Наблюдавший за Таштой Муоца видел, что тот мысленно переживал все то, о чем рассказывал. Внутреннее напряжение отчетливо читалось на его морщинистом лице. Казалось, тяжелые годы жизни и мрачные картины будущего навалились на него с новой силой, как бы пытаясь прогнуть это состарившееся тело и могучий дух.
Старец снова сел.
– До того, как покинуть мир живых, я должен был показать тебе эту пещеру и рассказать о ее тайне, – продолжил он после недолгого молчания. – Таково было решение Совета Страны. Но не думай, что ты получил от нас какой-то дар. Нет, сын Акты, это не дар. Это тяжкий груз, который тебе на протяжении всей жизни предстоит нести на своих плечах. Это твой долг, Муоца. Долг перед народом и предками. Священный долг перед прошлым и будущим! Оберегать пещеру и путь к ней отныне предстоит тебе. Об этом месте не должен знать ни враг, ни даже друг. Перед тем, как ты пойдешь той дорогой, по которой пойду сегодня я, выбери самого достойного, лучшего из лучших среди сынов нахов и приведи его сюда, как сделал это я. В свое время тот приведет следующего… – Ташта резво вскочил. – А теперь идем! Я выполнил свой долг. Проводи меня к Селе. Мое старое тело должно упокоиться в склепе Туш-Лама…
Переложив на Муоцу ответственность за пещеру и ее тайну, Ташта облегченно вздохнул, словно с плеч его свалилась тяжелая ноша. Он вышел из пещеры, сопровождаемый своим спутником, но дальше уже пошел не по той тропинке, по которой они шли сюда, а повернул на восток. Обогнув скалу, нависающую над входом в пещеру, Ташта начал спускаться по склону, покрытому огромными дубами в два, а то и в три обхвата. Листва на их густых кронах наполняла весь склон удивительно мягким, но вместе с тем до боли в сердце тоскливым шелестом. Притихли и обитатели леса, словно почувствовали торжественность происходящего на их глазах действа. Казалось, они в скорбной печали провожали старца, идущего держать ответ за свои земные дела перед главным Судьей. Только редкая птица лениво взмахивала крылом и тут же стыдливо затихала. Откуда-то со стороны доносился шум падающей на камень воды. Ташта сбавил шаг, прислушался и, еле заметно улыбнувшись, повернул на этот шум. С каждым шагом поступь его становилась тверже. Голова старца была гордо поднята, а широко открытые глаза уверенно смотрели вперед. Человеку, увидевшему старца в этот момент, и в голову не пришло бы, что тот идет к самому печальному из всех пристанищ, чтобы остаться там навсегда. Ачакан Ташта шел вперед с нетерпением юноши, боящегося опоздать на свидание с любимой, будто его и в самом деле впереди ждала какая-то радостная встреча, о которой он давно мечтал…
Ташта остановился перед устремленной вертикально вверх, словно стена боевой башни, гранитной скалой. Шедший следом Муоца не сразу увидел вход в пещеру, который был скрыт нависающими ветвями деревьев и густой растительностью. Молодой человек понял, что это за пещера. Он вдруг осознал, что увиденное и услышанное сегодня приговорило его быть погребенным не в родовом склепе, о чем мечтает каждый мужчина в этих горах, а именно здесь, в этой таинственной горе… И никто из его родных никогда не поклонится его останкам…
– Я останусь здесь, Муоца, а ты уходи. Перед тем, как вернуться к себе домой, предстань перед Советом Страны. Они расскажут тебе еще много того, что ты как хранитель тайны должен знать… У нас принято, чтобы тот, кто спускается в темноту, оставлял назидательное слово тому, кто остается под солнцем. Мое завещание будет коротким, – голос старца окреп и напоминал сейчас рычащий звон булата. – Народ, покинувший землю предков, перестает быть народом. Он не возродится до скончания света. И край нахов – всего лишь обычная земля, если сами нахи не живут в нем. Я завещаю к,онахам беречь и землю, и народ. Мечом и словом, духом и мыслью… Кто предпочел чужие обычаи и нравы своим, уже наполовину предал. Такой не должен обладать ни правом слова, ни правом руки. Да не изберут предводителем даже над тремя нахами того, чей корень не питался из недр этой земли, и да не достанется право возглавить народ тому, кто желает и добивается этого. Да не вырастут ни в одной нахской семье сыны, которые отделяют свое счастье от счастья народа. И да не осквернят никогда эту священную землю потом несчастного раба… Да останется земля нахов и впредь щедрой на доблестных мужчин и благородных женщин!
