Толкнув слегка Марину, Марфа Ивановна, еле переставляя ноги, хохотала от души. Ясно, почему она так веселится. У неё ж сноха в первые ряды метилась, но прошляпилась. Теперь Марину чествовать будут. А сноха у Ивановны, ой, как жаба-а. Ну такая жаба, что в местных лесах такие и не водятся. Завистливая, злая, тощая, как спичка, а крикливая-а-а, спасу нет. Как рот откроет, хоть уши затыкай. Сирена, ей-богу, сирена. Так и гипнотизирует своей горлопайкой.

Не нужны Фёдоровне слава и почёт, не нужны рукоплескания, поздравительные возгласы. Ей бы Потапа кем заменить, да совестно. Девка уже, считай, на выданье, да и сама – фрукт не первой свежести. Стыдно замуж-то, люди не так поймут.

Неспешно переступая через колдобины, Марина двигалась на работу и вспоминала мужа. Как ты там, родимый? Глядишь за семьёй-то или забыл давно? Радуешься за жену-то?

– Марина Фёдоровна!

Посторонний голос отвлёк от тяжёлых мыслей.

– А? – Марина повернула голову и увидела дочку соседа, что дом напротив стоит.

– Марина Фёдоровна, давайте обратно. Там какая-то женщина приехала. Орёт на всю улицу и колошматит Вашу Зинку, – задыхаясь тараторила Глаша.

– Какая женщина?

– А я почём знаю? Убью, говорит, чтоб знала, как чужим мужикам в штаны ручонки запускать.

– Каким мужикам? – Марина сняла сандалии, прижала их к груди и ринулась спасать дочь.

Заворачивая на свою улицу, она услышала крики. Возле забора стояли женщины с ребятишками и глазели на бесплатное представление, громко переговариваясь и посмеиваясь.

– Неужто Зинка мужика оттяпала?

– А что ей терять? Девка молодая, красивая, в самом соку!

– А мужик чей же?

– Да бог его знает. Какой-то Самойлов. У нас таких отродясь не было!

– А не тот ли Самойлов, что в Зареченске живёт?

– Всё может быть.

– А баба эта, кто ему будет?

Женщины глянули на пухлую бабёнку с крепкими кулачищами, таскающую Зинку за волосы.

– Жена?

– А он разве женат?

Женское племя одновременно пожало плечами. Женат – не женат – неизвестно, всех жителей Зареченска и не упомнишь. Село большое, на несколько километров расстилается, народу – тьма тьмущая.

– Не тот ли это Самойлов, что Игнату Никифоровичу племянником приходится? – баламутила свою память женщина в переднике. – Он ещё из городских.

Бабы вновь недоумённо пожали плечами.

– Расступись! – крикнула Марина, бросившись в толпу.

Дав дорогу хозяйке, бабы приготовились к новому представлению. Марина рванула калитку на себя и вбежала во двор. Там какая-то толстуха мутузила её дочь, схватив за длинную косу. Швыряла по всему двору и орала, как бешеная.

– Куда ты лезешь, шмакодявка? Куда ты свои лыжи навострила? Кого ночами привечаешь? А я тебе сейчас все патлы повырываю, ножонки твои кривенькие повыкручиваю! Я тебе покажу, как к женатому в койку прыгать! Я тебя так раздеру, что ни одна живая душа не соберёт!

– А ну, убери свои крэгли от моего дитя! – навалилась на толстушку Марина и наклонила её голову назад, вцепившись в густой пучок волос. – Отпусти девку, иначе я за себя не отвечаю!

Крикливая нападающая, не ожидая внезапной атаки, расцепила пальцы и завыла в небо:

– А-а, отпусти! Отпусти, шею сломаешь!

– И сломаю! Ты кто такая? Откуда пришла? За что девку мою лупцуешь? – грозно отрапортовала Марина, оттолкнув дочь.

Раскрасневшаяся Зина отпрыгнула и завизжала на всю улицу, разгоняя соседей:

– Что уставились? Делать нечего? Идите отсюда!

– Ой, поглядите-ка, то молчала, когда эта её за космы тягала, а тут видишь, осмелела! – расхохотались любопытные зрители.

– Да я вас сейчас… – Зинка схватила вилы, воткнутые в землю, и направила на людей.

Те бросились врассыпную. Да ну её, придурошную, ещё уколет.

– Зинка! В дом! – гаркнула Марина, наблюдая, как толстуха извивается, пытаясь высвободить волосы.

Пригрозив кулаком незнакомой бабе, Зина прилизала пальцами выбившиеся волоски и забежала в хату.

