Интересно отметить, что природа будто специально создала Геттона прямой противоположностью Вернеру как по характеру, так и по внешнему облику. Сухопарый и язвительный шотландец профилем напоминал грача. Он не отрицал всемирного потопа, но при том утверждал, что это горячие газы и вздымающие силы внутреннего расплава, словно огромные пузыри, подняли над волнами материки, острова и архипелаги. Часть из них, не выдержав напора, лопалась, и раскаленная лава фонтанами взлетала вверх. Обломки падали и погружались на дно океана, где снова и снова уплотнялись под влиянием все того же внутреннего жара. И снова поднимались материки и снова лопались... Так продолжалось много лет в течение непрерывного развития нашей планеты.

Никакое покушение на устоявшиеся авторитеты не проходит даром. Автору новой гипотезы пришлось выслушать немало неприятных и даже порой оскорбительных обвинений. Но шотландцы не зря славятся своим упрямством. А Геттон был еще и невозмутим, как англичанин. Десять лет спустя после памятной речи он выпустил в свет двухтомный труд «Теория Земли», где подробно изложил и обосновал свою точку зрения. И мир науки не выдержал, раскололся на два лагеря. Одни ученые остались верны полюбившемуся нептунизму. Другие — отдали пальму первенства «плутонизму» Геттона.

Расхождение во взглядах особенно обострилось во время знаменитого спора о базальтах. Вы помните, как в начале своей лекции Вернер говорил об осаждении кристаллических пород, в том числе гранита, гнейса, базальта, порфира... «Ничего подобного,— безапелляционно заявил Геттон. — Даже мальчишке ясно, что базальты и гранит — породы чисто огненного происхождения. Да-с, сэр! Именно так, сэр! Даже мальчишке...»

Спор о происхождении «проклятых» базальтов никого не оставил равнодушным. В 1791 году русский ученый Василий Михайлович Севергин писал: «...базальт долженствовал быть некогда жидок, прочие же обстоятельства сего места убеждают, что он был жидок от огня, то есть некогда плавился». Так, несмотря на свою склонность к нептунизму, Василий Михайлович с готовностью признавал и иную точку зрения.

Спор между нептунистами и плутонистами был полезен по многим причинам. Современникам он показал, что прежде следует накопить побольше фактов о горных породах. А уже потом решать вопросы их происхождения. После этого в геологии окончательно оформилось новое направление: петрография — наука о составе и происхождении горных пород. Кое-кто из исследователей даже начал производить опыты — плавить образцы горных пород в печах и охлаждать их в разных условиях. Как всегда, опыты приносили множество новых знаний, среди которых были ответы на некоторые вопросы и были новые вопросы.

Василий Михайлович Севергин родился в Санкт-Петербурге в 1765 году. Были сведения, что когда-то происходил их род от казачьего атамана Северги. Но так ли это было или нет — неизвестно. А вот то, что отец Васи был вольноотпущенным крепостным музыкантом, так с этим соглашаются все биографы ученого.

Когда родился сын, Михайла Севергин был уже музыкантом придворным, человеком состоятельным. И потому, когда пришло время устраивать одиннадцатилетнего недоросля в академическую гимназию, комиссия отметила, что принятый гимназист обучен грамоте российской и рисованию, а также знает начала латинского, немецкого и французского языков. Зачислили Василия Севергина в отделение «взрослых гимназистов».

В те годы, чтобы учиться, нужно было иметь буквально непреодолимое желание. Во-первых, это было страшно: с родителей брали подписку, что они от своих детей «вовсе... отказываются, и ни под каким видом впредь требовать не будут». При таком предисловии знатные дворяне не спешили записать своих отпрысков на учебу. И гимназистов приходилось набирать из бедных, а то из солдатских детей. И там с ними не церемонились. Большинство обязано было жить при академии, но денег на содержание учеников отпускали так мало, что Ломоносов, инспектировавший здание Академии наук, писал: «...в школы приходили в бедных рубищах, претерпевали наготу и стужу, и стыдно было их показать посторонним людям. При том же пища их была весьма бедной и один иногда хлеб с водою. В таких обстоятельствах наука мало шла им в голову».

Нравы среди гимназистов царили самые грубые. Они дрались, рвали казенную одежду. А за это их драли, сажали в карцер. Учителя были под стать ученикам.

Однако Васе Севергину повезло. Сначала он был «приходящим» гимназистом — во внеучебное время жил дома. На следующий год после его поступления директором гимназии стал академик Иван Иванович Лепехин, ученик Ломоносова и знаменитый ученый-ботаник, путешественник. Он сам прошел через все круги гимназического ада и знал, какой ценой даются знания. При нем многое изменилось в этом учебном заведении России. Лепехин, по словам его учеников, «пекся о воспитанниках, как о младых растениях в академическом саду, который в то время был предоставлен в его попечение. Со вступлением его в сии две должности сад украсился редкими произрастениями; способности в учениках разверзлись; он возбудил в них охоту к чтению, любил их как детей, а они его как отца».

После восьми лет учебы Вася Севергин окончил полный курс гимназии и был «наименован студентом». Его приняли в академический университет. Здесь тоже учиться было непросто. Но пришедшая на смену старому руководству новый директор Академии наук Екатерина Романовна Дашкова решила выбрать из всех 17 студентов университета четырех наиболее способных и отправить за счет государства за границу в Геттинген. Попал в это число и Василий Севергин. Так оказался он среди учеников профессора химии Геттингенского университета Иоганна Гмелина.

Тогда же, еще студентом, путешествуя по окрестностям Геттингена, Севергин сделал очень интересные наблюдения, которые позже, когда он вернулся, легли в основу его работы о базальтах...

Севергину было 24 года, и высказать свое мнение, не совпадающее с мнением авторитетов, — на это нужно было иметь молодому ученому немало мужества. Его работа «О свойствах и образовании базальта» получила очень высокую оценку академика Палласа и принесла Василию Михайловичу звание адъюнкта Академии наук по кафедре минералогии. С этого дня вся его жизнь была неразрывно связана с русской наукой и с Академией наук.

В начале XIX века академик Севергин стал признанным авторитетом в области минералогии и химии не только в своем отечестве, но и во многих странах Европы. Он много путешествовал, решал практические задачи, писал книги по химии и минералогии, учебники для школ и университета, заседал в комитетах. Как и у всякого русского труженика науки ли, другой ли отрасли государственной деятельности, у него была бездна обязанностей, мало денег и еще меньше знаков отличия и наград... Но какая прекрасная это была жизнь — чистая и честная. Никакие временные жизненные блага не в силах перетянуть чашу весов, на которой лежит девиз, выбранный себе еще в молодости Василием Михайловичем Севергиным, — «Труд и рачение».

Начало XIX века время особенное для развития общества. Великая французская революция нанесла решительный удар не только по феодальному строю и королевскому абсолютизму, но и подорвала безграничную власть церкви. «Она недаром называется великой, — писал Владимир Ильич Ленин. — Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, она сделала так много, что весь XIX век, тот век, который дал цивилизацию и культуру всему человечеству, прошел под знаменем французской революции».

В науку пришли новые выдающиеся ученые, которые уже не могли думать и рассуждать по-старому. Они искали и в науке революционные пути. Известный немецкий геолог и палеонтолог Карл Циттель назвал XIX век «героической эпохой» в геологии. Правда, для некоторых из них эти пути оказывались революционными лишь на словах...