Он поглядел в траву и не поверил глазам – там лежали бирюзовые башмачки.

Как они здесь оказались? И почему все вокруг красное?

Что он здесь делает? Надо скорее возвращаться в башню. Бала наверняка его заждалась? Лежит на крыше и считает облака.

Он уже бежит! Бежит! Не успеет досчитать до ста, как он вернется к ней.

* * *

Бала открыла глазки и огляделась. Она до сих пор сидела на дереве. Малышка поглядела вниз. Волки и великан исчезли. Но зачем-то после себя покрасили траву алым цветом. Лишь бирюзовые башмачки выделялись на красном покрывале.

Девочка осторожно и медленно спускалась. Ножки и ручки затекли, пока она спала на дереве.

Спустившись, Бала надела башмачки и побежала к башне.

Гузу, наверно, ее заждался.

… Бала забралась на вершину башни.

Гузу сидел к ней спиной и что-то мастерил из дерева. Девочка видела, как друг маленьким ножиком проводил по деревянной болванке и вырезал из нее фигурку.

Он заметил девочку и резко остановился. На деревяшку закапали слёзы. Бала прижалась к нему и положила голову на плечо. Мальчик затрясся от рыданий.

– Я ведь не спрыгнул с крыши… – тихо спросил он. – Ты ведь… умерла? Но почему вижу тебя?

– Потому что я живая! Как и ты!

– Но я видел…

– Что?

– Твои туфельки… И красную от крови траву.

– Да, они упали с меня, когда великан тряс дерево, но потом пришли хозяева темной стороны леса, а дальше я не помню. Я считала облака и незаметно уснула.

– Много насчитала?

– Три раза по сто! – гордо сказала малышка.

– Но как ты нашла путь обратно? И зачем убежала?

– Я очень испугалась чертей! Поэтому и бежала! Давай больше не пойдем к ним!

– Никогда не пойдем! Будем здесь жить! – Заверил мальчик.

– Так вот, я так быстро бежала, что и не заметила темного леса! И обратно с лёгкостью пришла! На мне ведь башмачки цвета бирюзовой глазури! Это ты меня вел! Вот я и не заблудилась! Они спасли меня!

Мальчик отложил ножик и деревяшку и крепко обнял подружку.

Они оба плакали и не отпускали друг друга, пока Бала не спросила:

– Гузу, а ты сошьешь мне ещё башмачки? Эти совсем стёрлись, пока я в них по дереву лазала! – Она обиженно надула губки и показала другу стоптанные грязные туфельки. На одной даже пряжка отвалилась.

Гузу улыбнулся и кивнул, посмотрев на деревяшку.

И только сейчас девочка разглядела ее.

Наверное, друг ещё не закончил над ней работать, но она уже напоминала башмачок. Как искусно Гузу его вырезал! Он уже сейчас красивый, а когда будет готов, ему и равных не найдется!

– Но они же деревянные! – ахнула Бала.

– А это чтобы далеко не бегала! – пошутил друг.

Малышка перевела взгляд на его руки. Новых звёздочек не появилось. Мальчик нашел иной способ выражать грусть и боль.

Девочка обняла плачущего друга и тихо спросила:

– Тебе было больно?

– Очень…

Фея и великан

Феечка глубоко-глубоко вдохнула и зажала рот ладошкой.

Она находилась в очень-очень грязном и смердящем мешке.

Мешок был пропитан табачным дымом, запахом давно нестиранной одежды и забродившего яблочного сока. Дышать она не могла, но и бесконечно держать рот закрытым тоже.

Что ж, придется дышать зловонным воздухом – это лучше, чем умереть от удушья.

Пленница вспомнила, как здесь оказалась и расплакалась. Это случилось утром, она как раз нашла крупную распустившуюся ромашку и удобно улеглась на ней, чтобы понежиться на солнышке. И все бы ничего, но скоро над ней нависла огромная «туча» в виде чьей-то многопалой ручищи, схватила несчастную. Что было дальше, Феечка не помнила, потому что от ужаса потеряла сознание. А очнулась в зловонном мешке.

Грубая ткань сжимала летунью, не давая возможности пошевелиться и расправить крылышки. Над головой виднелась узкая щель. Через нее и поступал свежий воздух.

