— Не знаю, что тебе ответить, — сказала Людмила Евгеньевна. — Владимир Ильич Ульянов-Ленин как Председатель Совнаркома очень занят. Он и так работает днем и ночью и все праздники тоже.
Утром, когда мы с Женькой шли в клуб, город выглядел празднично. Развевались красные флаги. Между домами висели кумачовые полотнища с лозунгами: «Да здравствует 1 Мая», «Утопить белого барона Врангеля в Черном море».
В. И. Ленин на Красной площади 1 Мая 1919 года.
Улицы столицы были пустынны. Не собирались демонстранты, не играли оркестры. Взрослые работали на воскреснике.
— Товарищ Ленин тоже работает. Он с кремлевскими курсантами бревна таскает! — сообщил запыхавшийся Адька.
Мы с Женькой хотели бежать в Кремль посмотреть, как работает на воскреснике Ленин.
— Вас туда не пустят, дети, — сказала строгим голосом Людмила Евгеньевна. — Кремль охраняют часовые. Собирайтесь-ка лучше на прогулку!
Мы построились парами и пошли в сквер, что напротив Большого театра. Впереди, не сгибая спины, шагала наша строгая руководительница.
Весеннее солнышко грело, как летом. Между булыжниками на мостовой пробивалась молодая травка. На кустарнике набухли почки. Вот-вот из них, как цыплята из яичек, проклюнутся липкие листочки.
— Айда фиалки у фонтана искать! — крикнул Женька и осекся.
Неподалеку от заброшенного в войну фонтана собирался митинг. Стояли люди в шинелях, в рабочих блузах, в гимнастерках.
— Дяденька, тут на фронт провожать будут? — насторожился Женька.
Рядом с ним молча пыхтела, стараясь протиснуться между взрослыми, Муха. Остальные ребята тоже нажимали изо всех сил. Откуда ни возьмись, появился высокий дядька в военном френче, с наганом на боку.
— Брысь, мелкота! — закричал он.
Мы испугались.
Но тут подъехал автомобиль. Из него вышел Ленин. Улыбающийся, с красным бантом на груди. Он услышал, как военный гонит нас прочь, и неожиданно заступился.
— Детей надо пустить вперед. Обязательно вперед, и только вперед! — сказал Владимир Ильич.
При такой поддержке нам никакой дяденька с наганом не страшен! Мы прошли вслед за Лениным и встали впереди взрослых, ближе всех к Владимиру Ильичу.
В этот день закладывался памятник Карлу Марксу. Ленин говорил речь. Потом он расписался на металлической пластинке. Мы смотрели во все глаза. Женька даже покраснел от внимания. Пластинку с подписью Ленина положили в углубление. Владимиру Ильичу дали в руки мастерок. Он должен был первым начать работу на месте будущего памятника.
Владимир Ильич присел на корточки и быстро положил раствор…
— Ловко! — в восторге зашептал мне на ухо Женька. — Будто настоящий каменщик.
Наверное, он проговорил это довольно громко, Людмила Евгеньевна услышала.
— Наблюдайте, дети, и учитесь, пожалуйста, делать все так же хорошо и аккуратно, как Владимир Ильич, — сказала она.
Людмила Евгеньевна говорила всем, но обращалась она, конечно, в первую очередь, к моему нетерпеливому и поэтому не всегда аккуратному другу.
А кругом уже громко, восторженно приветствовали Ленина. Он торопился уезжать. Его не хотели отпускать. Владимир Ильич улыбался, приветственно махал рукой с зажатой в ней кепкой, смущенно показывал на часы, вынимая их из жилетного кармашка.
— Товарищу Ленину надо ехать на другой митинг. Его ждут, — раздался чей-то густой бас, очевидно военного командира.
Ильич уехал.
…Мне не терпелось рассказать дома о событиях этого дня. И я еле дождался мамы. Ее, как и папу, называли старой гвардией большевиков. Она сидела в царских тюрьмах и два раза участвовала в голодовках. Один раз голодала 13, а другой — целых 18 дней. Нас в семье было пятеро детей. Один другого меньше, а мама все время работала. Приходя домой, она еще долго возилась с домашними делами: мыла полы, стирала. И нас приучала делать все по дому.
