К всеобщим катастрофам, которые испытала земля в разные эпохи, надо присоединить еще катастрофы частного порядка, например наводнения, землетрясения, подземные пожары, которые могли заставить отдельные народы рассеяться и забыть все то, что они до этого знали.

Как бы мы ни отнеслись к этим гипотезам,- предположим ли, что человечество существовало на земле всегда или же что оно является недавним и недолговечным произведением природы,- нам будет нетрудно добраться до происхождения многих существующих народов.

Мы всегда находим их в диком состоянии, то есть состоящими из разбросанных семейств; эти последние объединяются по зову некоторых законодателей или пророков, которые дают им законы, богов, вероучения и оказывают разные благодеяния. Эти лица, превосходство которых было признано народами, установили национальные божества, оставив отдельным индивидам богов, которых те создали себе в соответствии со своими собственными взглядами, или заменив таких богов другими, заимствованными из мест, откуда они прибыли сами.

Чтобы лучше запечатлеть в умах людей свои уроки, эти лица, став учителями, вождями и наставниками зарождающихся обществ, начали обращаться к воображению своих слушателей. Поэзия своими образами и выдумками, своей гармонией и ритмом поразила мысль народов, запечатлев в их памяти те идеи, которые им хотели сообщить; в поэзии вся природа вместе со всеми ее частями подверглась олицетворению; земля, воздух, вода, огонь получили разум, мысль, жизнь; стихии были обожествлены. Небо, это окружающее нас необъятное пространство, стало первым из богов; время, его дитя, уничтожающее свои собственные творения, сделалось неумолимым божеством, которого стали бояться и почитать под именем Сатурна; эфирная материя, тот невидимый огонь, который оживляет природу, проникает и оплодотворяет все существа, является принципом движения и теплоты, был назван Юпитером; он вступил в брак с богиней воздуха Юноной; сочетания Юпитера со всеми существами природы были символизированы рассказами о его превращениях и бесконечных прелюбодеяниях; его снабдили молнией, указывая этим, что он производит метеорологические явления. В тех же сказках солнце, это благодетельное светило, так сильно влияющее на землю, стало Озирисом. Белом, Митрой, Адонисом, Аполлоном; природа, опечаленная периодическим удалением солнца, превратилась в Изиду, Астарту, Венеру, Кибелу. Наконец, все части природы были олицетворены: море оказалось под властью Нептуна; огонь был обожествлен египтянами под именем Сераписа, персами - под именем Ормузда, или Оромаза, римлянами - под именами Весты и Вулкана.

Таково подлинное происхождение мифологии. Дочь физики, украшенная поэзией, она имела своей целью изображать природу и ее части. Достаточно несколько внимательнее присмотреться к древности, чтобы с легкостью убедиться, что все эти знаменитые мудрецы, законодатели, жрецы, завоеватели, просвещавшие народы в их детстве, сами почитали или заставляли народы почитать действующую природу, или великое целое, рассматриваемое под углом зрения его различных качеств или действий; это великое целое они обоготворяли; его части они олицетворяли; необходимость его законов они толковали как судьбу; и наконец, аллегория скрыла способ действия этого великого целого, а его части были представлены в символах и образах языческих вероучений. Греки называли природу божеством с тысячей имен. Все языческие божества были просто природой, рассматриваемой с точки зрения различных ее функции и сторон. Эмблемы, которыми украшали эти божества, подтверждают настоящую истину. Различные точки зрения на природу породили многобожие и идолопоклонство. (М. Бенуа, Критические заметки против Толанда, стр. 258.)

Чтобы убедиться в этой истине, достаточно заглянуть в сочинения древних авторов. "Я думаю,- говорит Варрон1, - что бог есть душа вселенной, которую греки назвали и что сама вселенная есть бон". Цицерон говорит: ("Так называемые боги - это собственно природа вещей".) Тот же Цицерон говорит, что в элевзинских, лемносских и самофракийских таинствах посвященным объясняли скорее природу, чем богов: Прибавьте к этим авторитетам "Книгу премудрости", гл. XIII, ст. 10; гл. XIV, ст. 15 и 22. Плиний говорит очень догматически:

"Следует полагать, что мир или то, что заключено под обширным пространством небес, есть само божество, вечное, необъятное, не имеющее ни начала, ни конца".

