Вот оно, завещание Хирона:
- Ты, Геракл, злосчастный друг Хирона, прими от меня мой первый дар мое бессмертие. Направь шаги к Кавказу. Передай Прикованному о даре Хирона. Вольются в мятежную волю усталого Страдальца, непокорного, непримиримого, от Хирона новые силы для борьбы за титанову свободу. Прими же мою живую жизнь. Ты-Геракл, и ты ее поднимешь.
Осветилась чудно пещера небывалым сиянием, и на мгновение осветился и засиял сам Геракл.
Продолжал Хирон свое прощальное слово Гераклу:
_ И ты, Геракл, Истребитель племени кентавров, истребишь и самого себя. Бьешься ты рукой не лукаво, по титановой правде, управляют же тобой, безумец, Крониды. Но твое самое черное безумие еще впереди. Истребил ты племя кентавров, от кентавра примешь ты и смерть. И не ты один будешь в ответе - ответит за гибель титановых народов поколение полубогов-героев. Очистят герои землю от рода титанов. Истребят и титанов и гигантов, будут думать, что истребляют чудовищ, - и станут герои не нужны богам. Сами захотят они быть богами, и сами же истребят друг друга, по воле Кронидов, в гибельных войнах. Но погибнут в великой славе. Только боги и люди останутся в мире жизни живой. И придет на землю железный век. Отсюда, из пещеры Хирона, ты пойдешь, Геракл, на новый подвиг, и снова в слепоте - поневоле ты убьешь, безумец, в чудовище титана...
Тебе, Тиресий, дважды ослепленный богами, я дарю мое прозрение. Не отнимут его у тебя боги, так как не от них оно, а от меня, титана. Еще долог будет твой век. Читай тайные мысли богов и смело открывай их смертным героям...
И тебя, Пелей, не забыл Хирон. Прими от меня, врачевателя, волшебное копье из пелионского ясеня. Бьет оно без промаха в руке героя. Но, поранив друга, оно же его исцелит: только прикоснись к ране концом острия. Для другой руки было предназначено это копье 2. Было бы оно тогда сильнее молний. Передашь копье сыну Ахиллу.
И принял Пелей копье из рук Хирона.
Тогда Хирон улыбнулся Силену:
- Прощай и ты, старый друг Силен. Вот заветный сосуд с вином от первых лоз Диониса. Исцеляет это вино зрячих от слепоты - от ослепляющей трезвости. Храни его до своего трезвого часа. Твоим самым черным часом будет час твоей трезвости. Вот заповедное вино. Видно, и Хирон был втайне пьяница.
И улыбнулся Хирон Силену.
Затем обратился Хирон к безмолвствующему Киклопу, глаз которого ярко горел:
- Знаю, ничего не нужно Телему. Но прими от друга титана эту каплю амброзии дней времен Крона. Отстоялась она за века. Приходили, уходили и боги и герои, а капля оставалась и крепла бессмертием. Я, сын Крона, принес ее на Малею с Пелиона. Ни к чему она больше Хирону. Храни ее, Телем, для больного, для того врача-исцелителя, который не исцелит себя сам.
Но имени больного Хирон не назвал. И Телем-врачеватель, приняв каплю от Кентавра в чашечке бессмертника, не спросил его об имени больного.
Пришла очередь Феникса. Сказал ему учитель-врачеватель:
- Дал я тебе, ослепленному богами, глаза, чтобы видел ты правду чудес, самую правдивую правду. Но хочешь ты не правды чудес, а правды зрячих и смотришь па чудо, ненасытно разбирая его на песчинки по-зрячему, - ты, слепец. Быть тебе скоро вождем народа Долопов, самого зрячего из всех зрячих народов, у которых глаза ненасытны. Царствуй, слепой, над зрячими и радуйся...
Затем долгим взглядом посмотрел Хирон на распростертое на полу пещеры тело Асклепия, и был полон света и силы взгляд Хирона.
Все ждали, что подарит древний титан богу-Врачевателю и сможет ли он вернуть его живой жизни. Однако почему-то медлил Хирон, не отрывая глаз от любимого ученика, бессмертного, но простертого перед ним мертвым.
Наконец он заговорил, и его голос, как и взор, был полон света:
- Мальчик, мой последний дар отдаю я тебе. Еще осталась у кентавра Хирона половина его бессмертия. Сохранил я эту половину для тебя, Асклепий. Я ее передам Аиду, владыке мертвой жизни, чтобы принес он мою живую жизнь сюда, в пещеру, и влил ее в тебя, Врачевателя-бога. Встанет Асклепий. А пока пусть он спит без сновидений здесь, в пещере, и пусть проснется, когда уже не будет Хирона на земле. Иначе не отпустил бы он меня в аид. И бессмертные становятся мертвыми.
