— А вы во что-то верите? Ну, вот честно, без дальних заходов, ответьте.
— Умеешь ты задавать неприятные вопросы. Я, кажется, понял к чему ты клонишь — Оргулов вам дал надежду. Что ж. Вот только кое-что не стыкуется в твоем рассказе.
— Что именно?
— Ну, во-первых, достоверно известно, что никакие корабли или подводные лодки, способные доставить подобные подразделения в Крым и, главное, такие объемы продуктов, оружия, боеприпасов, Босфор не проходили. Дальше, такая переброска по суше, с переправкой через Керченский пролив, не осталась бы незамеченной. Воздушным путем — сам понимаешь, тоже нереально.
— Ну, это ни о чем не говорит. Вряд ли Босфор так контролируют.
— Это спорно. Но тут, поверь, турки до сих пор пасут пролив: торговля морем продолжается, и они с этого дела имеют свой процент, как с незапамятных времен. Есть еще один момент…
— Какой?
— В России про капитана Оргулова, тем более про майора Оргулова никто ничего не знает. По данным наших российских коллег, с которыми у меня есть неплохие связи, он пропал без вести при выполнении секретного задания вместе со своей группой еще перед ядерной бомбардировкой.
Олег не выдержал и засмеялся.
— Ну, Владимир Леонидович, ну что в такой ситуации они будут вам все рассказывать?
— Да не будут, но вот удивление и неподдельный интерес к персоне твоего дружка я у них увидел, а это показатель. Что-то такое он вывез из Новороссийска, что они там задергались как ошпаренные. Думаю, скоро здесь появятся российские спецы. А с учетом того, что у нас все течет, то и турки про Оргулова знают, и натовцы. В общем, сейчас тут такая каша заваривается, и мне, старику, который уже готов умереть, становится страшно.
— К чему вы клоните, товарищ полковник?
— Олег, мне нужна правда. Настоящая правда.
— А зачем?
— Я уже стар, много видел и многое пережил. Сейчас, я чувствую, начинается что-то серьезное и грандиозное. Спящее несколько лет по бункерам дерьмо начинает бурлить, кипеть и вылезать наружу. Ты думаешь, я не вижу, что мы тут все подыхаем? У меня из родных осталась только невестка с внуком. Сын погиб во время войны, жена умерла еще перед войной. Что нас ждет в будущем? А ничего. Помнишь, мы нашли группу капитана Воронкова, которая пропала во время урагана? Как они там от безысходности в застрявшем БТРе за последний паек поубивали друг друга? Это ждет нас всех, только чуть позже. Почему ты думаешь, если у вас появилась надежда, то мы ее недостойны? Мы не люди? Что вам такого предложил Оргулов, что отряд внутряков полным составом перешел к нему, что агенты, засылаемые к нему в группировку, прекращают передавать сообщения, что все мелкие группировки района, выявив наши разведгруппы, несутся их сдавать? Ну ведь не за чистую жрачку и не из страха они так стараются.
Олег задумался. Сейчас был момент истины, и врать и выкручиваться в таких условиях было бы не очень честно по отношению к старику. Дегтярев как бы в первый раз вглядывался в Батю и понял, насколько он постарел в последнее время.
— Хорошо, Батя. Смотри.
Олег потянулся, вытащил свой ноутбук, включил его и запустил видеофайл. Прошло несколько минут, пока Лукичев смотрел на бой современного спецназа в прошлом. В отличие от Великого, он все понял сразу и задал вопрос, который Дегтярев совсем не ожидал услышать:
— Олег, так чей это пистолет? С кого сняли?
— С командира моторизованной дивизии СС "Райх" обергруппенфюрера Пауля Хауссера. Его Серега со своей группой завалил под Могилевом в августе сорок первого.
— Знатный подарок, подарок воина. Передай от меня благодарность Оргулову.
Олег поднял глаза и увидел, как глаза Бати ожили и в них буквально бушует огонь энергии, как раньше…
Лукичев все сделал по-умному: до выезда колонны он так и не вернулся из "срочной командировки", а начальник контрразведки, подполковник Суров, за два дня до этих событий сильно "заболел" и лежал в полуобморочном состоянии. Отъезд прошел буднично: машины выезжали по плану, не привлекая внимания, и в десяти километрах от бункера, в оговоренной точке собирались в ожидании опаздывающих. Потом была дорога, трудная и опасная. Но все это время Олег иногда улыбался, вспоминая двух старых ворчунов, Батю и его кореша, Сурова, которые так его сделали, но при этом вселили надежду в будущее. Он им пообещал, что вернется. А в его колонне в последней машине ехала невестка Лукичева с его внуком, позаботиться о которых при прощании обещал Дегтярев.
