– Если бы меньше выпил. Я понял, – заканчиваю за него. – Не парься. – Нина Васильевна?

Главбухша, которая на стуле сидит так прямо, будто ей в задницу вбили кол, вытягивается еще усерднее.

– Да?

– У вас есть что добавить к сказанному?

– Нет. По моей части никаких наездов не было. – Четко, будто рапорт зачитывает. А отрапортовав, знакомым образом поджимает губы. Вот из-за того, что они у нее всегда так поджаты, я и не обращал никогда внимания, какие они… А сегодня обратил на свою голову. Когда она их, пересохшие и дрожащие от испуга, облизывала. – Вообще никаких, – добавляет, опять смачивая губы языком. – Ни предписаний, ни писем. А плановую проверку мы без нареканий прошли еще в августе.

Да. Я помню. Не помню только, выписал ли я ей за это премию. Может быть, да, а может, и нет. Не помню, чтобы Нина Васильевна просила, а сам я мог забыть.

– Еще раз извините за то, что вам пришлось пережить сегодня.

– Вы не виноваты.

– Тогда забирайте пальто. Я вас отвезу.

– Ставрос Агафоныч, может, вам не надо сейчас за руль, – замечает Азаров.

– Чего это?

– Лучше водилу берите. Чтобы на вас никаких протоколов нельзя было составить.

– Да пофиг. Не будет этих, они напишут, что я елки удобряю. Вон… – отшвыриваю от себя бумажку. Изо рта главбухши вырывается испуганный смешок. Застываю, повернув к ней голову. Избегая моего взгляда, Нина Васильевна бочком выходит из кабинета. Интересно, если там такой тыл, то что с передом? Тоже ведь под пиджаками оверсайз прячет! Они ей страшно не идут. Пошла же мода!

– Никита Семеныч, погоди! А что мы про нашего главбуха знаем?

– А с чего вдруг интерес? – Азаров возвращается в свое кресло. – Вы на Зайку нашу грешите? – изумленно вскидывает брови.

– Да нет. Просто интересно. Работаю с человеком бок о бок уже… Слушай, а сколько она у меня работает? Что главбух два года, помню, но она же раньше пришла. Почти в самом начале.

– Не почти. А с самого открытия она тут, – часто и быстро кивает Никита. – Помните, как вы взяли тогдашнему главбуху помощника?

– Как такое забудешь?

Славное было время. Еле выкручивались. Глувбух загибался, но я еще очень долго не мог себе позволить взять ей кого-то в помощь. Банально не тянул по деньгам.

– Ну, вот это Нина была. После вышки сразу к нам пришла девочка.

– Припоминаю, – морщусь. Собственно, по этой причине, когда предыдущий главбух ушел, я и доверил Нине Васильевне свою бухгалтерию. Если кто и разбирался с ней досконально, то это она. Не припоминаю вопросов по ее части, которые Зайка не смогла бы закрыть.

– Тогда что вас интересует? – недоумевает Азаров.

– Как она вообще? Чем живет? Есть муж, дети?

Сейчас-то, когда мы разрослись и обзавелись собственной службой безопасности, любой наш сотрудник при приеме на работу подвергается тщательнейшей проверке. Но когда я нанимал Зайку, меньше всего меня волновала ее подноготная. Мне просто нужно было найти дурочку, которая согласилась бы впахивать день и ночь за три копейки. Какие уж тут проверки? Кому их было проводить? Не самому же за ней шпионить. Я и так в то время крутился, как мог. Сам себя не помню в те годы. Да и не стояла у нас тут очередь из желающих попасть в рабство.

– Ставрос Агафонович, – ржет Азаров, – если бы она кого-нибудь родила, боюсь, даже вы заметили бы.

Хмыкаю. Ну, да. Живот бы я, наверное, не проглядел. Хотя и это не факт. Балахоны, которые какого-то черта предпочитала носить моя горячая (кто бы мог подумать?) главбухша, можно запросто использовать как палатку. Прятала же она каким-то непостижимым образом от меня свой шикарный зад? Я думал… Нет. Не так. Я вообще про нее не думал. Мне было абсолютно плевать, какая она под одеждой. Толстая или тонкая. Фигуристая или шарообразная. А теперь же… проклятье. Ну, просто конец света какой-то! Закрываю глаза, а на обратной стороне век – ее задница, упакованная в алые стринги с бантиком. И ноги ладные в каблуках. И чулки! Кто бы мог подумать, что под всеми этими невзрачными скучными тряпками такое сокровище? Как прикажете дальше совещания вести? Я ж теперь все время буду гадать, что там на ней надето!

