Действительно, мы видели, что святые, проповедовавшие евангелие, были людьми, проповедовавшими о самих себе. Они старались создать себе учеников, чтобы властвовать над ними и жить за их счет. Святые учители были вожаками партий. Они никогда не обнаруживали особой разборчивости в средствах, чтобы доставить победу своему делу, и часто позволяли себе преступления ради достижения намеченных целей. Святые мученики были либо обманщиками, погибшими за старания утвердить контрабандное учение, либо безумцами, которым их вожди-фанатики или мошенники-смутили разум. Святые на троне были либо одураченными жертвами духовенства, либо весьма плохими политиками, всегда готовыми проливать кровь, чтобы упрочить царство своих попов. Святые отшельники были людьми, явно вредными для самих себя и абсолютно бесполезными для общества. Святые монахи были либо опасными рабами своих настоятелей, либо трутнями, жиревшими в безделье за счет трудолюбивых сограждан. Святой в семье был и будет всегда мизантропом, врагом собственных своих наслаждений и строгим цензором чужих удовольствий, вечно занятым тем, чтобы мучить себя и других. Наконец, всякий святой-человек, который не рассуждает, но думает и действует согласно указаниям тех, кого он взял себе в вожди. Последние, получив право запретить ему пользоваться разумом, сумеют, когда им будет угодно, заставить его совершить преступление.
Все это вскрывает ту колоссальную разницу, какая существует между великим святым и великим человеком, между апостолом веры и апостолом разума, между мучеником, ослепленным своим неистовством, и благородным защитником истины, между набожным королем-ревнителем и королем великодушным, бдительным, заботящимся о счастье и покое подданных, между кеновитом, отшельником и монахом и трудолюбивым гражданином, отцом семейства, человеком, содействующим на своем поприще благосостоянию отечества, между смутьяном-попом и законопослушным мирянином. Вообще все показывает, что нет ничего общего между святошей и порядочным человеком.
Что я говорю! Если взять за мерило наших суждений о человеке пользу или ущерб для общества, мы увидим, что величайшие святые часто причиняли роду человеческому больше зла, чем самые отъявленные преступники. В самом деле, найдется ли такой разбойник или убийца, который погубил бы такое множество граждан, как эти короли-гонители, которые часто убивали тысячи подданных для укрепления или распространения веры? Найдется ли мятежник, который произвел бы в какой-нибудь нации такие опустошения, как большинство фанатичных или развратных святых, столько раз призывавших к мятежу и нетерпимости? Какой вор столь же основательно ограбил народы, как множество святых основателей монастырей, занимающихся обиранием своих набожных сограждан? Найдется ли писатель, который с большим успехом развращал бы людей, чем учители церкви, чьи творения полны наставлений, самым разрушительным образом действующих на здоровую мораль?
Только разум может сделать людей лучше. Вера всегда будет создавать только рабов, глупо упорствующих во взглядах своих тиранов. Эти тираны мысли, обладая правом регулировать поведение людей, будут всегда давать волю страстям, благоприятствующим их личным интересам, которые они умеют искусно отожествлять с интересами всевышнего. Так как мошенники лишь в редких случаях могут прийти к соглашению, когда дело идет о дележе власти и добычи, награбленной у одурачиваемых ими, то всегда будут группировки, партии, расколы и ереси среди христианских вождей. Каждый неистовый фантазер, каждый упорный обманщик найдет в писании, у отцов церкви, в комментариях и т. п. достаточно аргументов для подтверждения самых противоречивых взглядов. Всякий самонадеянный богослов, убежденный в правильности своих суждений и в собственной непогрешимости, будет стараться вербовать прозелитов, чтобы пустить в обращение свои мнения и опорочить системы и бредни других. Каждый будет считать, что его образ мыслей-единственно необходимый для спасения. Поэтому каждый будет все позволять себе и своим приверженцам против врагов, которых он тут же превращает во врагов бога. Он не будет останавливаться перед тем, чтобы вредить, клеветать, применять подлоги и обман для укрепления своей партии, пока она слаба, и совершать насилия над противниками, сживать их со свету, истреблять их, когда у него будет для этого сила.
