Мои товарищи по казарме задавали мне множество вопросов в отношении европейских стран, а также войны. Они вежливо слушали, когда я пытался на моем ломаном английском языке рассказать им о зверствах, творимых немцами, и жестокости, проявляемой русскими. Они изо всех сил старались не проявлять открытого недоверия к моим словам и, чтобы не задеть моих чувств, говорили: Слава богу, Билл, теперь тебе нечего опасаться.
И мы шли в барак Армии спасения играть в настольный теннис. Почему они называли меня Билл, этого я никак не мог понять. Может быть из-за какого-то сходства с этим именем первой части моей фамилии.
Прошло много недель, и я невероятно устал от лагерного однообразия. Однажды утром мы сидели на занятии по анатомии, которое проводил один из наиболее просвещенных капралов. Давалось ему это нелегко и после получаса или около этого его лицо покрылось испариной. Его трудности особенно возросли, когда он перешел к описанию костей ноги. Он замолчал и стал откашливаться, прочищая горло. Затем он вытащил из кармана платок, обтер губы и сказал: "Вы должны знать, что в ноге имеются две большие кости".
Он снова замолк, несколько секунд смотрел по сторонам, как бы ожидая помощи, и наконец произнес: "Они называются . . . ну, значит, кхе-кхе . ."
- Большая и малая берцовые кости, - непроизвольно вырвалось у меня.
- Вот именно, большая и малая берцовые кости, - повторил капрал нелегкие для него названия на латыни.
Когда занятие закончилось, он подошел ко мне и спросил, откуда мне знакома анатомия. Я объяснил ему, что изучал медицину в Польше до войны.
Ты здесь напрасно теряешь время, Билл, - сказал капрал, - Вот чтоб мне пропасть, напрасно, - добавил он твердо. Я переговорю об этом с сержантом. Тебя надо направить в госпиталь или ещё куда-нибудь. Там ты, парень, займешься настоящим делом.
Через несколько дней меня вызвал к себе помощник начальника лагеря. Он приказал мне собрать вещи и быть готовым к отъезду в ближайшие двадцать четыре часа. На следующий день я попрощался с моими товарищами по казарме и, сопровождаемый советами в дружеских и, в значительной части, непечатных выражениях, забрался в кузов грузовика, который должен был подбросить меня до железнодорожной станции.
Меня перевели в 113 армейский госпиталь общего назначения в местечке Конкорд Уэст недалеко от Сиднея. По прибытии, я был представлен его начальнику, который сразу же дал мне назначение в отделение патологии. В течение нескольких последующих недель я скреб и мыл там полы. Оказавшись в этой жесткой системе, я не ощущал своей полезности для дела. Кроме того, я знал, что из-за моей категории Б - 1, по причине моей близорукости, меня никогда не пошлют в боевую часть.
Поэтому, когда пятью месяцами позднее я прочитал в прессе о том, что студенты-медики освобождаются от армейской службы для того, чтобы они могли продолжать свои занятия, я написал заявление в университет в Сиднее с просьбой о зачислении. Ответ был положительным, и мой уровень знаний определили соответствующим третьему году обучения. Подготовив все необходимые документы, я обратился в военное ведомство и попросил освобождения от службы и направления на учебу. Через несколько недель я был уже в гражданской одежде.
Глава четвертая
В апреле 1943 года я начал посещать занятия в университете, но не мог слушать курс лекций из-за языковых трудностей. Вся лексика, которую я освоил в армии, в университете находила небольшое применение, за исключением разговоров с моими товарищами-студентами. В это время мне посчастливилось встретить и завязать тесные дружеские отношения с Фергюсом Брауном, замечательным человеком, который в возрасте сорока двух лет решился получить медицинское образование. Фергюс многое повидал и сделал, и был именно тем человеком, который был мне нужен в качестве проводника и наставника в незнакомой для меня стране.
