определенно не понимаю, что происходит, – заявил Покотилов срывающимся от негодования голосом.

– А что именно происходит? – спросил Путята, ласково оглядывая молодого китаиста.

– Этот ваш бородач заявил, что если я еще раз назову его Загорским, меня повесят!

Полковник хмыкнул: неужто прямо так и заявил? Да, прямо так и заявил, отвечал Покотилов. Путята успокоил его.

– Не волнуйтесь, никто вас не повесит, вы же не заговорщик какой-нибудь. Я ваше возмущение понимаю и даже в какой-то мере разделяю его. Но я бы на вашем месте не стал раздражать Нестора Васильевича. Ссориться с Загорским – это роскошь, которую даже я не могу себе позволить. А вы – и подавно. Так что, если не хотите безвременно кончить жизнь на виселице, не задевайте Загорского… то бишь Ваховича.

Тем временем Вахович, он же Загорский, дождался двух часов ночи, когда все на корабле утихло, и вышел из своей каюты. Стараясь двигаться как можно более бесшумно, он поднялся на верхнюю палубу. Скрываясь в тени, двинулся в сторону каюты его императорского высочества. Луна на миг зашла за облако. Когда спустя несколько секунд она снова явилась на небе, Загорский уже куда-то пропал.

Спустя полминуты на палубе появился силуэт человека, который крайне осторожно продвигался вперед. Судя по форме, это был матрос, однако его кошачья манера двигаться сильно отличалась от покачивающейся походки обычных «морских волков». Вдруг он замер, увидев впереди себя длинную спину Загорского. Тот стоял как раз напротив каюты цесаревича. Из кармана пиджака он вытащил револьвер и сделал шаг, став вплотную к каюте.

В тот же миг сзади на Загорского навалилась нечеловеческая тяжесть. Невесть откуда взявшийся враг заломил ему руку с револьвером, а другой рукой взял его горло в стальной зажим. Однако коллежский советник оказался малый не промах. Он уронил револьвер на палубу, свободной рукой подбил снизу вверх локоть противника и, как змея, выскользнул из его объятий. Теперь они стояли лицом к лицу. Загорский был несколько выше, но противник его казался крепче.

Почти не сделав паузы, враг атаковал его градом боксерских ударов. Защищаться в этих условиях было бессмысленно, и Нестор Васильевич только уклонялся и отступал, ожидая, когда яростный порыв противника иссякнет. Наконец он нырнул под руку противника и сбил его с ног круговой подсечкой. Тот, однако, без всякой паузы акробатическим прыжком встал на ноги.

Однако противник оказался более серьезным, чем можно было ожидать. Встает вопрос: стоит ли рисковать, продолжая эту игру?

– Слушайте, – начал было Нестор Васильевич, предупреждающе поднимая руку, – нам надо поговорить…

И тут же получил быстрый удар в колено – едва-едва успел отдернуть ногу. Но этот подлый трюк оказался лишь отвлечением. Сделав выпад, враг ударил его кулаком сверху, метя в затылок. Конечно, ни один уважающий себя боксер не стал бы использовать такой варварский прием. Однако, несмотря на всю его дикость, он оказался весьма эффективным. Как говорится, на войне все средства хороши. И если бы в последний миг Загорский не увернулся, он бы, конечно, уже лежал на палубе без сознания.

Несколько выведенный из себя, коллежский советник ринулся навстречу противнику, прошел сквозь его оборону и схватил его за руки так, что тот и двинуться не мог. В китайском ушу такой захват называется связыванием, поскольку вырваться из него почти невозможно.

– А вот теперь поговорим спокойно, – сказал Загорский.

Но спокойно поговорить не удалось. Неистовый враг дернул головой и клацнул зубами прямо возле носа Нестора Васильевича. Пришлось, не отпуская рук, чувствительно двинуть его локтем в скулу. Этот прием произвел наконец ожидаемое действие – противник потерял сознание.

– Однако ты и упрямец, – осуждающе заметил коллежский советник, взвалил поверженного врага себе на плечи и, по-прежнему оставаясь в тени, поволок его вниз. Когда спустя десять минут драчливый соперник очнулся, то обнаружил, что лежит в каюте Загорского. Руки и ноги его были связаны полотенцами, в рот вставлен кляп.

Увидев, что клиент пришел в себя, Загорский сказал:

– Я повторяю свое предложение – поговорить. Если вы снова попытаетесь драться или, того хуже, кричать, обещаю сломать вам трахею.

Для убедительности Нестор Васильевич слегка сжал пленнику горло двумя пальцами. Тот замычал. Загорский отпустил его.

– Обещаете вести себя тихо? – спросил он.

Пленник кивнул. Загорский улыбнулся и вытащил кляп у него изо рта. Тот поморщился и пошевелил нижней челюстью.

– Надеюсь, вы оценили, насколько деликатно я вставил вам кляп? – спросил Нестор Васильевич. – А мог ведь выломать челюсть, особенно после того, как вы пытались меня покалечить.

– Кто вы? – спросил пленник, глядя на коллежского советника со страхом и отвращением.

Загорский заметил, что вопросы тут задает он. Впрочем, смилостивившись над поверженным противником, заявил, что он – друг и не несет никакой опасности никому на фрегате.

– Кто вы такой, я не спрашиваю, – сказал Нестор Васильевич. – Вы – верный служака, смешанный тип убийцы и охранника. То, что называется глубоко законспирированный агент. Я даже имени вашего не спрашиваю, оно мне известно. Вы – Георгий Игнатьевич Солдатов, флейтист. Впрочем, служба в судовом оркестре – ваше прикрытие, главное ваше дело – безопасность наследника цесаревича. Скажу вам по секрету, что это и мое главное дело. Однако я хотел бы понять, почему вы начали за мной слежку, где я, так сказать, прокололся?

Несколько секунд Солдатов молчал, бросая на Загорского угрюмые взоры исподлобья. Потом сказал хмуро: