Штурманский состав по очереди поднимался в воздух на ТБ-7, который удалялся на порядочное расстояние (никак не меньше сотни километров), после чего начиналось шаманство над приборами.

Параллельно действиям шли комментарии вроде:

— …привязка по первому и второму, есть контакт, изменить курс, азимут двести двадцать… так держать…

— …оставляю короткие, перехожу на сверхкороткие, сигнал устойчивый, курс…

— …уточняю, курс двести двадцать один, к перестроению товсь…

— …поправка к курсу два градуса к северу, дистанция…

— …внимание… сброс!!!

Любовь к объективности требует заметить: никакого сброса не было хотя бы уж потому, что бомбовой нагрузки самолет не нес. Но даже с учетом этого очевидно ошибочного слова, все остальные ясности не добавляли. Непосвященный вряд ли бы смог перевести на человеческий язык половину сказанного, а действий штурмана не понял бы вовсе. К этому следует добавить: непосвященных на борту почти что не имелось. Командир бомбардировщика был полностью в курсе, а бортмеханик не входил и не мог входить в число посвященных, ибо всего вышецитированного диалога не слышал (двусторонюю связь ему на время учений отключали, он мог только сообщить что-то командиру).

Нельзя сказать, чтобы пилоты были в восторге от задания с обучением штурмана. Скорее оно вызывало у них скрежет зубовный, но… все они были дисциплинированными командирами, а также понимали необходимость этих учений. Коринженер все же разъяснил им суть основной боевой задачи: бомбить объекты предстояло в скверных погодных условиях. А если бы вопреки прогнозу погода оказалась бы ясной, то боевая операция подлежала переносу по времени.

На самом деле требование имело чисто педагогическую основу. Рославлев точно знал и погоду на тот день, и расписание цели, и иные параметры. Сдвиг по времени был не просто нежелателен: он грозил сорвать всю операцию.

Второстепенные объекты были в некотором смысле легче в работе. Во-первых, у них была порядочная длина — от ста двадцати до тысячи метров. Во-вторых, присутствие женщин и детей полагалось крайне маловероятным на самом длинном объекте, а на более коротком их вовсе быть не могло. Но у этих двух были и минусы. Отсутствовала система точного наведения. Точнее сказать, она полностью отсутствовала для второго объекта, а для третьего лишь с некоторой вероятностью, Правда, коринженер клялся на общем собрании, что уж по цели длиной более сотни метров умная бомба не промахнется, но в ответ на это заявление весь летный состав подумал практически идентично: "Всякое бывает".

Объективно говоря, готовность истребительного авиакрыла была наивысшей, то есть лучше, чем у штурмовиков и бомбардировщиков. Положа руку на сердце, Смушкевич и Рычагов не могли винить в этом летный персонал. При всей сложности МиГов летать на них все же было попроще, если, конечно, не заниматься особо сложным пилотажем. Но как раз это было строжайше запрещено под страхом полного отстранения от полетов. Атмосферу сгущали также высказывания Рычагов на разборах полетов:

— Это вы не были в обучении у товарища Александрова. Если он только выберет для этого время — тогда узнаете… нынешние занятия курортом покажутся.

"Курсанты", разумеется, не спорили, хотя в мыслях не соглашались с этими словами. Обучение ни по каким признакам на курорт не походило. Матчасть учили, правда, не особо строго, на что было получено разъяснение в следующих словах: "Вам надо только знать, что неисправно и можно ли с этим дотянуть до своих; исправить своими силами вы все равно ничего не сможете". Зато пробные воздушные бои, да не с кем-нибудь, а со своим же братом-истребителем, только что те летали на обычных машинах (большей частью на "ишачках"), да еще с полной регистрацией всего происходящего на хитрых кинокамерах, необычайно миниатюрных, но дающих отменное изображение, с возможностью остановки показа, перемотки… это да. Причем на разборе полетов к записи подключались хитрые расчетные устройства, которые безжалостно показывали предполагаемые трассы снарядов или возможность захвата цели ракетой. Натурально, все ошибки выявлялись, как на планшете с бумажными схемами боя.

