— Дунька надует, — не согласилась бабка Зинаида. — Ее телевизором не перешибешь.
— Дунька может обвести технику вокруг пальца. — не стал упорствовать довольный покупкой дед. — А весы все равно замечательные. Так целый день и простоял бы на них.
— Хоть год стой, — разрешила бабка Зинаида.
— Помираю я, — напомнил дед. — А то бы и год стоял.
Через год дед Василий не помер. Но к весам охладел — сейчас они пылятся под шкафом. Зато пробудился у него интерес к микрокалькуляторам. Такой уж передовой дед, обидно ему помереть в стороне от технического прогресса. Бабке с ним, конечно, разорение, а ничего не поделаешь — человек одной ногой в могиле стоит, как не выполнить и этой его просьбы. Купила она деду калькулятор. И мало того, что вещь сама по себе не дешевая, так от нее и дальше траты. Деду-то на практике штуковину эту опробовать хочется. Ну посчитал он соседскому мальчонке примеры, сложил свой год рождения и бабкин, еще кой какие цифры из газеты. А где польза хозяйству?
Вот дед проводит ревизию в буфете и говорит бабке Зинаиде:
— Что-то у нас продукт весь в доме перевелся. Перловка кончается, соли кот наплакал, чайной заварки совсем нету. Глянь, бабка, чего еще не хватает. Ступай в магазин.
Бабка ахает, как же так, чуть деда без перловой каши не оставила. А не понимает, глупая, не о перловке печется дед. Ему невтерпеж подсчитать на калькуляторе бабкины расходы.
Приносит бабка Зинаида продукты, выкладывает их из сумки. Дед Василий тут как тут: пытает бабку что почем, сколько денег с собой брала, а сам, знай, на кнопки жмет.
— Так, бабка, — говорит, — вывел я тебя на чистую воду с помощью научно-технического прогресса. Не хватает двух копеек. Отвечай, как на духу, куда дела?
Бабка Зинаида обмирает, с опаской смотрит на калькулятор.
— И впрямь монетка под прилавок закатилась. Колдунья, а не машинка. Все видит.
— Ой, плохи твои дела, бабка, — дурачится дед. — Поостерегись, ежели любовь на стороне крутишь. Вмиг машинка выдаст полюбовника.
Бабка Зинаида трясется в беззвучном смехе.
— А и полюбовник — тебе что за печаль? Помираешь и помирай.
И помру, — обиделся дед. — Чтоб у твоего хахаля последний зуб выпал.
Он улегся на тахту, сложил руки и закрыл глаза. Но опять не помер. Помирать умеючи надо и на сытый желудок. А дед голодный был. Пришлось временно не помирать. После смерти кашей не полакомишься.
Нет, не брала смерть деда Василия. Пережил он калькулятор — бабка засолила этот продукт прогресса вместе с капустой. Видно, во сне обронил его дед с печи, да прямо в кадку. Весь дом перерыл он в поисках своей игрушки, а не найдя ее, поскучнел, затосковал и от большого огорчения чуть на самом деле не помер. Но обошлось. Только к исходу зимы, когда кадку опорожнили, дед вилкой подцепил калькулятор. В затяжной битве с электроникой соленая капуста одержала верх.
Дед Василий окончательно потерял контакт с научно-техническим прогрессом. Больше ничего прогрессивного, если не считать итальянских джинсов, в сельпо не продавалось.
Сидит дед на завалинке, в газетках про космос все выуживает. Про спутники всякие, корабли, межпланетные станции. И обидно до слез деду, что такая кутерьма на небе разворачивается — того и гляди человека на другую планету запустят, а ему в деревянном корабле совсем в другом направлении отбывать.
Тут подходит к нему внучка Варя, между прочим, учительница математики.
— Брось, — говорит, — дедуня, помирать. Нашей школе как раз прогрессивный, вроде тебя, сторож необходим. Кабинет у нас компьютерный оборудуют, базовые мы в районе, на острие технического прогресса.
Глазенки у деда засветились. Все он понял, недаром газетки почитывает, но для куража спросил у внучки:
— Это как же, базовые? Склад при школе?
— Не склад, дедуня, а учебный центр. Техника дорогая, ее с пониманием охранять надо, а ты у нас технику уважаешь. Только, чур, с капустой ее не засаливать.
