Что же до впадин, Имп Плюс знал, что впадин нет, поскольку в голове Имп Плюса оказалось изображение человека. У человека были испорченные за годы зубы и неплотные белые тампоны на глазницах. Глазницы бегали. Но глаза не видели. Впадины были там, но не тут, у Имп Плюса.

У Имп Плюса не было черепа. У него были сетки.

Некоторое, что хотелось бы вспомнить, он некоторое время не мог. Он припоминал стебли. Они были длинными, и тут он их нигде не видел.

Импульсы рисовали Имп Плюса своими сообщениями. И Имп Плюс рисовал их. Хотя внутри яркости сообщения клонились вдоль градиента. Имп Плюс склонялся их принимать. Он клонились по яркости. Яркость была хорошей. Она обертывала. Она свертывала сообщения. Он мог отсылать сообщения. Он мог говорить по Концентрационной Цепи. Вокруг него уплотнялась яркость. Часть яркости стала им.

Яркость была Солнцем.

Импульсы громоздились в голове. У Имп Плюса не было черепа. У Имп Плюса не было головы. Имп Плюс всегда был головаст на фигурные числа. Чем же теперь были тени, если не этими фигурами птиц? Имп Плюс был во многих частях и мог падать сразу к ним всем. Это трудно, но ничего не поделать. Это значит видеть.

Если Имп Плюс упорствовал видеть без глаз отростками, то это были оптические стебли. У Имп Плюса должны быть такие. Если не оптические стебли, то что?

Путешествуют ли такие вопросы в ответ на импульсы? Отказ, отказ.

Между нависла разница.

Именно изменение склонялось к зеленому и от него. Имп Плюс ощущал, что изменение сделал он. Но не чтобы взять подъем. Изменение, которое дало ему крайнее преимущество, посредством импульсов понимать из сообщений больше, чем они передают. Импульсы сообщений проходили через это изменение.

Изменение было градиентом, потому что Имп Плюсу сказали градиент, и импульсы поступали по нему, и он склонялся их принимать.

Из импульсов сообщений через это изменение он знал, что его утрата реальна. Его утрата всего, кроме доли.

Всего, кроме доли чего?

Имп Плюс утратил знание о том, что было утрачено.

Импульсы, так долго получаемые с Земли на частоте, запрашивали об уровнях света, глюкозы. Но он получал их во множестве точек, значит градиентов много. Импульсы запрашивали показания гальванометра — квантовый выход светового излучения, — которые Имп Плюс знал, но также сейчас впервые не знал. И зеленое называли. Но имена соскальзывали вниз по градиенту, который открывался и склонялся к тому, чтобы быть множеством градиентов.

Имп Плюс мог дать ответы. Теперь же, кроме ответов, было и другое.

Куда бы он ни устремлялся, какая-то часть просто отсутствовала. Частица различия. И на ее месте наклонение. Резкий спад.

И через это Имп Плюс подумал: или внезапно оглянулся на то, что подумал: те частицы, какие отсутствовали, отнесло целью его оглядывания: и его зрение — это сила Солнца, лучом управления преобразованная в нем обратно в свет. У него было много целей. У него? У Имп Плюса имелось слово операция. Пульсы не прекращались; и Имп Плюс часто слышал слова слышите меня, но то и дело через иной клапан он иногда получал другой приказ, меня слышьте, и не понимал от него это поступает или с Земли. Солнце у Имп Плюса было одним глазом; и если так, то что могло быть двумя? Возможность чего-то.

Среди яркости Имп Плюсу поступило, что от него что-то осталось.

Значит некоторые градиенты были Имп Плюсом. Вот почему он мог впасть в себя.

Он слышал слово слышать. Оно шло непосредственно от импульсов, или это было из-за его вклинивания. Разделить молекулы, реагируя на поглощенные фотоны, и получить квантовое выделение. Слова не очень склонялись.

Продавца газет с марлей неплотно на слепых глазах здесь нет. Имп Плюс это знал. А Имп Плюс здесь.

Как и тени, которые не птичьи. Не сорок или мухоловок с хвостами длиннее их самих. И тени медлительны для теней частоты; и, подумав так, Имп Плюс увидел, что, как с глазами зеленого перед ним, так и с частотой, распространяющей волны, Имп Плюс совершил акты наблюдения.