Учеба на медицинском факультете самого Фергюса прервалась в начале двадцатых годов, когда он был вынужден по материальным соображениям взяться за работу ассистента врача на архипелаге Папуа. Он провел там семь лет, оказывая медицинскую помощь местным жителям. Когда началась война, он вступил в армию, а затем получил освобождение от службы для продолжения учебы. Как и я, он оказался на третьем курсе. Мы оба находились в трудном финансовом положении, пытаясь свести концы с концами и прожить на скудную правительственную субсидию, выделяемую на переселенцев. Но общие трудности только ещё больше сблизили нас.
Ферг был высокий и худощавый, почти лысый, с короткими рыжеватыми усами. Его голубые глаза были невероятно выразительны и обычно они смотрели на людей с интересом и доверием. Он был знаком с сотнями людей различного общественного положения, и именно благодаря дружбе с ним я смог увидеть, так сказать, поперечный срез австралийского общества. Но, что мне нравилось больше всего в Фергюсе, так это его терпимость и доброжелательное отношение к товарищам. Подобно многим австралийцам, которые какое-то время прожили на островах, в нем глубоко укоренился индивидуализм и в то же время неприязнь к субординации и регламентации. В этом у нас с ним было много общего.
Другим качеством Ферга, которое я, как переселенец в эту страну, очень ценил, было его глубокое знание истории Австралии и её политической жизни. И он был щедр и терпелив в своей готовности поделиться со мной своими знаниями. Именно благодаря Фергу я начал понимать эту новую для меня страну, а меня самого стали воспринимать как её неотъемлемую часть. Человеку, приехавшему жить в чужую для него страну необходимо сломать некий барьер. Ферг помог мне сломать барьер, стоявший передо мной, и за это я всегда буду ему благодарен.
Задачу вновь приехавшего в страну облегчает то, что, в общем то, в австралийской политической жизни нет ничего сложного. Выбирая свое правительство, австралийцы руководствуются скорее инстинктом, чем здравым рассуждением. Между сторонниками Либеральной и Аграрных партий с одной стороны и Лейбористской партии с другой, сложилось устойчивое равновесие при довольно значительном числе независимых избирателей без явно выраженных политических симпатий, голоса которых и определяют исход любых выборов. Согласно широко распространенному в стране мнению, хорошо, когда как можно больше людей выбирают правительство путем свободного личного выбора, а не в результате жесткой приверженности какой-либо политической доктрине. В конце концов, в любой стране, и особенности в той, которая находится на этапе поиска путей своего дальнейшего развития, политическую жизнь и политиков следует рассматривать ни больше, ни меньше, как неизбежное зло.
Я прожил в Австралии уже довольно долго, прежде чем понял, что Коммунистическая партия тоже имеет некое место в политической структуре.
Мой первый контакт с коммунистами произошел в том месте в Сиднее, которое является эквивалентом лондонского Гайд-парка. Если у вас имеется разрешение, вы можете свободно высказывать ваши взгляды на любую тему, начиная от религии и до мятежа. Мне попался на глаза митинг, на котором какой-то мужчина раздавал брошюры. На её обложке был изображен портрет Иосифа Сталина. Выступающий обращался к толпе с возвышения. Когда он хотел вызвать энтузиазм слушателей или сделать акцент на каком-либо моменте, он упоминал имя Сталина и толпа разражалась приветственными возгласами. Все было очень знакомо: и стереотипный жаргон выступающего, и механическая реакция слушателей, и изображение Сталина на брошюре. Это напомнило мне аналогичные митинги в оккупированной советскими войсками Польше. Однако было и существенное отличие: там мы должны были и слушать и аплодировать под страхом репрессий, а здесь, в свободной Австралии люди, как я видел, и находились в этом месте и слушали и аплодировали, по всей видимости, совершенно добровольно.
Это обстоятельство не могло не удивить меня, и я поговорил по этому поводу с несколькими моими австралийскими друзьями. При этом я испытал ещё большее удивление. Мои друзья отказались смотреть на политические лозунги, написанные на стенах. Не потому, что им нравился коммунизм или коммунисты. Всякий раз, когда мы заводили разговор о коммунизме, они обычно просто пожимали плечами и говорили: - О ! такое в нашей стране не привьется. А все-таки, как ты понимаешь, русские в этой войне хорошо себя проявили.
