Он немного послушал, а потом со вздохом ответил:
— Да, мне известно, что положение критическое.
Голос в трубке звучал напряженно:
— Доктор, вы не понимаете, насколько серьезна нынешняя ситуация. Доктор Грант приедет и все вам объяснит.
Доктор Грант осведомился о самочувствии Рэлсона, а потом попросил разрешения с ним переговорить. Блуштейн только покачал головой.
— Мне поручено ознакомить вас с положением, которое в настоящий момент создалось в ядерных исследованиях, — заявил Грант.
— Чтобы я понял важность того, что мы здесь делаем?
— Именно. Ситуация отчаянная. Я вынужден напомнить вам…
— О необходимости хранить строжайшую секретность. Да, знаю. Вы уже достаточно мне рассказали, так что я нисколько не сомневаюсь в том, что мы все оказались в чрезвычайно сложном положении. Однако вам, вне всякого сомнения, должно быть известно, что подобные вещи долго скрывать не удается.
— И тем не менее в некоторых случаях хранить тайну просто необходимо.
— Безусловно. Так в чем же заключается очередной секрет?
— Существует… или, по меньшей мере, есть надежда создать защиту от атомной бомбы.
— Это и есть ваш секрет? Да ведь такую новость следует немедленно сообщить всем людям!
— Послушайте, доктор Блуштейн. Пока это чистая теория, как говорится стадия E = mc2, а на практике может не чего не выйти. Мы вселим в души людей надежду, а потом будем вынуждены ее отнять. С другой стороны, если станет известно, что мы практически изобрели защиту, у кого-то может возникнуть желание начать и выиграть войну еще до того, как эта защита будет введена в действие.
— В последнее верится с трудом. Однако я вас отвлек. В чем суть этой защиты, или вы уже и так сказали мне слишком много?
— Нет, мне разрешено рассказать вам все, что потребуется, — Рэлсон нам совершенно необходим, и как можно быстрее!
— Ну, тогда давайте рассказывайте. Я тоже буду знать секрет, совсем как член кабинета министров.
— Вам и так уже известно больше, чем большинству из них. Послушайте, доктор Блуштейн, я постараюсь все объяснить вам на непрофессиональном языке. До сих пор в военном деле наблюдался баланс между средствами нападения и защиты. Когда был изобретен порох, баланс был нарушен в пользу нападения. Но защита наверстала упущенное. — Танк заменил рыцарские доспехи, а бетонный дот — каменный замок. Материалы те же — сталь и камень, только прочнее на несколько порядков
— Прекрасно, вы все отлично объяснили. Но с изобретением атомной бомбы степень поражения увеличилась на много порядков, не так ли? Тут для защиты сталь и бетон не годятся.
— Верно. Мы не в состоянии построить стены нужной толщины. И у нас кончились материалы необходимой прочности. Значит, следует забыть о материалах. Если атакует атом, в качестве защиты нужно выставить тоже атом. — Использовать саму энергию — силовое поле.
— А что такое, — мягко спросил Блуштейн, — силовое поле?
— Сейчас это лишь математические выкладки. Я их мог бы написать вам на бумаге, но зачем? Скажу одно. Энергия может быть направлена таким образом, что образуется нематериальная стена инерции — так утверждает теория. На практике мы не знаем, как это сделать.
— Вы пытаетесь создать стену, сквозь которую невозможно проникнуть? Даже атомам?
— Даже атомным бомбам, — все зависит от мощности этого экрана. Можно предположить, что силовое поле не пропустит и радиоактивное излучение: гамма-лучи будут от него отражаться. Мы мечтаем о создании защитных экранов над всеми городами; в обычной ситуации на поддержание такого поля потребуется минимальная энергия, минимальная мощность. А в критической ситуации его мощность становится максимальной — на распознавание коротковолнового излучения уйдут лишь доли миллисекунды; ну, скажем, от массы плутония, соответствующей атомной боеголовке. Все это теоретически допустимо.
— И вам необходим Рэлсон?
— Потому что только он в состоянии быстро решить практические вопросы — если это вообще возможно. Сейчас каждая минута на счету. Вы знаете, в какое время мы живем. Атомная защита должна появиться до того, как начнется атомная война.
