В Одесской почтовой конторе с 1908 года заведовал выемкой частной корреспонденции для последующей перлюстрации И. Юрченко. В 1913 году старший цензор Ф.Б. Гольмблат представил его к награждению орденом Св. Анны 3‐й степени^[993].

Люди, в каком бы ведомстве они ни работали, всегда озабочены не только выполнением своих служебных обязанностей, но и множеством того, что относится к частной повседневной жизни. Не были исключением и сотрудники «черных кабинетов» XIX — начала XX века. Что же волновало этих людей? К сожалению, в нашем распоряжении не так много источников, которые могли бы пролить свет на данный вопрос, — не сохранилось личных заметок, дневников, воспоминаний. Но даже в массе деловых, официальных бумаг исследователь обнаруживает какие‐то крохи того, что позволяет хотя бы пунктиром проследить личные заботы и интересы некоторых из этих людей. Отметим также, что значительная часть нашей с вами жизни проходит на работе. Поэтому служебные проблемы также, на мой взгляд, входят в понятие повседневной жизни.

Кроме непосредственного руководства подчиненными начальство заботилось о создании лучших бытовых условий непосредственно на рабочих местах. Это, в частности, касалось использования новой техники. Старший цензор цензуры иностранных газет и журналов Санкт-Петербургского почтамта А.Д. Фомин 3 декабря 1900 года обратился к начальнику Главного управления почт и телеграфов с просьбой об установке в помещении цензуры телефона. 18 декабря последовало разрешение на это с условием, что пользование аппаратом составит 125 руб. в год. В результате 3 января 1901 года были установлены два параллельных телефонных аппарата. Затраты же на их установку были отнесены к статье канцелярских расходов^[994]. Уже во время Первой мировой войны, 28 мая 1915 года, последовала просьба об установке в помещении цензуры вентилятора, «крайне необходимого в виду незначительной вышины комнаты»^[995]. Заместитель Фомина, старший цензор М.Г. Мардарьев, 19 апреля 1911 года подал служебную записку о производстве «полного малярного ремонта… и о расширении одной комнаты снятием перегородки». После производства ремонта Мардарьев направил бумагу заведующему электрической станцией Главного управления почт и телеграфов с просьбой установить в этих помещениях две люстры по четыре лампы в каждой «с конусообразным отражением»^[996]. Первая мировая война породила новые проблемы. 4 июля 1915 года цензура иностранных газет и журналов обратилась в Петроградский почтамт по невиданному ранее вопросу: газетная экспедиция отказывает в отпуске необходимой бечевки, толстой и тонкой, а также оберточной бумаги — «за неимением их в достаточном количестве»^[997].

Широко известна фраза Воланда из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» о том, что послереволюционных москвичей испортил квартирный вопрос. На деле этот вопрос волновал людей всегда, в том числе и специалистов по чтению чужих писем. По законам Российской империи чиновнику или предоставляли служебную квартиру, или выдавали так называемые «квартирные деньги» на съем помещения. Естественно, что служащий хотел получить квартиру в удобном месте и более просторную. В этом отношении характерна переписка действительного статского советника К.К. Вейсмана с начальником Главного управления почт и телеграфов Н.А. Безаком. После смерти почт-директора Санкт-Петербургского почтамта В.Ф. Шора старший цензор Вейсман был назначен 4 января 1886 года управляющим цензурой иностранных газет и журналов в империи, в том числе и «особенной частью при ней», т. е. службой перлюстрации^[998].