Мешок качало и подбрасывало, а с ним вместе швыряло туда-сюда Феечку, сквозь ткань она ощущала жар и гулкие ритмичные удары. Пленница изо всех сил заколотила кулачками по жаркой стене. Она не надеялась, что ее услышат.

Но вдруг раздался громкий страшный грохот.

Началась гроза с раскатами грома?! Грохотал он странно: с коротенькими передышками, будто заикался! Феечка зажала ушки.

Громыхания не прекращались. Испугавшись, она вскочила и забила кулачками ещё яростнее, но «гром» прорычал:

– Ну, хватит меня щекотать! Феечка от испуга опять упала в обморок…

Пленница очнулась и от удивления хрипло вскрикнула – ее мешок лежал раскрытым! Можно выбраться наружу?

Пленница насторожилась – мешок мерно поднимался и опускался, гулкие удары продолжались, снаружи доносился громкий рокот с раскатами.

Бум-бум. Бум-бум. Бум-бум, – гудело где-то глубоко под мешком.

Кто-то играл в бубен?!

Ей надоело взлетать и опускаться под раскаты то появляющегося, то исчезающего рокота, и она решила, во что бы то ни стало выбраться наружу.

Она потихоньку подползла к открывшейся ловушке, высунула голову и завизжала, что есть мочи – прямо перед ней лежала спящая гигантская голова! Вот она открыла глазища, и начала двигаться. Феечка кубарем скатилась в темную ловушку и провалилась на дно.

Сверху показались гигантские бревна, они осторожно схватили пленницу и вытащили наружу из… кармана.

Фея зажмурилась и съежилась, спрятавшись за переливчатыми опаловыми крылышками, словно улитка в уютном домике.

Рука аккуратно подняла ее и поместила в стеклянную банку, накрыв сверху грязной сеткой. У горлышка рука зафиксировала сетку верёвкой, а затем исчезла.

Наступила тишина.

Феечка распрямила крылышки, осторожно встала и огляделась.

Стеклянная банка стояла на деревянном дряхлом столе. Одной стороной он прилегал к грязному и заляпанному мушками окну. Через него, пусть и плохо, но проглядывался двор.

Темно-серая перина из табачного пепла и потрескавшейся краски согревала подоконник, по которому, словно крохотные бревнышки, «плавали» окурки от сигарет. По ним было бы легко добраться до окна, не утонув в едкой перине.

Занавески, пропитанные грязью и копотью, едва держались на тоненьком карнизе, и пленница испугалась, что подлети она к ним, те грохнутся и раздавят ее.

Впрочем, она все равно не смогла бы выбраться из банки… В центре стола лежала хлопковая салфетка с кружевами по краям. Наверное, она служила пепельницей, потому что всю ткань покрывали обугленные дырки.

На салфетке стояла алюминиевая глубокая миска, и в ней что-то плавало.

Наверно, супчик. Вот он ожил, и из тарелки стали вылетать брызги.

Оттуда выпрыгнула симпатичная зелёная квакша, да так неожиданно, что Феечка вскрикнула, отскочила назад и больно ударилась о стеклянную стенку. Квакша же попрыгала по столу и вернулась в миску.

У противоположной стены находился полуразваленный камин, над которым протянулась длинная палка. На ней болтался чайник, покрытый копотью.

Над камином висело много полок и полочек, на которых стояла побитая грязная посуда, стеклянные пузырьки с какой-то жижей, травами, порошками и сушеными червяками.

Возле камина прислонилась балалайка с вырванными струнами. Паучки облепили ее паутиной со всех сторон.

Феечка заметила, что полы в хижине были деревянные и неровные.

На полах лежала узкая вязаная дорожка, которая начиналась от порога и заканчивалась у камина, где ее цвет смешался с золой и копотью. При прежней жизни она, скорее всего, была полосатой и очень яркой.

Рядом со столом стояло очень низкое кресло. Феечка взлетела в банке и увидела, что оно без ножек. В кресле спал великан – ее похититель.

Он притащил ее сюда в кармане рубахи. Какой же великан был страшный и тощий! Он походил на чёрта, как и померещилось Феечке, когда увидела его страшную рожу!

Торчащие в разные стороны короткие волосы обрамляли трапециевидное лицо, а ото лба и до макушки шла широкая проплешина. Закрытые глаза располагались далеко друг от друга, щеки впали, а из огромного приплюснутого носа торчали длинные одиночные волоски, доставая до лошадиного рта.