Будто бы Ильичев разрешил, наконец, последнюю часть мемуаров Эренбурга и сейчас это пошло к Суслову.

Какой-то новый скандал с Евтушенко из-за чтения им по телевидению стихотв[орения] «Качка». <…> На переферии^[15] партработники все рады смещению Хрущева. Ходил слух об его смерти, но будто бы это неверно: он переехал в свою 4-х комнатную квартиру на ул. Грановского. Китайцы нас клеймят снова. <…> Дьяков ездит по переферии и читает отрывки из своей книги^[16]. В Смоленске он сказал, что после опубликования его воспоминаний 28 человек было снято с работы и исключено из партии из числа упомянутых им чекистов. Я видел на машинке письмо некоего Орловского в ред. «Комс. правды» с протестом против очерка Шейнина о А. Грампе^[17] с обвинениями против Шейнина как ближайшего сотрудника Вышинского и следователя по делу Николаева и зиновьевцев, за участие в котором он как будто получил орден. Говорят, редакция «Комсом. правды» поблагодарила автора письма. Да, лучше бы Льву Романовичу помолчать и не высовываться. Рыльце у него наверно в пушку.

3 янв. <…> Вчера вечером у меня сидит сын В. Ф. Пановой, бородатый биолог. Он очень типичен для большого разряда тридцатилетних людей: недоверчивое отношение ко всему, начиная с основ. Этим людям недостаточно легенды о восстановлении попранного ленинизма для объяснения всего. Он симпатичен, мягок и чем-то непонятен. Характерное отсутствие страстности, скепсис, пожалуй, аполитизм. И очень типичный приоритет в интересах к проблемам морали над проблемами политики. <…>

Читаю дневник Герцена (сороковых годов). Раньше я его только пробегал. Он очень интересен и любопытно дополняет «Былое и думы». Местами это блестяще.

Вчера В. Ф. Панова и Д. Я. Дар уехали, а вместо них прибыли на время каникул их дети и внуки.

В ночь на 2-ое В. Ф. [Панова] дочитала мою рукопись о Мейерхольде и утром перед отъездом снова горячо мне ее хвалила, сказав, что этой книге «обеспечен мировой успех». Она считает ее сильной стороной — соединение рассказа-воспоминаний с анализом и размышлениями (то, что как раз стало меня смущать в последнее время). И она, и Д. Я. считают, однако, что книга еще не совсем построена: в разных главах повторяется однородный материал. Видимо, это верно^[18].

4 янв. Целый день сижу над сценарием^[19].

Сокращения даются мне труднее, чем ждал. Все-таки он построен крепко, и приходится сокращать по строчкам, а целые куски выбросить трудно: все это звенья, скованные друг другом.

Просматривал свои наброски «Асенковой» середины сороковых годов. Все главное, мне кажется, удалось включить, хотя когда я писал текст сценария, этих заготовок у меня под руками не было. Я нашел их только в конце осени на старой квартире.

8 янв. Днем приехал из города. Ночевал там у Левы^[20]. С вечера 5-го до вечера 7-го Эмма была у меня.

Закончил переделки сценария. Сделал не все, что меня просили: только то, с чем согласен. Сделанным доволен.

Отдал на машинку. Будет готово 11-го к вечеру.

Звонил Киселеву.

<…> Эмма привезла письмо от Н. Я.^[21] Она пишет, что собирается расставаться с Тарусой и спрашивает: не передумал ли я насчет Загорянки?^[22]

У Левы есть уже № 12 «Нового мира», довольно интересный. В статье В. Шкловского^[23] о мемуарах Зелинского, в целом спорной, есть странное место. Он противопоставляет «увлекательную и кокетливую» «Гусарскую балладу» воспоминаниям Дуровой^[24] как вымысел суровой правде. Но дело-то в том, что воспоминания Дуровой крайне неточны, как это доказал С. А. Венгеров, и их скорее можно назвать романтизированной автобиографией. <…>

Купил в городе книжку Л. Я. Гинзбург^[25]. Она интересна.

9 янв. <…> В «Советской культуре» третьего дня напечатана заметка, что Калининский театр юного зрителя привез на гастроли в Москву три спектакля и среди них — «драма А. Арбузова и А. Гладкова "Бессмертный”». Спектакли проходят в Кремлевском театре. Кажется, это первое возвращение этой пьесы на сцену за 17–18 лет. Я к ней равнодушен, но все-таки приятно.