— Вы так уверены в способностях Рэлсона?
— Как ни в чем другом. Это удивительный человек, доктор Блуштейн. Он всегда оказывается прав. Никто не знает, как ему это удается.
— Нечто вроде интуиции, не так ли? — На лице психиатра появилось беспокойство. — Мышление, выходящее за пределы обычных человеческих возможностей. Верно?
— Я не буду делать вид, что понимаю, как он добивается подобных успехов.
— Дайте мне поговорить с ним еще раз. Я сообщу вам о результатах.
— Хорошо, — Грант встал, собираясь уходить. Затем, словно вспомнив что-то, добавил: — Должен предупредить, доктор: если в самое ближайшее время вы не добьетесь существенного улучшения, комитет намерен забрать у вас Рэлсона.
— И попытать успеха с другим психиатром?! Если у них именно такие намерения, я не буду препятствовать. Однако ни один квалифицированный специалист не пообещает вам быстрого выздоровления.
— Мы скорее всего прекратим попытки его вылечить, а просто вернем на работу.
— Этого я и боялся, доктор Грант. У вас ничего не выйдет. Только погубите Рэлсона, и все.
— Мы не можем ждать его выздоровления, а вдруг он вообще не выздоровеет?
— А так остается какой-то шанс, верно?
— Надеюсь. Кстати, я бы попросил вас не упоминать о моих словах, что мы собираемся забрать доктора Рэлсона.
— Обещаю, и спасибо за предупреждение. До свидания, доктор Грант.
— В прошлый раз я вел себя как дурак, не правда ли, доктор? — хмуро спросил Рэлсон.
— То есть вы не верите в то, что говорили мне тогда?
— Верю! — Хрупкое тело Рэлсона задрожало от напряжения. Он метнулся к окну, и Блуштейну пришлось развернуть свое кресло, чтобы не потерять пациента из виду. Окна защищали надежные решетки. Рэлсон не мог выпрыгнуть. Стекло было небьющимся.
Темнело, на небе появились первые звезды. Рэлсон долго смотрел на них, потом повернулся к Блуштейну и ткнул пальцем в сторону звезд.
— Каждая из них — инкубатор. Они поддерживают температуру на нужном уровне. Разные эксперименты — разные температуры. А планеты, которые вращаются вокруг звезд, представляют из себя мощные культуры, содержащие разнообразные питательные смеси и жизненные формы. Экспериментаторы стараются быть экономными — кем бы они ни были и в чем бы ни заключались их эксперименты. Они вырастили множество различных жизненных форм в этом конкретном инкубаторе. Динозавры во влажном тропическом климате, и мы сами среди ледников. Они меняли траекторию движения Солнца, а мы пытались понять физику этого явления. Физику!.. — Его губы изогнулись в презрительной усмешке.
— Разве возможно по собственному желанию менять траекторию движения Солнца? — усомнился доктор Блуштейн.
— Почему бы и нет? Это то же самое, что огонь в камине. Вы думаете, микробы понимают, отчего меняется количество тепла? Кто знает? Может быть, они тоже изобретают теории. Может быть, они создали свою космогонию, описывающую вселенские катастрофы, в которых сталкивающиеся электрические лампочки приводят к появлению многочисленных чашек Петри. Может быть, они думают, что существует некое высшее божество, снабжающее их пищей и теплом, которое возвещает: «Плодитесь и размножайтесь!»
И мы, как и они, размножаемся, не зная зачем. Мы подчиняемся так называемым законам природы, которые есть лишь наша жалкая интерпретация сил, недоступных скудному пониманию человека.
А теперь они решили поставить самый грандиозный эксперимент из всех, он продолжается вот уже двести лет. Они подтолкнули развитие механики в Англии восемнадцатого века, так мне кажется. Мы назвали это явление индустриальной революцией. Все началось с пара, потом появилось электричество, а завершилось открытием атома. Интересный эксперимент, но вышел из-под контроля. Именно поэтому им и приходится прибегать сейчас к таким жестким мерам, чтобы покончить с ним.