Яркость уходила и возвращалась, изгибалась и приходила. По градиентам. И сейчас тени переместились и в сторону, и ближе. Имп Плюс это видел.

Яркость приходила вдоль линий. Когда он смотрел, они сворачивали и вновь скручивались вокруг кольцами.

Яркость, которая была Солнцем или от Солнца, многократно проходила мимо него между тем, что он знал, и тем, что он почти знал. Сон с одной стороны, затем с другой, никогда не на обеих, также временами его нет ни на одной. Слово для сна было лишь с одной стороны, но сейчас стало слышимой линией вдоль середины меж двух сторон. Слышимой, потому что импульсы из Центра сказали слово. Но слышимой сейчас вдоль какой-то середины, потому что у Имп Плюса было слово. И когда Центр сказал СПАТЬ, слово также оказалось как та линия вдоль середины, так что лишь одна сторона погрузилась в сон, а не обе. Но это было внове, и какое-то время Имп Плюсу не требовалось знать, почему Центр проводит Гы — проводит ЭЭГы, — считая, что обе его стороны спят, когда на самом деле во время любой отдельно взятой ЭЭГ — которую Имп Плюс сейчас превратил в электроэнцефалограмму, — лишь одна сторона ответила на передачу Земли СПАТЬ. Или обе, но спала лишь одна сторона. Но, значит, у него просто не было двух сторон, или он так думал — а это означало, что у него сбой.

Солнце много раз проходило между сном и не-сном, и импульсы в Имп Плюсе были вне его, и он вспомнил, как прибыл сюда, и думал, что скоро сейчас с ним здесь впервые случится сон, что означало и пробуждение. Он повторил здесь, так как в этом что-то было.

Здесь.

Имп Плюс вспоминал, как он был главный на смене. И как его меняли. И как впадал в себя, но затем, как ему напомнили об импульсах посредством импульсов.

Имп Плюс знал больше. Знал через то, что мог бы назвать сном, сном, где чего-то не хватало, самого сна. Зарянки летали у Солнца. Они то удлинялись, как лебедки, то сжимались, как локти. Но не зарянки — слишком медленные. Такие медленные, что не двигались. И слишком большие, чтоб быть внутри, где они и были.

Яркость, установившаяся вокруг Имп Плюса была такой, что стало жарко. Или должно быть. Тут было окно, которое подчинялось Земле и не давало Солнцу жечь. Эта мысль пришла Имп Плюсу с одной из частиц, которая некогда просто отсутствовала, а теперь его преследовала, что раз у него нет глаз, он не видит яркость, а лишь помнит ее, как слово установка — солнечная установка. Найдя его, частица резко исчезла в заряде яркости.

Что остался вспышкой из множества установленных одиночных линий, которые скручивались, если Имп Плюс на них смотрел. Но когда он пытался вспомнить, откуда они, те постепенно отпадали от него вниз и становились градиентами сами — градиентами в свободном полете.

Но градиенты были здесь, а солнечная установка — нет. Хотя солнечная установка получала длинноволновой свет Солнца, так как солнечная означала Солнце, — и длинноволновой свет здесь. Если солнечных установок здесь нет, то где Вони? Солнечные установки — их стало больше одной, как градиента, когда он о них думал. Значит, он, Имп Плюс, сделал их больше. Значит, тогда каким-то образом они здесь. Как давно был длинноволновой свет Солнца, такой, как здесь, что принимается солнечными установками? — установками, которые и здесь и не здесь. Здесь и там Имп Плюс обнаруживал бреши на месте просто отсутствующих частиц; и когда эти бреши, которые были его, гонялись за теми стремительными частицами, то обнаруживали их как раз в тот миг, когда каждая частица приближалась настолько близко к частице другой склонности, что обе, встретившись, исчезали — в бреши так близко к его сердцевине, что ему казалось, будто он это видел: общая линия, линия, скручивающаяся, но еще не круг, в возможность множества линий, градиент радиуса на одной линии с брешью, который был движением, для которого градиент долгие годы на Земле был лишь именем.

Имп Плюс вспоминал года, но не мог вспомнить какой сейчас. Или когда.