Мой постоянный оппонент И.В.Горынин, ставший уже директором ЦНИИ «Прометей», тоже не среагировал на заявление Патона. Он сравнивал нашу сталь с американской. Дескать, мы и они достигли одинаковой прочности стали, но наша все-таки лучше: ее можно сваривать без подогрева, а американцам приходится перед сваркой разогревать свою сталь до 100 градусов, иначе околосварная зона будет вся в трещинах.

Представитель военно-морской науки Николай Степанович Соломенко очаровательно улыбался и говорил, что теперь все будет хорошо, так как предложено много полезных мер, и сам Патон их одобрил.

Горячо выступил украинский академик Медовар. Он доказывал, что причиной наших бед является отсталость отечественной металлургии, и не только по части слабого развития электровакуумного переплава. У нас очень старые и мелкосортные прокатные станы. Американцы для подводных лодок катают листы 4 х 40 м, а наш блюминг -2,5 х 4м. Величайшим событием у нас был пуск стана на 3,5 м, но он катает тонкий лист для авиации. Медовар призывал моряков нажать на металлургов: «У вас такие важные объекты, вы такой массовый заказчик, что только вы можете сдвинуть металлургов с их закоснелых позиций».

Не знаю, как сейчас моряки давят на металлургов, только в заданиях на 12-ю пятилетку предусмотрено увеличение производства стали электровакуумным способом на какие-то 10-12%, а мне бы хотелось на 300-400%. Положение не изменилось, зато И.В.Горынин и Н.С.Соломенко в 1984 году были избраны действительными членами Академии наук СССР.

В описанных случая я попытался показать, как все мы старались «довести до ума» технику на уже построенных лодках. Без этого мы не добились бы безаварийного плавания и четкого обеспечения боевой службы.

Конечно, лучше было бы, если бы в проекты кораблей поменьше закладывалось конструктивных недостатков. Но в условиях спешки, которая господствовала при создании кораблей, это было невозможно. Шла гонка вооружений. Не отстать от «супостата» в классах кораблей и их количестве – это было вопросом большой политики, и мы с пониманием относились к недоработкам кораблестроителей.

Я имел доступ к проектам будущих кораблей, однако, реализовать возможность познакомиться с ними было не легко, так как вечно были какие-то срочные дела, которые нельзя было отложить на завтра или отодвинуть в сторону. И все же для технической учебы нужно находить время. Если не будешь знать проекты будущих кораблей, не сможешь правильно планировать и не предвосхитишь будущие проблемы.

Я два раза ездил на учебу в Обнинск, где нам, небольшой группе офицеров, читали специальный курс лекций сначала по лодкам 2-го поколения, а через пять лет – по лодкам 3-го поколения. Иногда я готовил заключение нашего управления по проектам будущих лодок. Бывая на судостроительных заводах, я обязательно знакомился с новыми лодками на стапеле. Таким образом, в принципе я был в курсе дела по кораблям будущих пятилеток, и кое-что попадало в поле моего зрения.

Во время изучения новых проектов чувство удовлетворения и большой интерес вызывали новые принципы проектирования, новые системы, механизмы и устройства, представлявшие собой образцы научно-технического прогресса. Вместе с тем, иногда я обнаруживал несостоятельность тех или иных конструкторских решений и пытался вмешаться, пока не поздно. Так, большой удачей было то, что я вовремя заметил неремонтопригодность энергоустановок лодок 2-го поколения, забил тревогу, в результате чего появилось замечательное оборудование для ремонта этих установок. Было много положительно решенных вопросов меньшего масштаба.

Но были у меня и поражения в схватках с создателями новой техники. Я уже упоминал о реакторе с жидкометаллическим теплоносителем, так называемом «коне Лейпунского». Этот «конь» то и дело преподносил нам сюрпризы. Часто это были такие головоломки, что на их разгадки уходили чуть ли не месяцы. Мне трижды приходилось выезжать для устранения последствий аварий на этом реакторе. И каждый раз мы были бессильны устранить причины аварий, так как они были связаны с основополагающими принципами энергоустановки.

