Сам «черный кабинет» в столице располагался в главном здании Санкт-Петербургского почтамта, который начал функционировать в сентябре 1785 года. Здесь в начале XX века на третьем этаже официально находилась цензура иностранных газет и журналов. Вход в нее был со стороны Почтамтского переулка. В 1894 году А.Д. Фомин обратился со служебными записками к начальнику Главного управления почт и телеграфов Н.А. Безаку и руководителю Санкт-Петербургского почтамта Н.Р. Чернявскому. Александр Дмитриевич просил предоставить цензуре за счет газетной экспедиции «хотя бы одну светлую и поместительную комнату». Позднее он указывал на необходимые переделки: пробить арку для соединения двух комнат, поставить перегородку и оштукатурить ее с обеих сторон, настлать пол паркетом, поставить камин или голландскую печь, установить электрическую лампочку в полученной комнате и т. п. В 1911 году уже М.Г. Мардарьев просил заведующего электрической станцией Главного управления почт и телеграфов установить в отремонтированных комнатах две потолочные лампы «с конусообразным отражением». Однако далеко не всех удобств удавалось добиться от хозяйственников. Распорядительная экспедиция почтамта уведомила 5 мая 1907 года цензуру иностранных газет и журналов, что «в указанной комнате <…> по техническим соображениям нельзя поставить умывальника с трубою для спуска грязной воды; если умывальник с ведром удовлетворит потребностям цензуры и не будет подмачиваться пол и потолок нижележащей Экспедиции, то такой умывальник может быть поставлен». Пришлось вместо водопровода соглашаться на умывальник с ведром^[564].

Помещение цензуры делилось на две части. В первой половине, из шести комнат, прихожей и кухни, занимались цензурой иностранных газет и журналов. Отсюда можно было войти в кабинет главного цензора. За его спиной имелся встроенный в стену большой шкаф казенного типа. Это и был замаскированный проход в секретную часть цензуры. Она состояла из четырех комнат, где работали в начале ХХ века примерно пятнадцать чиновников-перлюстраторов. Другой вход в секретную половину был возможен через кухню, где также имелся в стене подобный шкаф и постоянно дежурили несколько доверенных сторожей. Сами чиновники цензуры иностранных газет и журналов названия «черный кабинет» не употребляли, заменяя его выражением «другая половина»^[565].

Любопытно, что при всем внимании верховной власти и органов политического розыска к перлюстрации «черный кабинет» в столице с июня 1903 года в течение более шести месяцев практически не работал. Это произошло вследствие перестройки здания Санкт-Петербургского почтамта, на время которой пришлось ограничиться «лишь сведениями из иногородних секретных пунктов»^[566]. Руководитель «секретного дела» в Харькове К.П. Свяцкий также сообщал начальству, что поскольку с 25 сентября 1907 года в помещении цензуры начинается ремонт, то на некоторое время «занятия приостановлены»^[567].

По вполне понятным причинам у нас есть лишь отрывочные сведения о том, как проходила повседневная работа в «черных кабинетах». Например, в мае 1861 года обсуждалось предложение генерального почт-директора Пруссии отправлять почту из Берлина в Петербург вечерним поездом. Но, как докладывал Ф.И. Прянишников Александру II, это помешало бы нормальной работе секретной экспедиции. Дело в том, что разбор писем и «тщательный осмотр» в секретной экспедиции требовали «по меньшей мере, три часа времени». Прибытие же поезда на Варшавский вокзал в 18:30 вместо 8:45 привело бы к тому, что иностранные дипломатические агенты смогли бы получать адресованные им депеши «не ранее 12‐го часа ночи». Это потребовало бы двух смен работников и возбудило бы «неблагоприятные толки». В результате решили в данный момент предложение отклонить и согласиться с ним после окончания строительства Ковенско-Динабургского участка железной дороги^[568].