Уже 21 февраля 1886 года последовала просьба Вейсмана предоставить ему казенную квартиру помощника санкт-петербургского почт-директора. 3 апреля Карл Карлович получил разрешение на переезд. Но у него к тому времени было пятеро детей: сын и четыре дочери. Поэтому уже на следующий день, 4 апреля, новый руководитель секретной службы обратился с новым ходатайством. Он указывал, что «назначенная казенная квартира равна по числу комнат нынешней» и «мала по семейному положению», ибо «из 7 комнат — 5 надо на спальни», а в результате «нет места для кабинета». Поэтому он просил прибавить соседнее помещение из четырех комнат. Поскольку бумаги всегда двигались медленно, то 22 апреля он, явно ощущая свой новый статус, пишет достаточно резко: «Прошло почти три недели, а из Главного Управления я до сих пор еще не получил обещанного Вашим Превосходительством благосклонного ответа и поэтому позволяю себе снова обратиться к Вам с покорнейшею просьбою: приказать довести этот квартирный вопрос к концу и этим дать мне возможность устроиться до переезда на дачу». Ответ последовал 30 апреля: «Начальник Главного Управления [Н.А. Безак] признал возможным присоединить квартиру, занимаемую чиновником особых поручений… и передать не позднее сентября в Ваше пользование»^[999]. Таким образом, в одиннадцатикомнатной квартире Вейсман смог обустроить свой кабинет.

Через два года, 8 марта 1888‐го, он обратился к руководству с просьбой уже о решении квартирных проблем своих подчиненных. По случаю перехода одного из них в Министерство внутренних дел Карл Карлович просил передать квартиру этого сотрудника (номер 34 в доме 12 по Новоисаакиевской улице) чиновнику Е.К. Самусьеву, трудившемуся в цензуре с июня 1881 года, а квартиру последнего (Почтамтский переулок, дом 1, квартира 18) передать прикомандированному с 22 декабря 1884 года к цензуре иностранных газет и журналов при Санкт-Петербургском почтамте А.Д. Фомину^[1000].

Наконец, совсем незадолго до краха империи, 7 января 1917 года, старший цензор М.Г. Мардарьев обратился к руководству Главного управления почт и телеграфов со следующим письмом:

При передаче цензурской [так в тексте] квартиры (Новоисаакиевская, д. 6, кв. 4) начальнику отделения Главного Управления почт и телеграфов было обусловлено: наем соответствующей квартиры для цензора и назначение казенной квартиры (не менее трех комнат) для экзекутора цензуры… Леонида Григорьева (переговоры велись с помощником почт-директора). Несмотря на неоднократные просьбы, до сих пор столь необходимая… квартира экзекутору цензуры не предоставлена. Убедительно прошу, Ваше Превосходительство, не отказать, при первой возможности, удовлетворить мою просьбу^[1001].

Кроме квартир, чиновников, конечно, волновали вопросы жалованья, пенсий, наград, возведения в дворянство. Хотя жалованье у сотрудников «черных кабинетов» значительно превышало зарплату почтово-телеграфных служащих, так как более половины его они получали из секретных сумм, но бывали случаи значительной задержки денег. Обычно они происходили в связи с тем, что реальная должность не соответствовала официальной из‐за различного рода перемещения вакансий. Например, 12 сентября 1906 года А.Д. Фомин ходатайствовал перед начальником Главного управления почт и телеграфов М.П. Севастьяновым о перемещении должности чиновника, знающего иностранные языки, из рижской цензуры в Киев с назначением на нее губернского секретаря В.К. Карпинского. Приказ о его назначении с 1 октября 1906 года вышел 14 октября того же года. Между тем 17 февраля 1907 года старший цензор Киевской почтовой конторы К.Ф. Зиверт писал Фомину, что Карпинский не получает жалованья, так как в Управлении почтово-телеграфным округом до сих пор нет сведений о его назначении. Из Главного управления в Киев последовал 28 февраля приказ выдать жалованье Карпинскому из имеющихся сумм кредита. Начальник Киевского почтово-телеграфного округа Ф.Г. Цецыниовский ответил 5 мая 1907 года, что «никакого кредита не имеется» и Карпинскому выдано содержание без квартирных денег с 1 января 1907 года, а для выдачи за 1906 год нужно распоряжение Главного управления. Одновременно на неполучение денег жаловался коллежский советник Э.Э. Гордак, назначенный в киевскую цензуру с 1 января 1907 года и награжденный орденом Св. Владимира 4‐й степени 22 апреля того же года. Только 26 мая из столицы ушла в Киев бумага, разрешающая выдать Карпинскому деньги за 1906 год за счет кредита 1907‐го^[1002].