В это время в Северодвинске проходили сдаточные испытания три головные лодки разных проектов 2-го поколения. Их сдача тоже приурочивалась к упомянутой знаменательной дате. Это было такое столпотворение, что только аварийной лодки там еще не хватало.
По инициативе П.Г.Котова в столовой лидера «Баку», на котором разместился экипаж лодки, было проведено его общее собрание. На нем Котов представил морякам Г.М.Грязнухина, назначенного дирекцией завода ответственным сдатчиком этой лодки, и меня в качестве руководителя всех работ, в том числе и тех, которые должен выполнять экипаж. В выступлениях моряков звучали обязательства восстановить лодку к пятидесятилетию революции.
В этот же день я присутствовал на заводе на партийном собрании по поводу ремонта аварийной лодки. Все выступавшие, как один, говорили, что задачу можно выполнить только при условии введения аккордно-премиальной оплаты труда. Лично меня коробило такое откровенное вымогательство денег. Десять лет спустя я уже жалел, что кончились те времена, когда всего можно было добиться путем выплаты законных премий. Деньгами все уже были сыты, и прельстить людей стало возможно только дефицитными благами: покупка машины вне очереди, путевка в санаторий, подписка на книги и т.п.
Геннадий Михайлович Грязнухин, которого я уже характеризовал ранее как опытнейшего строителя лодок и большого умницу, очень быстро определил объем работ по восстановлению сгоревших отсеков и заказал заводским службам необходимые поставки. Меня он заверил, что в срок уложится, ибо выделенных сил ему хватит, и у него в резерве есть еще те силы, которыми он распоряжается, будучи ответственным сдатчиком плановой лодки.
Осмотр начали с 1-го отсека. Штатного освещения в нем не было – все выгорело. Скудный свет двух переносок выхватил из темноты аспидно-черные предметы. Причудливо изогнутые огнем металлические конструкции соседствовали со слегка обгоревшими деревянными вещами. Краска горит быстрее, чем дерево. На сгорание деревянных предметов не хватило кислорода. Отсек уже несколько суток вентилировался, тем не менее в нем стоял густой смрад. Было ясно, что от запаха можно избавиться , только выбросив из отсека все оборудование, кроме торпедных аппаратов, сняв с корпуса изоляцию и краску, где они сохранились, и отпескоструив поверхности до металлического блеска.
Во 2-м отсеке тоже все нужно было заменить, хотя огонь пробивался туда только в районе носовой переборки. От различных пеногасителей и от воды, обильно использовавшихся при борьбе с пожаром, все оборудование в отсеке пришло в негодность. Запах в отсеке тоже был стойким.
Когда мы проходили по отсекам, турбинисты обратили наше внимание на налет масляного кокса на подволоке и вентиляционных трубах своего отсека. Осмотр гидравлической машинки показал, что и здесь прокладка была пробита. Решили заменить прокладки на всех машинках, а турбинистам я выписал 20 кг спирта для очистки отска от масла.
После ознакомления с лодкой объем работ значительно увеличился. Часть новых работ взял на себя Геннадий Михайлович, а работы, не требующие заводского оборудования, поручили экипажу. Но из-за боязни сорвать срок сдачи лодки никто не брался делать целый пакет крупных работ. Из них я запомнил только замену аккумуляторной батареи. На базе ее меняют десять суток, а здесь с помощью хорошего крана можно было бы управиться и за пятеро. Новая батарея в Северодвинске была. Я рассуждал так: мое дело – полностью ввести лодку в строй, сделать ее боеготовой. Если к юбилейной дате сделать часть работы, а после этой даты еще полмесяца приводить лодку в порядок, получится непонятная мне игра в прятки, в которой выигрывают только составители победных рапортов. Подводники и я вместе с ними оставались в дураках и даже в обманщиках: рапорт есть, а боеготовой лодки нет.