Положив свою руку, достойно послужившую Отечеству, на рукоятку меча, расправив плечи, с горделивым взором состарившегося орла, камнем падающего с небесной выси вниз, чтобы разбить о скалы свое уже бессильное тело, не желая влачить жалкое существование презренного падальшика, Ташта твердым шагом вошел в пещеру – последнее свое пристанище…
Муоца долго стоял, не сходя с того самого места, где с ним попрощался легендарный Ташта. Увиденное и услышанное не породило в его голове печальных мыслей. И на похоронах Ташты он себя тоже не чувствовал. Все его сознание, сердце и душа полнились гордостью за свой народ и к,онахов, которых он рождал. И в последний день своей земной жизни Ташта показал пример крепости духа и преданности двум великим святыням – народу своему и Отчизне! Муоца уже знал, что он не зря жил на этом свете, ибо имел честь лицезреть и слушать таких к,онахов, как Ачакан Ташта…
………………………………………….
Настало время, когда и Муоцу избрали членом Совета Страны… Пришел и он к пещере Туш-Лама, ведя за собой возмужавшего Болата. Срезая кусты и ломая стебли папоротника, освободили вход в пещеру. Как когда-то Ачакан Ташта, Муоца поведал и показал все, что должен был поведать и показать, завещая хранить и беречь тайну Туш-Лама следующему за ним посвященному. Потом обогнул скалу, спустился по склону, покрытому дубовой рощей, и стал перед гранитной стеной. Бросил последний взгляд на белый свет…
Вернулся и Муоцин Болат, проводив своего отца, Актин Муоцу, в склеп к,онахов…
…………………………………………………..
Снова я увидел своих пращуров уже через несколько столетий…
Мир оставался все таким же – жестоким и коварным… бессмысленно жестоким и коварным! Человек продолжал враждовать с человеком… будто главный смысл его пребывания на земле заключался только в том, чтобы убить или быть убитым… будто и замысел Создателя, заселившего эту землю бессчетным многообразием жизни, сводился лишь к одному – торжеству зла над добром, лжи над истиной и жестокости над милосердием…
Равнодушное и неумолимое время неслось по очередному кругу…
…Далеко на западе, вокруг города, заложенного вскормленными волчицей братьями, возникло огромное и сильное государство. Оттуда приходили вести, которые восхищали и вместе с тем удивляли нахов. О богатстве и могуществе этой страны, красоте его городов и воинском мастерстве полководцев ходили легенды. Нахи, сами великолепные воины и не менее искусные строители, воздвигавшие башни и крепости на неприступных вершинах гор, умели ценить и уважать доблесть и трудолюбие, в ком бы они ни проявлялись. И каждый раз при упоминании народа Рима они не скупились на самые возвышенные эпитеты. Наряду с этим там творились и мерзкие вещи. Настолько уродливые, что к,онахи, несмотря на все свое богатое воображение, не могли даже представить их себе. Еще более удивительным было то, что такие постыдные дела не считались недостойными. И уж вовсе поражало, что эти гадости стали обычным делом не только среди рабов, но и в обществе якобы благородных людей. К,онахам, привыкшим ценить честь человека (и женщины, и мужчины) выше всяких святынь, было трудно поверить, что такие нравы никем не осуждались и даже стали нормой жизни. Однако, судя по всему, о далекой стране говорили правду – не могли же все купцы, посещавшие города Кавказа, сговориться между собой и просто из праздности обманывать нахов, оказывавших им гостеприимство и обеспечивавших на своих землях безопасность их караванам.
По весне очередной восточный караван пересек Каспийское море и высадился на землю нахов. В пограничном тупе24 хозяева каравана сообщили, что они намерены добраться до Рима, чтобы продать там дорогие ткани и приправы, которые везут из далеких восточных земель. Узнав об этом, двое молодых людей, уже больше месяца дожидавшиеся каравана именно в Рим, примкнули к купцам, намереваясь дойти с ними до столицы империи и своими глазами увидеть чудеса, которые ему приписывали. Караванщики с радостью приняли молодых людей. Путь был неблизкий и довольно опасный, а двое молодых, крепких и, по всей видимости, искусных в ратных делах защитников, вдобавок к тем воинам, которые сопровождали караван, им никак не помешали бы. В мужестве же этих людей сомневаться не приходилось. Блеск в глазах и суровые, несмотря на молодость, черты говорили о многом, особенно караванщикам, чей промысел обязывал обладать умением разбираться в людях с первого взгляда. На караванном пути не раз случались схватки с шайками разбойников, подстерегавших добычу в самых неожиданных местах. Хотя правители земель и брали с караванов дань за безопасность на своей территории, в нужный момент эти защитники редко оказывались рядом. Поэтому дорогие товары караванщиков, да и жизни их тоже, оставались под защитой одних только небольших отрядов, нанятых перед выходом в далекий путь. Прекрасно зная об этой опасности, никто из купцов не был против того, чтобы их охрана усилилась еще двумя воинами. А если к тому же они из нахов, тем более. О доблести свободных горцев им не раз доводилось слышать не только от их друзей, но и от врагов.