— Владимир Ильич Ленин терпеть не может неопрятности. Он живет скромно, одевается просто, но все у него чисто и аккуратно, — не раз напоминала нам мама.
Вот и теперь, едва увидев маму, я выпалил:
— Видел! Я сегодня видел, как аккуратно работает Ленин!
Мама улыбнулась, но тут же недовольно осмотрела нашу единственную комнату.
В ней было все перевернуто вверх дном.
— Мы играем в Совнарком! — поспешил сообщить я.
Это была наша любимая игра. Мы часто слышали дома имена народных комиссаров.
— Все наркомы по поручению Ленина должны в первую очередь заботиться о детях, — рассказывала накануне мама. — Вот и папу Ленин и Дзержинский отозвали с фронта и поручили ему наладить работу с детьми.
После разговора с мамой я созвал экстренное заседание «Совнаркома». Мои младшие сестры были наркомами, а я выбрал себе должность управляющего делами, чтобы ходить с портфелем под мышкой, как настоящий ответственный работник.
— Товарищи! — докладывал я. — В текущий момент, значит, вопрос стоит ребром, значит: что ты сделал для фронта? Детей надо вперед, обязательно вперед! Мама, то есть женотдел, значит, сказала, что наркомы повернулись лицом к детям… Мы должны…
Так как я не знал, что мы должны делать для революции в детском вопросе, то предложил принять декрет об организации Красной Армии, которая разгромит гидру империализма — белую Антанту.
— Слово имеет наркомпрод, — громко объявил я и тихо добавил. — Нинка, говори.
Четырехлетняя сестра забралась на стол и, назло мне показав кончик языка, быстро затараторила:
Щи да каша — пища наша!
Щи да каша — пища наша!
Я чуть не заплакал. Ну как можно делать серьезные дела с такой мелюзгой? На этот раз я даже маме пожаловался.
— Не огорчайся, Лева, — погладила она меня по голове. — Будет и у вас своя детская организация, будут дворцы для детей. Все будет. Пусть только кончится война.
Через два с половиной года я вступил в один из первых пионерских отрядов Москвы. Долгое время нас в школе было только три пионера. Мы мужественно защищали свои красные галстуки от нападения хулиганов — детей нэпманов и спекулянтов с Арбатского рынка. В отряды к нам приезжали старые большевики; мы их тоже принимали в пионеры.
Одним из первых почетных пионеров стал Ф. Э. Дзержинский. Его приняли в пионеры в школе, где учился его сын Ясик.
Когда Феликсу Эдмундовичу повязали красный галстук и показали наше пионерское приветствие — салют, Дзержинский, высокий, прямой, как меч, с острой, словно наконечник пики, бородкой, поднял руку выше головы и твердо произнес:
— Стоять за дело рабочего класса всегда был готов!
Он подарил отряду настоящий футбольный мяч — мечту всех мальчишек того времени.
НЕ ТРОНЬ — ОГОНЬ!
Это было в Москве осенью 1922 года. В то время только создавались первые пионерские отряды. Пионеров было еще очень мало. Когда мне и моему другу Жене Трусевичу встречался мальчик или девочка в красном галстуке, мы провожали их долгим и, по правде сказать, завистливым взглядом. Но как вступить в пионеры — этого мы не знали. Пионерские отряды организовывались тогда не при школах, а на предприятиях.
Долго мы думали с Женей, наконец решили: комсомольцы обязательно помогут. И отправились в райком комсомола.
С нами разговаривал сам секретарь. Расспросив, кто мы, из какой школы, он взял бумажку и стал писать.
— Вот, — сказал секретарь, — эту записку отнесете в отряд при Реввоенсовете республики и отдадите вожатому. Адрес тут написан. Желаю успеха, товарищи!
Мы возвращались, ног под собой не чуя от радости. По дороге раз десять останавливались, чтобы еще раз посмотреть на записку и прочитать адрес. Совсем рядом со школой, на той же улице!