Теперь дед Василий при школе, охраняет компьютеры, а помирать, находясь на самом острие научно-технического прогресса, просто глупо. Не прогрессивное это занятие — помирать, не в духе нашей энергичной эпохи.
НЕБЫЛИЦЫ ЗИМАЕВА
Ребенка Зимаев не хотел. Но он все равно родился, не спросив у него согласия. И как бы издеваясь над Зимаевым, по ночам включал свою сирену. Зимаев спросонья двигал ногой в спинку кровати, нащупывая тормоз. Одновременно он пытался нащупать на голой груди карман, а в нем водительские права. Наконец, врубившись и смекнув, что воет не милицейская сирена, а его собственный сын, нехотя отрывал голову от подушки и в свете ночника всматривался в младенца.
— Не ребенок, а инспектор ГАИ, — сетовал Зимаев. — Скоро штрафовать начнет.
Когда сын немного подрос, у него появился свисток — подарил кто-то из гостей, — и он целыми днями свистел в него.
Зимаев работал продавцом магазина «Мужская одежда». Торговал он костюмами, зарплату имел скромную, что никак не соответствовало его образу жизни.
Свистки нервировали Зимаева, в голову лезла всякая чепуха: то газетная заметка под тошнотворным заголовком «И поделом!» — о продавце, который, как и Зимаев, извлекал выгоду из дефицита; то строки из письма бывшего сослуживца, отсиживающего срок: «А кормят здесь сытно, на завтрак и ужин каша (дают добавку), благодаря физическим нагрузкам бессонницей не страдаю».
Кашу Зимаев ненавидел, особенно манную, он любил мясо с черносливом в горшочке и салат с крабами. Поэтому будущий приговор суда гр-ну Зимаеву В. К. виделся ему таким: «Жулику Зимаеву В. К. определить наказание в виде лишения свободного выбора еды на семь лет и насильного кормления его манной кашей — на завтрак, обед и ужин, а также непосредственно перед сном, чтобы исключить мясные и крабовые сновидения».
Издерганный шумовыми эффектами, исходящими от сына, свой арест Зимаев рисовал себе весьма затейливо. В момент получения им взятки от покупателя в торговый зал будет введена рота дюжих милиционеров, вооруженных свистками. Под заливистый свист он проследует по коридору, образованному милиционерами, в машину с маленьким зарешеченным окошечком. Несколько позже, после завершения следствия, машина с включенной сиреной доставит его к зданию суда. В суде он будет изворачиваться, врать, судья тоже будет свистеть и в конце концов покажет ему красную карточку. Его уведут с поля, из игры, из полноценной жизни.
Нет, не позавидуешь Зимаеву: меч Фемиды в образе манной каши, сын-садист, жена — передовик производства.
Как женщину Зимаев жену любил. Как ударницу труда ненавидел. С ударником, который потом и кровью добывает свой трудовой рубль, не поговоришь по душам о тонкостях его тайного промысла, не поделишься с ним своими страхами и переживаниями, а в случае провала — манной кашей. А главное, не скажешь, откуда в доме лишние деньги.
Приходится плести небылицы, пользуясь простодушием передовика труда.
Небылица первая. Он работает на космос, изучает спрос на космические скафандры, которые скоро появятся в продаже. Попутно изобрел принципиально новый парашют, на котором можно опуститься на Землю непосредственно с орбиты. Попутно наговорил на диктофон фантастическую повесть, которую издали массовым тиражом, но по соображениям секретности под псевдонимом.
Небылица вторая. В Таганроге умерла тетка, оставив Зимаеву, единственному наследнику: стол однотумбовый — один, кровать с панцирной сеткой — одна, табуретки — две, полка кухонная — одна, кошка — одна, петух — один.
От мебели Зимаев отказался, за кошкой и петухом выехал в Таганрог.
Вернулся он с кошкой и деньгами на машину: в петухе, который вел себя крайне агрессивно и которого Зимаев прирезал, съев его на обратной дороге, оказался уникальный гарнитур старинной работы: перстень, серьги, кулон. Так оригинально хранила тетка свои драгоценности — понятно, отчего петух был не в духе.
