И потом всегда подозрительно отношусь к моде. Первый рассказ еще не прочитал и как-то не тянет^[5].

В целом — Кафка — это видимо — хороший Леонид Андреев. Но мне лично это искусство не нужно — ни высшего, ни третьего сорта. Пруст — другое дело! И почему их ставят рядом — не понимаю…

[далее вклеено внизу листа: ] Мне кажется, что Вы Лева [зачеркнуто и вписано поверх от руки — синими чернилами. Очевидно взято из письма] несправедливы к книге о Экзюпери. В ней так много навалено материала, что уже за одно это ей благодарен. Чорта ли мне с концепциями автора! Я всегда предпочту книгу, где нет концепции, но много фактов, худосочному, но со строго выстроенной мыслью труду. Такие книги располагают думать самому: поэтому-то их так и не терпят те, кто считают, что книга, в которой автор не убедил читателя, не имеет ценности. Нужно не убеждать, а толкать к самостоятельному мышлению, хотя бы спорящему с автором. В этой книге просторно для собственных мыслей: спасибо за это!

Недостаток моей книги о Мейерхольде в ее адвокатской интонации. Я тоже стремлюсь в чем-то уговорить, убедить. Психологически это понятно при общей ситуации с именем М-да, но от этого как раз убедительность-то и проигрывает. Все думаю, как бы ее перестроить, чтобы она была внутренне свободнее.

19 фев. На Ленфильме вступил в исполнение обязанностей худрука Хейфец и предъявляет сценарию какие-то новые требования^[6]. Смотрел сегодня актерские пробы. Все посредственно: находок нет. М. б. лучше других: Волков на Гурова, Фатеева на Марину и юная Федорова (дочь Зои^[7]) на Таню. Познакомился с новым композитором Чистяковым (или Чайниковым?)^[8].

Письма от Ц. И. Кин с ответами на мои вопросы и от Н. Д. [Оттена] со странными упреками, что «мы» не интересуемся делами друг друга. <…>

Снова морозы. Эти дни странные разговоры с Э[ммой], от которых на душе холодно.

20 фев. Снова просмотр «проб» с Хейфецом. Он настаивает на новой переработке сценария. В его доводах есть разумное зерно: возвращение к Рахманинову и его музыке, но это требует переработки всего сюжета, т. е. отделение Корнилова от Рахманинова, и от этого уже меняется очень многое.

Юридически я наверно могу отказаться: сценарий утвержден всеми инстанциями и т. п., но практически это может поставить под риск всю постановку, ибо Хейфец не консультант со стороны, а «худрук» объединения, и мне нужно очень хорошо все взвесить. <…>

Я разговаривал с Хейфецем (у Киселева при руководстве Объединения) довольно резко: не столько по существу его предложения, сколько о методах редакторской работы, много месяцев шедшей как раз в противоположном направлении. Ох, как это все надоело!

Вечер памяти В. Э. Мейерхольда во Дворце искусств вчера состоялся. <…> Я должен был говорить 25 минут, но не рассчитал и говорил 50 м. <…> Еще говорили Тиме, Вивьен, Ю. Герман^[9] (он прочел новую редакцию своих воспоминаний с яркими отступлениями в плане гражданского гнева — это имело большой успех и наэлектризовало зал), Акимов^[10], Винер^[11]. <…> В целом вечер прошел хорошо. <…>

28 фев. <…> Письмо от Над. Як-ны и мой ответ^[12]. Спор продолжается. Консерватизм бывает разный — у нее консерватизм оппозиции. Что-то в этом меня очень раздражает: наверно — привычка из всякого пустяка делать обобщение. «А в дверях уже стучало обобщение» (О. Мандельштам)^[13]. По-человечески ее можно понять: привыкнув всю жизнь быть гонимой, нелегко изменить психологию, но именно от нее мне хотелось большей свободы и живости ума.

Днем в Ленфильме, у Рахлина^[14]. <…>

Должен за две недели сделать поправки к сценарию. А статья задержалась. Это скверно.

Иногда побаливает сердце.

29 фев. Вчера получил в Ленфильме впервые деньги за «консультацию», т. е. за бесконечные переделки сценария.