В начале XX века, по утверждению неизвестного автора, скрывшегося в 1917 году под псевдонимом «отставной почтовый чиновник М-ко», в Санкт-Петербургском почтамте работа перлюстраторов шла с десяти часов утра до пяти-шести часов вечера с дежурством по ночам^[569]. По словам сторожа санкт-петербургской цензуры иностранных газет и журналов Н.У. Спадара, состоявшего здесь на службе с 1908 года, в «черном кабинете» трудились ежедневно с девяти часов утра до девяти-десяти часов вечера^[570]. Естественно, на протяжении десятилетий рос объем перлюстрации. В начале XX века каждый день в официальных «черных кабинетах» вскрывалось от 100 до 500 писем при почтамтах Варшавы, Киева, Москвы, Одессы, Харькова, Тифлиса и от 2 тыс. до 3 тыс. писем в Петербурге. Поступившую корреспонденцию надо было вскрыть, прочитать, при необходимости сделать выписки (так называемый меморандум), сфотографировать, проявить скрытый «химический» текст, расшифровать (если текст был зашифрован), снова вложить в конверт, заклеить и вернуть на почтамт для дальнейшего следования по назначению. Очень редко письма задерживались и конфисковывались. В таких случаях на выписке делалась отметка о задержании письма до особого распоряжения. Вся эта работа предполагала теснейшее сотрудничество с Особым отделом Департамента полиции. Разделение обязанностей не зависело от официальных чинов, а определялось приобретенной квалификацией. Например, Роберт Швейер и барон Федор Тизенгаузен специализировались на вскрытии и заклейке конвертов. Тот же Тизенгаузен и Е.К. Самусьев осуществляли обработку дипломатической почты: вскрытие и замену печатей, фотографирование. Принимали участие в этом и другие чиновники, например О.К. Вейсман, который выполнял и обязанности казначея. Как отмечал Ф.Г. Тизенгаузен, «при наличии неясностей в том или ином письме, содержание письма, искание скрытого смысла, отдельных выражений проходило через <…> других, рядом работавших цензоров. Письма, содержавшие в себе сведения, могущие быть использованы в выписках, складывались всеми цензорами в определенное место… выписки из них делались наиболее опытными цензорами»^[571]. Чтением писем в Санкт-Петербургском почтамте, по словам С. Майского (В.И. Кривоша), были заняты четыре человека. Это означает, что в среднем один человек читал в день около 250 писем. Эту цифру как среднюю подтверждают работники военной цензуры и перлюстрации последующего времени. Например, подполковник А.И. Будагоский, помощник начальника Вятского ГЖУ и по совместительству военный цензор в годы Первой мировой войны, писал в докладной: «Одно лицо, занимаясь 8–9 часов в день, в состоянии лишь просмотреть не более 250 писем (эта цифра крайняя и точно мной проверена), так как кроме просмотра тратится время еще на расклейку и заклейку писем». Правда, в «черном кабинете» вскрытием и заклейкой чтецы не занимались^[572]. Уже в годы советской власти начальник отдела политконтроля ОГПУ И.З. Сурта 12 декабря 1924 года докладывал Ф.Э. Дзержинскому, что «полная обработка писем доведена до 250 штук в день на одного человека»^[573]. Сотрудник отделения политконтроля МГБ СССР в городе Чите в конце 1940‐х — начале 1950‐х годов Л. Авзегер вспоминал, что норма на одного цензора составляла около 200 писем в день^[574].

В Одессе с лета 1908 года цензорам обычно с девяти до четырнадцати часов корреспонденцию приносил почтово-телеграфный чиновник Иосиф Юрченко, испытанный и надежный помощник. Иногда эту обязанность выполняли два других «посвященных»: Былинский и Дубровский. Обычно писем в течение дня было до 500, иногда и больше. Затем старший цензор Ф.Б. Гольмблат разбирал письма, откладывая те, которые подлежали вскрытию в первую очередь. Вскрытием писем занимались практически все сотрудники. Обязанности секретаря-машиниста выполнял В.Ф. Курганов. Копии шифрованных писем делал Н.А. Шейман, служивший с 1911 года. В столице выписки и копии сторожа в специальных пакетах возили в Департамент полиции^[575].

Сама техника вскрытия корреспонденции также претерпевала изменения. Продолжались деловые контакты со службами перлюстрации европейских государств. В 1871 году за границу «по делам службы» выезжал старший цензор П.Х. Витте, в 1888 году руководитель секретной экспедиции К.К. Вейсман осмотрел «черные кабинеты» в Берлине, Вене, Париже, Риме, городах Швейцарии и Бельгии. В результате последовали некоторые изменения в технике вскрытия писем^[576]. В конце XIX — начале XX века конверты вскрывались особыми косточками, отпаривались паром, отмачивались в ванночках. В частности, небольшим костяным ножичком подрезывался удобный для вскрытия клапан письма. Затем под клапан конверта цензор вводил тонкую круглую отполированную палочку размером с вязальную спицу, расщепленную примерно до половины, разрезом захватывал письмо, наматывал его на палочку и извлекал из конверта, не оставляя после себя каких‐либо видимых повреждений^[577].