Смолк и снова стал Хирон долго смотреть на тело Асклепия, которому он отдавал свою живую жизнь. Был тих и торжествен его голос, когда он снова заговорил:
- Ты хотел исцелить смертных от смерти: быть сильнее Неотвратимости-Ананки. Теперь я исцелю тебя, бессмертного, от смерти и возвращу жизни живой. Будешь ты большим земным богом, но на небо никогда не взойдешь. И не сможешь ты воскрешать героев - утратишь тайну возрождения. В мир забвения унесет ее с собою Хирон, но будет о ней вечно петь живая жизнь.
Друзья, я поделил свое бессмертие между достойнейшими - меж Асклепием и Прометеем. Теперь и я смертный. На тонкой нити висит оставшаяся половина моей живой жизни. Скоро порвется нить. Прощайте. Подняли головы боль и смерть, когда отдал я половину своего бессмертия Гераклу. Не могу я больше говорить. Близок мыс Тенара. Пора. Сам я сойду во мглу аида. Но покройте меня снова шатром зеленой листвы, чтобы вид мой не оскорбил живой жизни...
Таковы были последние слова сына Крона и изгнанника - кентавра Хирона в его пещере на Малее.
Сказание о схождении Хирона, сына Крона, в аид и о том, как ему поклонились Жизнь и Смерть
Хотя только своим друзьям и ученикам сказал Хирон о своей добровольной смерти, но уже вся живая жизнь на земле, и боги на небе, и океан, и мир мертвой жизни за океаном знали, что Хирон отдает свое бессмертие и сходит Добровольно в аид.
Безмолвной толпой стояли гости Хирона, титаны и полубоги, у входа в пещеру, провожая глазами его в путь, никто не последовал за ним: ни Киклоп, ни Силен, ни прозревший Тиресий, ни Феникс, ни Пелей, ни Геракл.
Было утро, как юность. И в то раннее утро взошли одновременно на небо и Эос-Заря, и Гелий-Солнце, и Селена-Луна, и Звезды. Открылось высокое небо и на нем вершины Олимпа. И на тех вершинах стояли все боги Крониды, так же безмолвно, как гости Хиройа, и смотрели вслед уходящему сыну Крона. Не могли не почтить сына Крона Крониды.
Над ним по алмазной небесной дороге растянулось длинное шествие титанов-светил. Медленно переступали солнечные кони, привыкшие скакать, и шагал впереди колесницы солнца, склонив голову в солнечном венце, титан Гелий, так, чтобы все лучи венца окружили чудным сверканьем белые волосы Хирона и золотили на нем листву, чтобы казался он прекрасным богом.
Шел Хирон, тяжело хромая, но стараясь скрыть хромоту, чтобы и этим не оскорбить живую жизнь, ибо был он титан, сын Крона, и не мог унизить титанов.
Шел, и склонялась перед ним Жизнь и все живое на земле, - на его прощальном пути.
Хотя не было ветра, низко, до самой земли, пригибали перед ним свои вершины деревья. И пели дриады свои зеленые песни, которые поют они только во сне. Мягким шелком стелились травы, и цветы посылали ему все свое благоухание, ничего не оставляя себе. Даже колючки, расступаясь, целовали следы его ног.
Звери вышли из чащ и легли вдоль лесных опушек и по краям горных полян и троп. До земли склоняли олени рога. Будто разом исчезли зубы и когти, так смиренно лежали хищные звери. И удивление стояло в глазах львов и барсов. Ручьи останавливали бег или, поворачивая теченье, провожали Хирона нежно-заманчивым звоном водяных арф. И речные боги и наяды выплывали и текли вместе с речными струями, обнажая свою красоту.
Никто не плакал. Никто ни о чем не просил Хирона. Песнь тихой радости пела земля, чтобы зрелищем мощи и расцвета живой жизни остановить Хирона и вернуть его снова себе.
Пели певчие птицы свои самые соловьиные песни, и запели даже орлы и совы песни зоркости и слепоты.
Все записывали дубы-летописцы под корою в вековые кольца, и был тогда тот единственный день, когда камни захотели быть мягкими и когда вокруг огненного озера, в котловине, горы вели хоровод.