Я пошел посоветоваться к П.Г.Котову. Он остановился в квартире для высокопоставленных гостей завода, и вечером я его там застал. К разговору подключился Игорь Владимирович Коксанов, заместитель П.А.Черноверхского, приехавший обеспечивать сдачу головных лодок и остановившийся в этой же квартире. Коксанов обладал на редкость острым умом и быстрой реакцией. На моих глазах он сделал карьеру
От младшего военпреда до первого заместителя министра судостроительной промышленности. Я еще не закончил излагать свои вопросы, а он уже сообразил, что для сдаточных лодок принятие моих предложений было бы невыгодно. И он мне решительно отказал. Павел Григорьевич почему-то проявил необычную для него пассивность и промолчал. Я ушел, не солоно хлебавши. Как всегда в таких случаях меня разбирала досада, и я был преисполнен желанием настоять на своем.
Надо сказать, что я всегда иронически и даже неодобрительно относился к суете вокруг знаменательных дат. Я не вижу в них ничего магического. Какая разница – 50 лет или 49 лет и 9 месяцев? Что от этого меняется в природе явления? Создавалось впечатление, что наши идеологические теоретики, будучи не в состоянии проанализировать современные проблемы и наметить пути преодоления трудностей, просто листают календарь, находят там пяток юбилейных дат – вот и готова политическая программа. Давно прошедшие события начинают пропагандировать с такой неистовой тупостью, что не знаешь, как от всего этого отплеваться.
Поостыв, я понял, что П.Г.Котов побоялся сорвать установленный Д.Ф.Устиновым срок сдачи лодки. Я стал размышлять, а как поведет себя директор завода Е.П.Егоров, когда я обращусь к нему со своими просьбами. Видимо, ему всего важнее выполнить задание Устинова, а какой при этом будет объем работ – вопрос подчиненный. На этом-то я и решил его подловить.
Как я и предполагал, Евгений Павлович отверг мои предложения на том основании, что они ставят под угрозу срок сдачи лодки. На это я ответил, что Главкому не нужна лодка к юбилею, но с недоделками. Я сейчас отправлю ему шифровку и попрошу перенести срок на 20 ноября. Уверен, что срок перенесут, я уже консультировался по телефону. Евгений Павлович понял, что попал в ловушку. Вместо бодренького праздничного рапорта у него будет «жалкий лепет оправданья», если срок будет перенесен. Поэтому он позвонил Грязнухину и велел выполнить дополнительные работы в общий установленный срок. Мы с Дорожинским радовались, заводчане побранились, поднатужились и все сделали.
Лодку сдали 3 ноября, она пошла на свою базу, а я поехал домой, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, глубокую печаль вызывали возникавшие в памяти картины пожарища и мысли о погибших моряках. С другой стороны, я испытывал удовлетворение от факта досрочного ввода в строй лодки и приобретения опыта устранения последствий аварии, похожих на боевые повреждения.
В феврале 1972 года стало известно, что подводная лодка, которую в свое время прозвали «Хиросимой», терпит бедствие в Атлантическом океане. В одном из отсеков возник пожар, который погасить не смогли. Моряки были вынуждены покинуть и соседние отсеки, так как загазованность не позволяла в них находиться. Лодка всплыла, хода она не имела. Вскоре загазованность стала такой, что весь личный состав покинул отсеки и собрался в ограждении рубки. В лодку спуститься было нельзя, выйти на надстройку невозможно, так как разыгрался сильнейший шторм.
Но хуже всех было двенадцати морякам, которые находились в кормовом отсеке. Они вовремя загерметезировались, и к ним не попали газы, выделявшиеся при пожаре. Горел соседний с ними отсек, в котором был выходной люк. Путь к нему был отрезан.
К лодке подошло наше торговое судно, которое оказалось ближе других к месту трагедии. Затем подошли еще один наш транспорт и несколько американских военных кораблей, предложивших свою помощь. Командир лодки от американской помощи отказался. Тем временем шторм разбушевался еще сильнее. Попытки гражданских судов взять лодку на буксир оказались тщетными. Подойти близко не давала волна, а издали не могли даже подать конец. Когда же ценой неимоверных усилий заводился буксир, его мгновенно разрывало, как нитку. Этот сюжет повторялся несколько дней, пока не пришла помощь с Северного флота.
