Но... что это? Куда он попал?
Еще недавно тут избы стояли. Вот здесь слушал он ночной разговор. А теперь колодец не просто обвалился или обветшал -- обуглен сруб до черноты. И домов нет, и деревья не шумят -- нет деревьев. И серая пыль летит. Пепел это... И никого. И нигде никого!
Поле, серое поле.
Прижал Изгнанник ладони к ушам. И когда заглушил тишину, услышал негромкий вой. Или плач? Не поверил себе Изгнанник -- тоненький голосок выводил:
Ты запой, ты запой, жавороночек,
Ты запой свою песню, песню звонкую!
Ты пропой-ка, пропой, пташка малая,
Пташка малая, голосистая...
Бросился на голос Изгнанник. Кто пел? Хоть бы собаку увидать, неужто сгорело все?
Вой несся из-за печной трубы. Взобрался Изгнанник на пепелище. Прижав лицо к коленям, горько плакал Домовой. Вся его мохнатая головушка с ушами лошадиными была обсыпана пеплом, седоволосые ладони гарью измараны.
Вскинулся Домовой, чужого почуяв. Слезы плыли из его г глаз. Сказал он:
-- Плачь и ты, странник. Тут не только человек -- и кремень взрыдает!
Сел Изгнанник рядом на обгорелую печь. И под вой одинокого ветра выслушал...
Лишь заутрело, вошел в деревеньку ворог с чужестранным ликом. Шлем на нем был о двух рогах, на одежде -- черный паук, в руках -- оружие. И не один был он -- было их множество. Железные кони их рычали, словно лютые звери, и смердели, будто гнилое болото. И ударил ворог ногой в дверь избы, куда ночью гость тайно пришел. Выволок во двор хозяина и хозяйку и детишек их белоголовых. А гость сам вышел и стал поодаль ни жив ни мертв, сыновей к себе прижимая. Только вчера вот так же навел он ворога на Лаврентьевку, видел, что там сделали, знал, что теперь здесь станется. По его вине и наущению... А если б не дал он ворогу покуражиться, то еще вчера пристрелили бы его вместе с детьми, как убили его жену, когда наотрез отказалась она вершить это страшное дело. И, глядя с небосвода на этого сына своего, подернулась кровавой дымкой его звезда, потому что продал он кровных своих, сожженных, задушенных, живьем в землю зарытых...
И пошли вороги по деревне, и гнали со всех дворов и детей, и стариков, и матерей. А кто противился, падал на сыру землю недвижимо.
И собрали всех перед большой конюшней, и вышел ворог начальный, и смех он изрыгал, что слюну ядовитую, и указал на гостя ночного, и еще сказал, ломая язык, будто гость был подослан, а за укрывательство его -- всем лютая смерть. И тогда хозяин, укрывший подсыла, плюнул в лицо его. И заплакал гость, и пал в ноги ему, бормоча, что ради детей, ради детей...
Осерчал на него ворог за те слезы и толкнул тоже в толпу, что смерти ждала. И никто не спасся, все в огонь ушли. И деревню пожгли, и коней пожгли, закончил рассказывать Домовой. Осталось лишь серое поле.
Когда Изгнанник очнулся от страшного видения, Куратор не отозвался ему. С тех пор он не выходил на связь. Судя по всему, и впрямь понес наказание. А птица-Юстрица летала над Русью долгие четыре года!..
* * *
Егор сидел за столом, уткнувшись в ладони. Опять те же лица... Что же это, что за хоровод кружится вокруг Изгнанника? Хоровод, в котором меняются маски и платья, а люди остаются прежними!
Мысли путались. И невольно, повинуясь человеческой привычке, прошептал Изгнанник:
-- Слава Богу, что все это скоро кончится!
Но раздался стук в дверь -- и мигом забылось все, кроме... Егор не видел Юлию уже третий день. Вот так и истекли они. Грядет расставание. День возвращения настал! Изгнаннику раньше казалось, что это будет день счастья, а он начался в тоске. Сердце щемило от обиды, как ни уговаривал себя Егор, что все к лучшему. Вот чисто человеческая глупость: готовился избегать Юлию, заранее страдал от обиды, которую придется нанести ей, но она сама не давала о себе знать, и перед лицом ее непонятной небрежности он оказался незащищенным и одиноким до тоски.
Ничего. Потерпи еще немного.