Своими сомнениями я поделился с Борисом Акуловым и Володей Рудаковым и выяснил, что их выводы полностью совпадают с моими. Обращался я и к самому Александру Ильичу Лейпунскому, который уклончиво заметил, что наука находится только в самом начале изучения вопроса, а мы имеем дело с совершенно неисследованными явлениями.

Когда я учился в Обнинске во второй раз, мне показалось, что скомпрометировавшие себя принципы повторяются в новом проекте. Чтобы до конца убедиться в этом, я составил письменный вопросник из 18 пунктов и попросил преподавателя учебного центра ответить на них на следующем занятии. К следующему занятию он ответы не подготовил, но пообещал, что по моим вопросам будет прочитана специальная лекция. Физиков в Обнинске, как селедок в бочке, среди них разыскали наиболее компетентного лектора. Послушать эту лекцию пришли все преподаватели и руководство учебного центра. Мои сомнения были полностью подтверждены.

Вернувшись в Москву, я сейчас же написал доклад, в котором изложил свое мнение о необходимости отложить строительство новых кораблей или строить их с другими энергетическими установками.

Акулов мой доклад завизировал, а Новиков, прочитав, долго думал и принял решение отправить доклад в ГУК ВМФ. В общем-то, он его отправил по правильному адресу, но сам от участия в этом деле устранился, оставив меня один на один с проблемой.

Примерно в это же время я был вызван по какому-то вопросу в аппарат ЦК КПСС к Свету Саввичу Турунову. Он меня приглашал не в первый раз, был моим ровесником, окончил наше училище двумя годами позже меня, поэтому я счет возможным высказать свою позицию, когда речь зашла об этом проекте лодок. Надо заметить, что это был с моей стороны чрезвычайно рискованный шаг, так как в этой инстанции нам разрешалось излагать только апробированные начальством тезисы. Отступлений от этого правила не терпели ни работники аппарата ЦК, ни начальники. Свет Саввич одернул меня, сказав, что подобные суждения он слышит в первый раз, а с этим проектом его знакомили куда более компетентные люди, чем я.

В.А.Рудаков, которого назначили заместителем начальника ГУК, высказался там в духе нашего с ним мнения об этом проекте, но его вызвал В.А.Фоминых и предупредил, что они не сработаются, если Рудаков не изменит своей позиции.

Через некоторое время меня пригласил в ГУК контр-адмирал Вадим Михайлович Соловьев. Перед ним лежал мой доклад. Вадим Михайлович разговаривал со мной осторожно и ласково, как с больным, боясь, очевидно, что я его прерву и назову своими именами те вещи, которые он старался не упоминать. Так разговаривают с изобретателями, которых считают слишком увлеченными и в то же время агрессивными.

В моем докладе была ссылка на лектора из Обнинска. Оказывается, его разыскали и проверили у него достоверность моих тезисов. Вадим Михайлович по каждому из указанных мною недостатков рассказал, какие предложены пути их преодоления, что делается для этого в НИИ и на заводах. ГУК открыл две новые научно-исследовательские работы, как мне показалось, в связи с моим докладом.

Какая-то польза от учиненного мною переполоха, следовательно, была, но все научно-исследовательские работы не опережали строительство новых лодок, а отставали от него, и они не изменяли основополагающих принципов энергоустановки, а лишь сглаживали негативные стороны там, где это было возможно.

Послушав Вадима Михайловича, я долго молчал, оценивая ситуацию. Никто не опроверг моих суждений, но никто и не поддержал. Строительство лодок было уже развернуто, в него включились крупные предприятия, и требовалась очень большая смелость от тех, кто мог бы приостановить этот процесс. А они уже проделывали дырочки в своих пиджаках и тужурках для крепления ожидаемых наград.

Известны высказывания литературоведов и деятелей искусства, в которых они восторгаются рыцарем печального образа Дон Кихотом именно за его сражение с ветряными мельницами. Я этих восторгов не разделяю. Я сказал Вадиму Михайловичу, что ответом удовлетворен, так как мое предупреждение специалистам понято правильно.