Таков был, есть и будет всегда дух христианства. Легко заменить, что он несовместим с самыми очевидными принципами марали и здравой политики. Вера слепо подчиняет человека священнику. Последний запрещает ему рассуждать и тем гарантирует себе возможность сделать с ним, что захочет. Только набожность пользуется привилегией совершать, не краснея, величайшие преступления. Предложите любому здравомыслящему человеку убить другого человека, перегрызть глотку другу, восстать против государя, вонзить кинжал в грудь короля-вы увидите, что он попятится от вас в ужасе. Предложите те же злодеяния святоше. Скажите ему, что бог так приказал, что от этого зависит благополучие церкви. Покажите ему разверстые небеса и бога, готового увенчать его мужество. И сейчас же ужаснейшие преступления покажутся ему законными. И, если у него твердое или жестокое сердце, он не только не устыдится, но почтет за честь, что для исполнения своих великих целей провидение избрало его.
Интересы спасения, интересы церкви - таков единственный критерий, на основании которого набожный человек расценивает те или иные действия. Раз эти интересы требуют, чтобы он был смутьяном, мятежником, бунтовщиком, поп внушит ему необходимое рвение, чтобы воспламенить его, сделать его жестоким и кровожадным. Он предпишет ему под страхом вечного осуждения порвать всякие отношения с врагами бога, обращаться с ними как с существами, не имеющими права на пощаду, милосердие, справедливость, добросовестность. Он покажет ему в Библии великих святых, которые действовали подобным образом и благочестиво топтали ногами все, что людям дорого, чтобы угодить своему богу. Он покажет ему какого-нибудь Авраама, готового погрузить нож в грудь своего сына; Финееса, убивающего своих сограждан по приказу Моисея; Аода, поднимающего руку убийцы на своего царя; пророков, неустанно мутящих святой народ и поднимающих его против своих государей. Он будет возбуждать его славным примером мучеников. Он забьет ему голову лживыми и часто опасными наставлениями святых отцов.
В конце концов примерами и текстами духовный руководитель внесет такую сумятицу в голову своего пасомого, что превратит его в фанатика, способного пойти на что угодно ради "дела божьего". Если наш фанатик терпит поражение в таком предприятии, он утешает себя сознанием, что он святой исповедник, мученик и что он обретет на небе награду за безумства, в которых он оказался повинным на земле.
Если наш святоша не обладает мужеством играть такую великую роль, тогда ему не предлагают столь высоких образцов. В таких случаях довольствуются тем, что питают его меланхолию, рекомендуя ему подражать великим святым, обретшим рай за то, что они жили в уединении, бежав от развращенного света, в постах и беспрестанных размышлениях. Наш святой убеждается, что его ценность тем более повышается в глазах бога, чем бесполезнее он будет для окружающих его существ. В своем тщеславии он будет радоваться даже презрению сограждан, он будет считать, что уподобился своему богу, когда его бессмысленное поведение сделает его смешным и презренным в глазах всех здравомыслящих людей.
Религиозный фанатизм всегда будет создавать только сумасбродов, преданных своей церкви, но опасных для общества, или же мизантропов, вечно находящихся в борьбе с самим собой, без всякой пользы для других. Набожность явно стремится оторвать человека от семьи, от родных, чтобы привязать его единственно к кучке людей, которым он доверил руководство своей душой. Набожный Паскаль, которого янсенисты считают святым, упрекал себя, по словам его биографа, за нежность, которую питал к своей сестре. Как сочетать такое извращенное чувство с той "любовью", о которой столько шумела его партия? Неужели тот же Паскаль искренне думал, что не оскорбляет любви, когда он в своих "Письмах из провинции" нападал на иезуитов и выставлял их на всеобщее посмешище? Нам скажут, что он писал так потому, что совесть обязывала его разоблачить губителей общественной нравственности. Но разве святой Августин, отцы церкви и многие другие христианские вероучители не распространяли в своих сочинениях таких же вредных правил, как правила казуистов из "Общества Иисуса"? Наконец, разве человек, менее предубежденный, чем Паскаль, не должен был бы признать, что из всех книг Ветхий завет больше всего направлен к уничтожению нравственности или по крайней мере к тому, чтобы сделать ее проблематичной?
