Сыщик начал спускаться к докам. Вонь протухших рыбьих потрохов издалека ударила в ноздри. Най поморщился, но быстро выкинул сию неприятность из головы. В каждом квартале порой чем-нибудь да пованивало – это не то, на что следует пенять, шагая по чужой вотчине. Вскоре по левую руку выросли утлые сараюхи с вызывающими жалость замками – некрашеные, подгнившие и покосившиеся. Рыбаки хранили в этих халупах лодки, снасти и прочий промысловый скарб, и даже на эту никчемность находились охотники поживиться. Одной рыбой сыт не будешь…
Лодку он, разумеется, мог и стащить – особого ума на то не требовалось, но рыбакам покровительствовала сама Эсилла, и коли кто местный люд огорчит, в море тому
лучше не соваться. С людьми легче договориться, и море будет к нему благосклонно – зачем лишний раз являть Богам свою глупость? Боги более благоволят рассудительным. Да и вообще брать чужое Най не привык.
Старый Ойон цепко взглянул из-под кустистых бровей на подошедшего Ная и продолжил строгать какую-то жердь для своих неведомых нужд.
– Лодка понадобилась? – неспешно поинтересовался он, выждав какое-то время. Вопрос был риторическим, для других целей Най общался с другими людьми.
– Да. Среднюю, на неделю.
Любой другой вытаращился бы при этих словах на наглеца да поднял того на смех, но дед был не таков. Он, все так же не глядя, кивнул и неспешно собрал бороду в горсть.
– Не пройдешь ты там на средней, – сумрачно буркнул он. – Ну да дело твое. Пара серебряных.
У Ная засосало под ложечкой. Откуда старому пройдохе знать, куда тот направляется? Он ведь специально пришел сюда налегке, чтобы ни одной шельме не пришло в голову доискиваться до истинной цели его путешествия. На секунду мелькнула дикая мысль пристукнуть еще и деда, но здравый смысл шуганул эту глупость со всем возможным негодованием.
– Где это «там»? – придя в себя, изобразил Най ехидство. – Я к родне на маяк собираюсь…
– Ну не на Остров же… – басовито фыркнул старик. – Я про маяк и толкую. Ветер северный, напротив гряды волна большая. Обожди неделю, и дуй хоть на маяк, хоть в бездну.
У Ная отлегло от сердца, хотя проницательность старика нервировала его не на шутку.
– Не могут они ждать неделю. Я пройду.
– Ну… как знаешь.
Дед выудил из кармана связку ключей, отцепил один и протянул Наю. Тот протянул деньги.
– Каждый лишний день – медяк, – бросил Ойон напоследок и снова занялся своей жердиной. За старика Най мог поручиться головой – даже если тот чего и заподозрил, об этом не узнает ни одна живая душа. А свою тягу к радикальным мерам пора и приструнить – и недели не пройдет, как он может превратиться в завзятого головореза, коли ретивые мысли будут приходить на ум с той же регулярностью.
– Спасибо, дед…
Сколько, интересно, медяков накапает к моменту его возвращения, если он доберется до земли обетованной? О том лишь Боги ведали, но если уж он достигнет Острова и сумеет вернуться, то беспокоить его будут точно не деньги.
Эссиль поднялся с песка. Солнце уже клонилось к закату, обагрив волны таинственным, колдовским оттенком. Казалось, нырни он в море сейчас, и на дне непременно отыщется что-то удивительное. Не в силах противиться такому искушению, Эссиль криво улыбнулся и нырнул. Проплыв мимо причудливых кораллов, он опустился еще ниже, и действительно – на дне, под буйно колыхающейся растительностью обнаружилась удивительная раковина. Она покоилась обломком белоснежной, причудливой скалы, часть ее была засыпана песком. Огромная – с голову самого Эссиля, не меньше. От восторга тот едва не хватанул морской воды, но опомнился, схватил раковину за удобно ощетинившийся гребень, и рванул обратно к поверхности.
Выбравшись на песок, мальчик некоторое время разглядывал находку, тряс ее на предмет изгнания нежелательных жителей, прикладывал к уху и даже попробовал выдуть какой-либо призывный зов. Ничего не вышло, но Эссиль не отчаивался. Папа должен уметь обращаться с такими штуками – в это он верил со всем своим мальчишеским пылом, и от его призывного сигнала небеса еще содрогнутся.