Продолжаю читать дневник Герцена. Как это я раньше его только перелистывал? Это так умно и интересно, что стараюсь читать медленно, чтобы растянуть удовольствие^[26].

13 янв. Последний день в Комарове. Завтра раненько утром уеду. <…>

Прочитал в «Н[овом] М[ире]» роман А. Рыбакова. Это журнальная беллетристика в духе дня об издержках 37-го года. Ничего, но не больше.

Где буду жить в Л-де, не знаю. Надо дождаться Эмминой премьеры и ленфильмовского решения и поехать, если будут деньги, в Москву. <…>

Жалко уезжать. И потому что здесь снова появились интересные люди, и потому что здесь хорошо и спокойно, и потому что еду в никуда, в бездомность, к ночевкам на диванах, к работе урывками. Если бы были деньги, мог бы остаться. Но я еле-еле съекономил на машинистку.

28 янв. Ничего не записывал с того дня, как уехал из Комарова. Живу неудобно, совсем не бываю один в комнате и все прочее. Все это время ночевал на Кузнецком^[27] и лишь иногда у Левы на Мойке. <…>

Прошли ленинградское и московское писательские выборные собрания. Ленинградское ознаменовалось свержением клики Прокофьева — результат той подготовки, которую я наблюдал в Комарове. Во главе нового секретариата: Дудин, Гранин, Панова, Кетлинская^[28] и др. Кроме Дудина — все умеренно «левые». В Москве по слухам не избраны Кочетов^[29], Грибачев, Смирнов, Соболев^[30]. <…>

Прошла с успехом премьера «Трех сестер» в БДТ. У Эммы едва ли не наибольший успех из всех исполнителей. Она играет прекрасно. <…>

Что еще? Умер Черчилль.

В полученном с машинки «Пастернаке» оказалось 7 с половиной листов — больше, чем думал^[31]. Перепечатано плохо, с массой ошибок: печатала какая-то диллетантка, дама с поэтической душой. Получил от Л. Я. [Гинзбург] книгу «О лирике». <…>

Cсорюсь с Эммой из-за ее курения.

30 янв. Вчера получил деньги на Ленфильме^[32] <…> Это очень мало для всех моих дыр и долгов, но и это что-то. <…>

Лева пишет, что № 1 «Нового мира» задерживается не из-за мемуаров И. Г. и публикации Пастернака, а из-за вводной статьи Твардовского о сорокалетии журнала с утверждением правильности его линии^[33].

«Новый мир» интересуется моей статьей о Кине, а «Знамя» чем-нибудь о Мейерхольде.

Подробности московских собраний: речи Злобина^[34], Паперного^[35] и, как пишет Л., «артистическое блядство» председательствующего К. Симонова. В правление все же путем «кооптации» протащили нескольких мерзавцев, не избранных при голосовании, но на съезд делегатами не избрали Кочетова, Ермилова^[36], Дымшица, Барабаша^[37], Озерова и многих. <…>

Секретарем правления избран хамелеон Михалков, автор гимна («гимнюк», как острил Е. Л. Шварц) и подлых стишков о Пастернаке в 1958 г.

4 фев. Вчера дневным поездом приехал из Л-а и остановился у Левы^[38]. <…>

Пригласил Леву и Люсю пообедать в Арагви. Ненужная встреча у Елисеева с Анной Арбузовой^[39]. Она говорит, что Алексей кончил переделки «Бессмертного» и просит, чтобы я ему позвонил.

10 фев. В понед-к 8-го приехал с Оттенами в Тарусу^[40]. Вернулся сегодня. <…> В Тарусе все время читал законченную рукопись книги Н. Я. Много нового, все перестроено, умно, зло, захватывающе интересно. Листов 20, наверно. Много говорили с ней о разном. Насчет дачи (Загорянки) она еще ничего не решила: планы о кооперативной квартире в Москве.

Таруса ослепительно красивая, искрящаяся февральскими сугробами. <…>

И Оттены такие же, только постарели и они оба, и Ольга Афанасьевна.

11 фев. Утром позвонил Эренбургу и он пригласил меня вечером прийти, хотя завтра утром он уезжает с Л. М. в Париж [рассказы Эренбурга: истории про Сталина и — Кагановича (с газетой), Хрущева, Литвинова…] О том, как Литвинов в 37-м году и в начале 50-х гг. спал с револьвером под подушкой, чтобы не даться живым, если за ним придут^[41]. <…>