Член, который и не думал падать все это время, дергается, больно упираясь в ширинку. Стискиваю зубы. Трахаться нужно не только с работой – факт, о котором не стоит забывать, сколько бы этой самой работы на тебя ни свалилось. Иначе всякое непотребство начинает лезть в голову. Например, желание трахнуть собственную же главбухшу. Которую трахнуть, конечно же, можно, другое дело, что я буду делать потом? Ругаться с человеком, на котором завязан весь твой бизнес – глупо. А то, что разовый перепихон – достаточный повод для ссор и обиды, и к бабке ходить не надо.

Нет уж. Спасибо. Я пока еще в ладу с головой.

Но какая же задница!

Пока я предаюсь то ли мечтам, то ли воспоминаниям, дверь в кабинет открывается, впуская стайку щебечущих девиц. Самая бойкая выступает вперед:

– Ставрос Агафоныч, а можно мы Никиту Семеновича украдем? Праздник же, а вы все работаете!

– Воруйте! – милостиво разрешаю.

– А вас? Вас своровать можно? – хихикает еще одна.

– Извините, девочки, но я – пас. У нас тут неприятная история случилась.

– Значит, правда, что к нам группу захвата присылали?!

– Правда-правда. Но мы все уладили, – нетерпеливо смотрю на часы. Нина Васильевна уже наверняка оделась и теперь стоит, парится. – Все на выход!

В кабинете главбуха заперто. Хмурюсь. Я привык, чтобы мои команды выполнялись четко. Неужели Лунопопая не дождалась и уехала? Заглядываю на всякий случай в приемную – тоже никого. Все веселятся. Может, и моя Нина Васильевна решила оторваться, на всё забив? Спускаюсь вниз.

– Марин, ты Нину Васильевну не видела?

– Она, по-моему, уже ушла.

Киваю, едва сумев скрыть досаду. Стремительно выхожу на улицу. Замечаю ее сразу. Стоит под фонарем, смотрит, как снежинки кружатся. Если она пришла к нам сразу после института, то сколько ей? Тридцать два? Тридцать три? Не больше.

– Нина! – Ну, какая она Васильевна, даже если ей тридцать три? – Давай, запрыгивай.

Она, наверное, удивлена, что я перешел на ты. Мне же кажется, то, что я видел ее голую задницу, дает мне повод не выкать. Может быть, это ошибка. Да и похрен. Никто мне не мешает вернуться к прежнему формату общения завтра. Посмеиваясь, открываю перед ней, изумленной, дверь.

– Я могла бы вести свою…

– Могла бы. Но не стоит. Садись уже, – командую. Нина ежится. На улице не май, но и не особенно холодно. Неужто такая отзывчивая? Трясу головой, потому как перед глазами – сами знаете, что стоит. Пипец скручивает. Как пацана сопливого. Обхожу капот, усаживаюсь рядом. Нина возится с ремнем, который никак не поддается. Поворачиваюсь к ней, включаю свет в салоне. Наклоняюсь. Помогаю защелкнуть ремень.

Она всегда так пахнет? Или это из-за шока? Да чтоб тебя!

Машина успела прогреться. И медлю я лишь потому, что не мешало бы мне перед тем, как трогаться, сначала прийти в себя. Поворачиваюсь, надо же что-то сказать по случаю. Тянусь, чтобы выключить свет. И замираю, увидев, куда моя главбухша пялится, не отрывая глаз. Эм… Как-то я не подумал, что мой стояк будет так очевиден. Медленно выдыхаю. Нина, мать его, Васильевна, зачарованно трясет головой, поднимает глаза, но те, тряси не тряси, все равно абсолютно пьяные. Мне почему-то кажется, что расстегни я сейчас ширинку, даже просить ничего не пришлось бы. Такая она голодная.

Ах ты ж черт. Гребаный ад!

Не знаю, что бы я сделал, если бы у нее не зазвонил телефон. Не знаю, что бы она сделала…

– Да! – хрипло, резко, как выстрел. – Да, Юлий Борисович, что случилось? Д-да. Конечно. Я прямо сейчас приеду. Дайте мне, – глядит на торпеду, где светятся часы, – минут тридцать-сорок.

Кивает, отвернувшись к окну. Что-то там говорит, нервно потирая свободной рукой бедро.

– Что произошло? – хмурюсь я.

– Возникли кое-какие дела. Я все-таки сама поеду.