Стук повторился, Егор отворил...
Никифоров? Вот уж редкий гость! Даже в последнее время, когда шеф вынужден был признавать смысл в опытах с памятью растений, он не очень-то жаловал Егора вниманием. "А, что мне теперь его внимание или невнимание? Как поется в их песне, придут за нами те, кто лучше нас!" И все же Егор не стал огорчать Никифорова невежливостью: пригласил, усадил, все честь честью.
Но шеф был какой-то странный. Понятно, что беспокоиться есть о чем. Если начнется строительство завода, прощай, Отдел, прощай, руководящая должность. Но не до такой же степени переживаний доходить!
-- Вы, Егор Михайлович, должно быть, замечали, -- наконец-то собрался с мыслями Никифоров,-- мой определенный скептицизм по отношению к вашим опытам.
-- Да уж! -- усмехнулся Егор.
-- Вы должны понять, что делал я это отчасти, из побуждений педагогических, а потом, мне казалось, что вы и сами не очень-то всерьез воспринимаете свою работу.
"К чему бы это?"
-- Конечно, Юлии Степановне удалось, так сказать, ввести меня в заблуждение со своим опытным полем...
"Что?!"
-- Я поверил во все эти прожекты, увлекся ими. Меня отчасти оправдывает то, что и руководство института, и вообще...
Он являл собою поистине удручающее зрелище.
-- Да что случилось-то, не пойму? -- раздраженно воскликнул Егор.
-- Как? Вы разве сегодня не читали "Вперед"? -- Он выхватил из кармана газету. Она имела вид позапрошлогодней.
-- В чем дело? Уже статья Голавлева? Вот это темпы! Действительно, без "волосатой руки" тут не обошлось.
-- Вам смешно? Посмотрите, посмотрите, -- Никифоров сунул ему газету и вздохнул с облегчением, будто избавился от взрывного устройства в кармане. У него даже язык развязался:
-- Конечно, все, что касается психики, тем более -- памяти, дело темное. Как бы тут не сбиться с правильной линии к шарлатанству...
Егор развернул газету -- в глаза бросился заголовок: "Память трав или беспамятство гражданственности?" Почему-то он долго не мог отвести глаза от этой тяжеловесной конструкции из букв.
-- Я и сам, знаете ли, не имея в биографии никаких таких скользких моментов, порою ловлю себя на более чем странных воспоминаниях,-- бормотал Никифоров.
Егор начал читать...
В статье шла речь, во-первых, о том, что от цивилизации в подвале не отсидишься. Во-вторых, что Обимурская область висит на шее государства, а ее глинистые почвы задыхаются без необходимых как воздух азотных туков. В-третьих, что лишь тот, кто не сеет, не пашет, не жнет и не задумывается, как выполнять Продовольственную программу, может сомневаться, нужен ли на Обимуре завод азотных удобрений. Потребности региона в них к 2000 году возрастут до 314 тонн, а это расчетная мощность двух установок будущего завода. Оставшиеся удобрения можно было бы успешно продавать другим районам страны.
-- ...Вижу, к примеру, сон, будто жена моя ни с того ни с сего родила ребенка, да не от меня, чего быть не могло бы, и вообще даже не ребенка, а какую-то в буквальном смысле слова неведомую зверюшку! Черномазое, словно, извините... сущая кикимора! -- ворвался в голову голос Никифорова, но Егор не вникал в смысл слов.
Главное препятствие, которое стоит на пути осуществления грандиозных замыслов проектировщиков, это не только медлительность согласующих организаций, не только привычный механизм торможения, а деятельность так называемого Экспериментального Отдела НИИ лекарственных растений.
"Трудно поверить, что на исходе XX века, в нашей стране, может существовать на законных основаниях, на государственные средства, некое заведение, в штатном расписании которого, вместо заведующих лабораториями, лаборантов, ассистентов и проч., могли бы значиться шарлатаны знахари, очковтиратели колдуны, растратчицы ведьмы и тому подобное".
-- ...А самое интересное я и забыл вам сказать! Это все будто бы происходит не в наше время, а в какой-то глухой старине, в деревне!
Более чем странные настроения, подозрительное поведение, добытые неизвестными путями средства и научные звания, спекуляция на сокровеннейших человеческих чувствах, прожекты, ставящие под сомнение достижения советской науки психологии и вообще советское здравоохранение...