Захотелось пробежаться. Он припустил во весь дух вдоль самой кромки прибоя – так, чтобы ноги не вязли в песке. С раковиной бег оказался сущей морокой – она болталась в руке невпопад, да еще и оказалась отнюдь не легкой: рука быстро устала. Нахмурившись, Эссиль остановился и поскреб в затылке – что же делать с такой громадиной?.. Но решение нашлось быстро: вдоль берега валялись плети высушенных водорослей – длинных, прочных и гибких. Наматывая их на раковину, продевая сквозь гребни и подвязывая в нужных местах, Эссиль получил вскоре некое подобие сумы. Сообразив, что даже в таком виде она будет колотить его по ребрам, мальчик еще и опоясался этими жгутами, накрепко зафиксировав находку в неподвижном положении. Хвала Богам, что с одной стороны костяные гребни у раковины отсутствовали.
Вот теперь бежалось куда веселее. Через несколько минут Эссиль достиг своей ватажки. Приятели заметили приближение бегуна загодя, и даже успели поспорить, что у того закреплено на поясе, но никто, конечно, не угадал.
Раковина вызвала совершеннейший восторг: так уважительно Эссиля по плечу никогда не похлопывали, а Сати так на него не смотрела еще ни разу. Сейчас в ее глаза можно было нырнуть с головой, а может, и что-то тоже отыскать там, на самом дне – но о том было страшно и помыслить. Такие взгляды способны вскружить голову кому угодно, Эссиль их смущался. Волнения такого рода будоражили кровь и лишали покоя, он тряхнул кудрями и выкинул это все из головы – ведь он и без таких странных взглядов находился на верху блаженства. Тут друзья стали показывать собственные трофеи… Что ж, они тоже без дела не сидели, и вскоре выяснилось, что Эссиль не самый великий и доблестный герой, а всего лишь один из равных. Но это его не сильно расстроило – с такой раковиной он будет героем у своих родителей, и вот это сомнению не подлежало абсолютно.
Навосторгавшись и наговорившись вдоволь, компания призвала своих крылатых коней, оседлала их и взмыла в небо. По правую руку от Эссиля летел Форти, а по левую – Сати, им было весело и вольготно. Пустив своего Аркуна во весь опор, мальчик подставлял ветру горячее лицо, и желанная прохлада материнскими ладонями взъерошивала непослушные кудри. Когда кони утомились, а солнце опустилось к самой земле, они полетели каждый к своему дому.
Мама провозгласила Эссиля Наиглавнейшим Королем побережья, а папа что-то сотворил с раковиной, и даже приделал к ней удобный шнурок. Теперь в нее можно было протрубить, но испытания решили отложить на потом, дабы не перебудить засыпающий Остров. После был ужин и сказка о людях – Эссиль под мерный голос отца начал размякать и погружаться в уютную дрему. Когда папин голос умолк, он сквозь полусон почувствовал поцелуй мамы, услышал «добрых снов, ваше наиглавнейшество» и с улыбкой заснул.
Снилось ему, как он поднимается на Аркуне к солнцу, и призывный сигнал его превосходнейшей, великолепнейшей раковины разносится по побережью во все концы света. Боги благосклонно взирали на него с небес, островитяне – с теплых песков, а люди – со своих далеких, черных пашен.
Течение тут ярилось и пенилось ощетинившимися гребнями волн, накатывая и ударяя утлую посудину в покатые смолистые бока. Ветер свирепствовал не на шутку, силясь опрокинуть лодку с незваным гостем в пучину. Однако старый Ойон дело свое знал крепко – судно стонало, прогибалось под натиском стихий, но всякий раз настырным поплавком взлетало на очередной гребень волны непобежденным.
Ладони ныли, одежда насквозь промокла, приготовленные припасы как-то умудрились выскользнуть за борт, но Най без тени сомнения правил на восход. Здесь отступать уже поздно. Передумать и отступить можно было раньше, пока еще прощальные огни Архипелага маячили за кормой. Когда еще один за другим исчезали из виду рыбаки, откладывающие в сторону снасти и хмуро глядящие на очередного безумца, посмевшего кинуть вызов Богам. Разве придет таким в голову, что они, пришпиленные к прибрежным водам, как насаженная на кукан плотва, сами-то безумцы и есть. Обреченные на нескончаемую, однообразную никчемность самой жизни. Живущие от улова к улову и только уловом, а иные еще и воровством… Забывая, что Боги благоволят дерзким. Не смея бросить вызов судьбе.