— Это что, — приговаривал в таких случаях товарищ комдив, — видели бы вы, как мои полеты Александров разбирал. Пух и перья летели!

Штурмовики (в неофициальной обстановке коринженер именовал их "вертолетчицы") продвигались в обучении медленнее. Почему-то на их занятиях Александров присутствововал чаще, чем на всех прочих. Соответственно, и пояснения вкупе с критикой им доставались в большем объеме.

— Даже не думайте, что вам придется штурмовать линии окопов. Забудьте. Это работа для артиллерии… и минометов тоже. Лейтенант Литвяк, вот на записи видно: ваш вертолет завис неподвижно. Зарубите на спинном мозгу: висеть на месте на ударной машине нельзя: тут же зенитки проснутся. Ко всем относится! Вот для вас подходящая задачка: подкрасться незаметненько к домику на берегу реки, да снести его внезапным ударом так, чтобы щепочки от него три дня искали и не нашли. А в домике этом оч-ч-ч-чень важные персоны, такой объект уничтожить — все равно, что батальон полностью накрыть. Или того почище: артбатарея пусть даже дивизионного калибра. О корпусном и не говорю. Думаете, она не в состоянии крови нашим попортить? А при ней зенитки. Должны они там быть, не могут не быть, потому что я сам бы не пожалел зенитного прикрытия. Но ведь не достанешь ее, если не знать, где замаскированные пушки. А вы, девчатушки, увидите сверху, где к ней подвозят снаряды, да куда полевые кухни ездят. И дадите, чуть высунувшись из-за пригорка, небольшой залп эрэсами — так чтобы на зенитки хватило — а потом уж от всей души по пушкам. Так-то вот. Да еще транспортные операции. Сходу могу сказать: наверняка потребуется доставка десантников, боеприпасов для них, а то и тяжелого вооружения. Ну и раненых вывезти. Окружения — они на войне бывают…

Вертолетчицы слушали, кивали, шушукались между собой — и учились с упорством паровоза, берущего тяжелый подъем.

Бронетехника, само собой, тоже получала долю внимания. Вопреки уставу, бойцы отрабатывали езду на броне и прыжки с танка или бронетранспортера на ходу. Коринженер в самых сильных и частично матерных выражениях настоял, чтобы тренировки проводились сначала на крайне небольшой скорости, которую увеличивали постепенно. Разбор действий танков и бронетранспортеров также частично шел при его участии.

— Лейтенант Пыльнов, объясните всем нам, чего ради вы встали неподвижно, да еще где: на высотке! Вы там торчали, как башня Кремля — видны за десяток километров. Да еще вылезли по плечи из башенного люка. Вы думали, вражеский снайпер от вида такой мишени расплачется от умиления? Или ваш танк сочтут недостойным выстрела из противотанковой пушечки, которая разует машину? А может быть, вам не терпелось получить бутылку горючей смеси на корму? Между прочим, вы продвинулись настолько вперед, что мотострелки не успели прикрыть ваш танк. Ведь говорили на тактических занятиях: использовать складки местности. Они-то вас прикроют, а вот ваша тупая башка — прикрытие не из важных…

Отдельно шли полеты на "леталках" — так остряки прозвали крошечные, весом считанные килограммы, аппаратики, которые по перемещались по сигналам с земли и передавали изображение. По непонятной причине коринженер почти не участвовал в отработке их действий. Правда, эти крохи не тянули на роль штурмовиков, истребителей и, тем более, бомберов. Только разведка. Они выявляли замаскированные доты, и доходило даже до того, что ночью могли видеть человека или автомобиль с теплым двигателем. Коринженер только провел вводное занятие, дальше операторы учились самостоятельно. Ну, почти самостоятельно: злобные штабные подкидывали хитрые вводные, изощряясь в подлости и низости. Особенно же зверствовали они в заданиях на поиск снайперов — явно по наводке того же Александрова.

Относительно танков, артиллерии и мотопехоты коринженер имел отдельный разговор с Черняховским.