Весь день звонки и встречи, связанные с подготовкой вечера памяти В. Э. в Театральном институте 2-го. Тут главный энтузиаст — студент Миша Морейдо^[15]. <…>

3 марта. Состоялся второй вечер памяти В. Э. в зале б. Тенишевского училища. Я председательствовал, что было обозначено в хорошо, со вкусом напечатанном пригласительном билете. Выступали А. В. Смирнова^[16], И. Савельев^[17], Л. Вивьен (хорошо), А. Крон^[18] (неплохо), Т. Есенина^[19] (очень хорошо) и Акимов (хорошо). Была выставка, устроенная, как и весь вечер, самими студентами. Мне этот вечер понравился больше, чем первый: в нем не было казенно-комильфотного отпечатка.

Я сам говорил немного, предваряя каждого выступавшего, открывая и заключая. Прочитал под апплодисменты стихи Маяковского о М-де^[20] и предложил почтить его память вставанием.

А после вечера ссора с Э. очень глупая.

5 марта. Вечер с Таней Есениной, которая живет у родных В. Э. (племянников) на Малой Посадской. Много говорим, вспоминаем. Она умница, талантлива, но рано постаревшая и как-то замутуженная суровой жизнью. Ее рассказы, в которых нахожу несколько не известных мне подробностей о последних неделях жизни М-да.

Пьем коньяк. Она заканчивает сценарий для Ленфильма. Послала в «Нов. мир» новую повесть, которой впрочем, сама не слишком довольна. Она похожа на Зинаиду Николаевну^[21], а голос просто страшно похож.

[в середине листа подклеено] Вчера встреча и длинная прогулка с Борей Слуцким. <…> Он согласился с моим определением, что Евтушенко это медиум, через которого говорит время и он все же симпатичней пустоватого Вознесенского.

9 марта. <…> Над поэтом Бродским (из-за которого у меня возникла такая бурная полемика в письмах с Над. Як.^[22]) был суд, но он кончился ничем: поэта увезли в психиатрическую больницу. Хотели доказать, что он «тунеядец».

[текст на листе набран из подклеенных кусочков, в которых просвечивает и обратная сторона (с неразборчивым текстом):] После наших вечеров у меня уйма новых приглашений: доклад о М[ейерхоль]де в Театр. музее <…>.

Вызывали меня в издательство. Я не понял, чего они хотят. Какой-то сбивчивый и туманный разговор. М. б. им хотелось бы от меня узнать, каковы перспективы с М-м и что означают вечера, передача и пр.? Они неискренне просили скорее сделать все вставки и переделки в моей рукописи, а я притворно говорил, что только этим и занят. У кого-то из древних греков была эпиграмма о том, как продавец всучивал покупателю гнилой товар, а тот расплачивался фальшивой монетой. Серьезной заинтересованности и деловых расчетов я в этом разговоре не увидел. Но снова думаю о книге.

Читал хорошую речь Хрущева, возмечтал, чтобы у нас искусством руководили так же, как собираются руководить сеяньем овса и вики. <…>

11 марта. <…> Эти дни читал интереснейший 1-й том Эйзенштейна с его мемуарами. <…>

Вечером мне звонит [Виталий] Аксенов^[23]. Он прочитал что-то о Рахманинове и уже хочет все это втиснуть в сценарий. Сначала говорю с ним вежливо, потом распаляюсь и обрываю разговор. <…>

На днях смотрели с Э[ммой] «Живые и мертвые». Все батальные сцены убедительны и волнуют, все прочее, кроме сцен с Серпилиным — Папановым — плоско и неинтересно. Удивительно Симонов не умеет писать живых людей (и женщин особенно). Есть какая-то фальшь в образе Синцова. М. б. потому, что он только «терпит» и не думает. Лавров сначала приятен, потом надоедает, так как характер статичен. У зрителей успеха нет, хотя видимо фильму суждена в будущем году премия^[24].

13 марта. <…> Будто бы в тяжелом положении Миша Светлов. <…> Оказалось полное обсеменение организма раком. Он знает об этом. <…>

Письма Над. Як., Н. Д. и Левы. Пишу ответы.

Говорят, что нынче должен быть суд над Бродским, отложенный для психиатрич. экспертизы. Каков бы он ни был, в этом есть нечто от произвола недавней эпохи: ему не предъявлено ни политического, ни уголовного обвинения.