Чтобы дополнить доказательства вышеизложенного и показать, что истинным объектом поклонения языческой древности было великое целое, вселенная, природа, мы приведем здесь начало гимна Орфея в честь бога Пана:

"О Пан! Я взываю к тебе, о могучий бог, о всеобъемлющая природа! Я взываю к небесам, морям, земле, питающей все, и к вечному огню, ибо это твои члены, о всемогущий Пан!" и так далее.

В подтверждение этих взглядов приведем также данное одним современным ученым весьма убедительное и остроумное объяснение легенды о Пане, а также образа, в котором его представляли.

"Пан,- говорит этот ученый,- судя по значению его имени, - это эмблема, служившая древним для обозначения совокупности вещей: он олицетворял собой вселенную и, по мнению ученейших философов древности, был первым и древнейшим и" богов. Черты, которыми его наделяли, образуют как бы портрет природы и дикого состояния, в котором она находилась вначале. Пятнистая шкура леопарда, которой прикрывался этот бог, олицетворяет усеянное светилами и созвездиями небо. Образ Пана складывается из частей, из которых одни соответствуют разумному существу, то есть человеку, а другие - такому лишенному разума существу, как козел. Подобным же образом вселенная состоит из управляющего всем разума и плодотворных стихий: огня, воды, земли и воздуха. Пан любит преследовать нимф: это соответствует потребности природы во влаге для всех ее произведений и означает, что этот бог, как и природа, настойчиво стремится к самовоспроизведению. Согласно египтянам и древнейшим греческим мудрецам, у Пана не было ни отца, ни матери; он вышел из Демогоргона в то же самое мгновение, что и его роковые сестры - Парки; это прекрасный символ того, что вселенная была творением некоей неизвестной силы и что она была создана согласно неизменным отношениям и вечным законам необходимости! Но особенно знаменательный и пригодный для выражения идеи гармонии вселенной символ - это таинственная свирель Пана, состоящая из семи трубок неравной величины, приспособленных к тому, чтобы издавать правильнейшие и совершеннейшие созвучия. Орбиты, описываемые семью планетами нашей солнечной системы, обладают различными диаметрами, время обращения этих планет и их массы неравны между собой, но из порядка их движений вытекает наблюдаемая нами на небе гармония" и так далее. Этот отрывок сообщил мне один мой друг; он взят из английской книги, носящей заглавие "Letters conceming Mylhology"2. Вряд ли можно сомневаться в том, что мудрейшие из язычников поклонялись природе, которую языческая мифология, или теология, обозначала бесчисленными названиями и различными эмблемами. Даже платоник Апулей3, привыкший к мистическим и невразумительным понятиям своего учителя, называет природу ("родительницей вещей, госпожей всех элементов, изначальной прародительницей поколений... матерью звезд, родительницей времен, госпожей всего мира"). Вот этой-то природе и поклонялись, называя ее матерью богов, Венерой, Церерой, Минервой и так далее. Наконец, пантеизм язычников вполне доказывают замечательные слова Максима из Мадавра4, который, рассуждая о природе, говорит следующее: ("Таким образом, когда мы обращаемся с различными мольбами как бы к ее членам поодиночке, то в действительности оказывается, что мы чтим ее в целом".)

Мы видим, таким образом, что мудрецы древности поклонялись великому целому, совокупности вещей, и обоготворяли это целое, между тем как темная масса не шла дальше эмблемы, символа, в виде которого эти мудрецы показывали ей природу, олицетворяли ее части и функции; масса при своей умственной ограниченности не способна была подняться выше; только те, которых считали достойными посвящения в таинства, познавали реальность, скрывающуюся за этими эмблемами.