Глава 13
Вагон плавно покачивался при движении, и колеса методично стучали на стыках рельс, отбивая привычный ритм. Сквозь небольшие зарешеченные окна внутрь врывался ночной холодный, освежающий ветер, но и он был не в состоянии развеять смрад, стоящий в вагоне, набитом под завязку советскими военнопленными, которых было настолько много, что им приходилось постоянно стоять, опираясь друг на друга. Люди задыхались, страдали и умирали. Из-за невозможности хоть как-то двигаться физиологические потребности справляли прямо под себя, что добавляло смраду к запаху десятков немытых людей. Умершие так и оставались стоять, опираясь на живых, но в таких условиях большинство людей впадали в полуобморочное состояние, а многие просто сходили с ума. Они пытались вырваться, но военнопленных так плотно утрамбовали в вагон при погрузке, что им оставалось только выть и стонать, со временем они замолкали, впадая в апатию.
Недалеко от окна стоял пожилой человек, одетый в обычную солдатскую гимнастерку. У него всю дорогу от голода кружилась голова, и периодически он впадал в забытье. Стоящий рядом с ним вплотную моложавый светловолосый крепыш, с перевязанной грязным бинтом головой, озабоченно поглядывал на соседа, но ничего не мог предпринять в таких условиях. Ему оставалось только ждать остановки поезда и начала выгрузки военнопленных, тогда он сможет чем-то помочь своему спутнику. Второй человек, который входил в их маленькую компанию, тоже находился рядом и выглядел намного лучше, хотя и ему дорога давалась с трудом.
Крепыш закрыл глаза и попытался отстраниться от страшной действительности и уйти в воспоминания. Его звали Гюнтер Мойзель, и его присутствие в этом вагоне для людей, знавших его, было бы очень странным. Ну кто мог бы еще недавно представить, что сотрудник абвера, блестящий офицер, сотрудник русского отдела, капитан Мойзель окажется в вонючем вагоне, набитом, как шпроты в банке, русскими военнопленными. Но все начиналось вполне обычно, и ничего не предвещало такого изменения обстановки…
Неделю назад его вызвали к начальнику отдела, где, к удивлению, Гюнтера встретил майор Мартелл, личный порученец адмирала Канариса, шефа абвера. Мойзель только что вернулся с Восточного фронта, выполняя обязанности координатора от центрального руководства абвера между подразделениями полка "Брандербург" и командованием группы армий "Юг", где в последнее время все чаще стали возникать серьезные точки напряженности, требующие вмешательства диверсантов военной разведки. Зная в совершенстве русский язык, Мойзель часто сам надевал русскую форму и ходил на задания с бойцами легендарного полка. Видимо, великолепный послужной список стал причиной интереса со стороны личного порученца адмирала Канариса, что вселяло надежду в душу молодого и амбициозного офицера. Но, к его удивлению и разочарованию, разговор был коротким и ничего не значащим. Высокомерный майор Мартелл задал несколько вопросов о деятельности Гюнтера на Восточном фронте и, выслушав для приличия ответы, чуть скривившись, отправил капитана Мойзеля обратно.
Расстроенный Гюнтер целый день выполнял свои обязанности, изучал сводки, писал телеграммы, ходил в архив, но разговор с порученцем Канариса не шел из головы…
Прошло два дня, и его направили с курьерским поручением доставить пакет с документами на конспиративную квартиру в пригороде Берлина. Гюнтер долго добирался на служебной машине, петляя по ухоженным улочкам пригорода, в поисках указанного адреса. Это оказался неприметный, добротный двухэтажный домик, выполненный в истинно немецком стиле конца прошлого века. Привычно осмотрев улицу, в поисках возможной слежки или опасности, Мойзель позвонил. С той стороны как будто только и ждали его приезда, что-то щелкнуло, и дубовая дверь, с тяжелыми бронзовыми ручками, стала открываться. Он встретил холодный уверенный взгляд высокого крепкого мужчины с зачесанными назад короткими черными волосами, в гражданском костюме. Тот пристально осмотрел Гюнтера, вызвав некоторую оторопь и легкий озноб, после чего коротко проговорил, чуть повернувшись, освобождая проход:
