— Ва-алейкуму салам, — ответила та.

Внутри кабины лифта Фьора нажала на кнопку четвертого этажа.

— Ага, — сказал я, — так вот с какой высоты ты наблюдаешь за всем, что происходит перед домом?

Фьора, улыбаясь, стояла рядом со мной в тесной кабине. Рукой в перчатке я обнял ее за талию и притянул к себе.

— Это вход в женскую половину квартиры, — пояснила Фьора, когда лифт прибыл на ее этаж. — А вон там, — указала она на дальний конец коридора, — дверь только для мужчин. Мой отец договорился со строителями об отдельном входе в тот же день, когда выбросил телевизор.

Она открыла дверь. В нос мне ударил запах благовоний. Перед нами тянулась длинная и узкая прихожая.

— Иди за мной, — велела мне Фьора из-под вуали.

В прихожей было пусто, если не считать сирийской вазы на столике из черного мрамора и аккуратно расставленной вдоль одной из стен обуви.

В конце коридора три невысокие ступеньки вели вниз и за угол.

— Это моя комната, — сказала Фьора, подводя меня к белой двери. — Ты заходи, хабиби, а я загляну к матери, но скоро вернусь.

В ее комнате пахло так же, как в жилищах женщин с Холма любви. У шкафа сохли полотенца. На стуле лежала одежда и белье, от которого исходил нежный жасминовый аромат. Я хотел снять вуаль, но боялся, что в комнату могут войти родители Фьоры.

Это была просторная комната. Посреди стены напротив входа стоял большой письменный стол. Слева от него расположился еще один столик из черного мрамора, а на нем — еще одна сирийская ваза. На полу рядом со столиком стояли кассетный магнитофон и радиоприемник. В дальнем левом углу — кровать Фьоры.

От правой оконечности письменного стола и далее направо вдоль всей стены большой буквой «Г» протянулись книжные полки — высокие, почти до самого потолка. Они были сплошь заставлены книгами. С первого взгляда мне показалось, что в основном на полках стоят труды по исламской культуре. Я подошел ближе, чтобы подробнее изучить книги, вытащил одну наугад. Автором этого тома был радикальный проповедник из Эр-Рияда. «Зачем Фьоре эта книга?» — недоумевал я. Называлась она «Роль мусульманской женщины в современном обществе». Но стоило мне перевернуть несколько первых страниц, как всё стало ясно: обложка книги совсем не соответствовала ее содержанию. Это была подборка картин эротического характера с подробными объяснениями, как создавалась каждая из них. Так вот по каким учебникам училась рисовать моя Фьора, подумал я и, всё еще улыбаясь, поставил книгу на место. Умная девочка!

В библиотеке Фьоры я нашел книги и на другие темы: по африканской культуре, по истории Ближнего Востока, по искусству. Среди прочих попались мне на глаза книги египетской писательницы Наваль аль-Саадави, а также роман Нагиба Махфуза «Предания нашей улицы», о котором мне говорил Джасим, но который я так и не удосужился прочитать. Как сказал Джасим, этот роман объявили богохульным и запретили, поскольку в нем описывались отношения между Богом и его пророками.

В одном из своих писем, вспомнил я, Фьора писала мне о том, что запрещенные книги ей дарила одна учительница из колледжа. «Она получает книги от своей подруги, которая тайно ввозит их в страну. Будучи женой одного из принцев, она проходит через таможню без досмотра», — объясняла мне Фьора.

Вернулась Фьора — по-прежнему в абайе и с черным платком на голове, но уже без вуали на лице.

Плотно закрыв дверь, она подняла на меня глаза. «О Аллах, — подумал я. — Вот оно. Наконец-то мы с ней, наедине».

— Хабиби, почему ты до сих пор не снял вуаль? Давай я помогу тебе.

Я чувствовал, как дрожат ее руки.

— Мне страшно, — призналась она едва слышно.

— Мне тоже, — шепнул я.

Казалось бы, прошло столько времени с тех пор, как я начал верить в то, что Фьора и есть моя единственная и настоящая любовь. Бесконечными бессонными ночами рисовал я в уме картины наших встреч, выдумывал тысячи способов коснуться ее тела, воображал его обнаженным, в моих объятиях, в пылу любовной страсти, от которой дрожит окружающий нас мир. Но теперь, когда мечта стала реальностью, мы оба были подавлены грандиозностью момента.

Однако страхи, давящие на нас, словно ледяные глыбы, быстро растаяли в жарких лучах желания.

Я протянул руки к ее талии, и затем опустил их ей на бедра, сжав их слегка, притянул Фьору к себе. У нее не было времени снять хиджаб, потому что как только она отбросила с моего лица вуаль, всё ее внимание было приковано к моим губам. Я же не отрывал взгляда от ее лица. Я смотрел на нее долгим обожающим взглядом, впитывая ласковый блеск ее темно-карих глаз, нежный аромат духов и сияние смуглой кожи.

Мы застыли, стоя друг напротив друга.

Прошла целая вечность, прежде чем наши губы встретились, а когда это наконец произошло, мы закрыли глаза и подавили в себе желание прикоснуться друг к другу руками. Это право мы целиком отдали губам.

— Хабиби, позволь мне снять абайю и платок, — прошептала Фьора и отвернулась.

Я отступил на шаг, чтобы не упустить ни одной драгоценной детали из того, что увижу. Она сняла хиджаб. Я прижал ладонь к сердцу, когда освобожденные от заколки волосы рассыпались по ее спине и в тот же миг черный балахон абайи скользнул на пол. Фьора стояла не двигаясь. Вот теперь ее фигура напоминала мне женщин с Холма любви: стройная, высокая, округлая и изящная. И это не мечта, не детские воспоминания о женщинах из моей деревни, не возрожденные памятью бесплотные образы Семиры. Это настоящее. Я нахожусь в комнате реальной девушки из Джидды, а она сама стоит передо мной, великолепная и уверенная в своей красоте.

Прошлый раз, когда я видел Фьору без черных одеяний, она была в розовом платье, не скрывающем очертаний ее девичьего тела. На этот раз она надела черную хлопчатобумажную юбку чуть ниже колена, плотно обтягивающую ягодицы, и черную блузку из того же материала.

— Сегодня так жарко, — произнесла Фьора. Всё еще стоя спиной ко мне, она попросила: — Насер, закрой, пожалуйста, глаза.

Я догадался, зачем ей хотелось лишить меня возможности видеть ее на несколько секунд. Поэтому я сказал:

— Конечно. Обещаю не подглядывать.

Однако подобные обещания даются только для того, чтобы их нарушить. Что я и сделал.

Фьора, очевидно, думая, что я ничего не вижу, схватила полотенце и обтерла вспотевшие икры. Потом откинула его в сторону, чуть нагнулась и скользнула руками под юбку. Поблескивая розовыми ноготками, она стянула по смуглым бедрам и ниже, по длинным ногам, ярко-красные трусики в цветочек. Когда она выпрямились, они кольцом упали вокруг розовых туфель. Цветы рая лежали у ее ног.

Она подняла на меня глаза. Я думал, что успел зажмуриться вовремя, но, судя по лукавому смешку, она, похоже, догадалась о моем коварстве. Мне на лицо опустилась ее мягкая ручка. Я ощущал ее дыхание на своей коже. Дрожь возбуждения прокатилась по мне, когда ее влажные губы прикоснулись к моему уху.

— Так ты сдержал свое обещание или нет? — проговорила она. — Ладно, можешь открыть глаза.

Я и открыл их, и немедленно обхватил Фьору за талию и стал целовать ее… Только когда моя рука нашла «молнию» на ее юбке, я остановился. Опускаясь на колени перед Фьорой, я потянул руками юбку — последний барьер между нами.

В решающий момент я закрыл глаза. Мне хотелось вдохнуть это перед тем, как увидеть. Погрузив голову в ложбинку между ее бедрами, я сделал глубокий вдох, а потом задержал воздух в легких на несколько секунд, чтобы этот неповторимый запах пропитал мое тело. Мне довелось пить и нюхать самые дорогие и изысканные французские духи (так утверждал Джасим), но аромат Фьоры был ни на что не похож — неповторимый, таинственный, головокружительный.

— Хабиби?

Она гладила меня по волосам. Ее пальцы пробегали от моей макушки до самого затылка, ласкали шею, скулы.

— Хабиби?

Она протянула мне руку, я ей свою, и мы сплели пальцы.

И затем Фьора повела меня к своей постели.