– А теперь рассказывай, кто ты и откуда сюда пришлёпала, – Марина толкнула женщину в спину. – Почто на девку мою кинулась?

– Твою девку надо в монастырь сдать, чтобы поскромнее себя вела, – гостья вытирала слёзы и шмыгала носом. – Я б на твоём месте так бы её прутом оприходовала, чтоб враз мозги на место встали.

– Да причём тут моя Зинка, скажи толком?

– Смотрю, годков-то ей мало, а как на мужиков прыгать, уже научена, – задыхалась приезжая, поправляя причёску.

– А ну-ка, айда в хату, – Марина взяла гостью за широкий рукав платья и потащила за собой, чтобы не дать соседям удовольствия, подслушать любовную историю.

Усадив бабу за стол, она поставила перед ней кружку с водой.

– Пей.

Охладив разгорячённое горло, женщина выдохнула.

– А теперь выкладывай.

– А что выкладывать? У меня дочка на выданье, а твоя малолетка дорогу ей перешла, – всхлипнула от обиды гостья. – Я свою давно в ту семью сватаю, а тут вона, что.

– Договорённость у них? – стало жалко чужую дочь. Марина села рядом, чтобы выслушать.

– А как же. Девку испортил, а сам на гу́льки. Вона, к твоей бегает, – махнула рукой в сторону толстуха. – А нам теперь, что прикажешь делать?

– А девка-то, на сносях, поди?

– Угу, – и баба заревела в три ручья.

– Зинка! Подь сюда! – у Марины жар образовался под черепной коробкой. – Иди, говорю, всю правду докладывай!

Зина вышла, исподлобья посмотрела на женщин и закусила губу.

– Что?

– Не штокай. – ударив себя по колену, Марина обратилась к плачущей. – А вы… как вас звать?

– Глафира я.

– Глафира, что за парень, как фамилия?

– Самойлов, – всхлипнула та, строго зыркнув на самодовольную девчонку.

– Самойлов? – Зина осмелела. – Так ты ж ошиблась, дура старая!

– Замо́лчь, – нахмурилась Марина. – Не гоже со старшими так говорить.

– Ага. Она меня за косу, а ты за неё заступаться?

– Говори правду, иначе я сама за тебя возьмусь! – рыкнула мать, шлёпнув ладонью по столу.

– А что тут говорить. Эта жирная домом промахнулась, а меня виноватой сделала, – развеселилась девчонка.

– Как это? – Глафира впала в ступор.

– А вот так. Про Самойлова мне Галька рассказывала, правда, я его ни разу не видела. Вот идите к ней и таскайте за волосы, а от меня отстаньте, – закинув потрёпанную косу за плечо, Зина удалилась в комнату.

– Ой, – Глафира накрыла голову руками и застонала. – Ой, беда…

Стыдно стало женщине за свою спешку и неразборчивость. Надо было вначале узнать, кто здесь живёт, а не кидаться на девку, которая по описанию похожа на ту, что дорогу перешла её дочери.

– Так, ясно. – Марина вспомнила слова Клавдии, как та упрекала Зинку в связях с мужиками. – А пойдём-ка к соседям. – Поднялась и позвала за собой гостью. – Сейчас мы и узнаем, кто из чьих окон ночами выпрыгивает и кто кого за титьки мацает.

Удивлённая Глафира ошарашенно посмотрела на хозяйку. Выходя из дома, Марина предупредила гостью, чтобы та молчала, говорить будет сама Марина. Во дворе Клавдии было тихо. Калитка закрыта, дверь – тоже.

– Наверное, на птичник ушла, – расстроилась Марина, высматривая соседку в огороде. – Эх, жаль, сейчас бы таких новостей узнали…

Вдруг, со стороны сарая послышался плач. Тоненький такой, будто кто-то на скрипочке играет.

– А ну, – Марина отворила калитку, – за мной.

За сараем растёт куст малины, а под ним сидят куры, от яркого солнышка прячутся. Марина нагнулась и прислушалась. Писк стоял такой, что душа заныла.

– Да кто там? – вполголоса спросила женщина. – Выходи.

И перед ней возникла фигура в полный рост.

– А ты чего здесь?

Галя вытирала заплаканное лицо скомканной косынкой и хлюпала носом.

– Сижу-у.

– Прячешься от кого?

– Нет. Мне грустно. – затянула песню девушка.

– А мать где? На работу утопала?

– Да-а.

– Ой, мне ж тоже на ферму бежать надо, – опомнилась Марина. – Ты бы сходила к Зинке, чего грустить. Или мамка не позволяет? – свела на переносице пушистые брови.