Но если кто-то засунет что-нибудь в щель до захода солнца, это не позволит стержню войти полностью. Это предотвратит соприкосновение магнитов. Это сбило бы машину с толку, заставив ее думать, что она не вытащила засов из гнезда, и не позволило бы солнечной безопасности снова включиться. И тогда дверь распахивалась, как и все остальное на петлях.

Ральф понял это. Он взял карандаш и им засунул кусок пластика в прорезь. Я использовала половину пуговицы от моего разорванного комбинезона. Мне было нечем вставить его, поэтому она довольно свободно сидела в слоте. Но я подумала, что так сойдет.

Снаружи стих гром; крики тоже стихли. Это тишина заставляла мурашки выступить на моей коже. У меня было чувство, что то, что только что сбило полицию, вот-вот переместится в лагерь. Я не знала, откуда взялось это чувство, но оно было как удар по ушам.

Я пролезла к задней части «броненосца» и тянулась руками, пока не врезалась в переднюю часть торгового автомата. Там ушли секунды, чтобы найти дверь. Но казалось, ушла вечность.

Я нащупала щель между краем и дверью и последовала за ней до своей пуговицы. Мои руки тряслись, как двигатель мусоровоза, — так сильно, что я чувствовала, как они съезжали по боку автомата. Мои пальцы соскользнули, когда я попыталась открыть дверь. Засов ударился о клин из моей пуговицы и вытолкнул ее из паза.

Я услышала звон, она упала в темноту; вес двери тянул ее к раме. На одну душераздирающую секунду мне показалось, что она захлопнется. Но я успела ее поймать.

Ледяной воздух вылетел с шипением. Он охладил и без того замерзшую кожу. Автомат выполнял мощное охлаждение перед тем, как отключиться на ночь. Я сломала печать, и к утру еда будет испорчена. Но у меня не было выбора.

Первым делом я вырвала солнечные провода из задней части защитной панели. Если я этого не сделала бы, то он включился бы с восходом солнца, и я не смогла бы выбраться. Я умру и сморщусь — и кому не посчастливится открыть его потом, тот увидит мой скелет, ухмыляющийся им.

Между полками для сока и полками быстрых блюд было пространство — достаточно широкое, чтобы я могла влезть боком. Так тесно. Боже, он там было очень узко. Мои легкие тряслись, когда я заставила их сделать глубокий вдох. Они будто знали, какие пытки их ждали, и уже кричали ​​об этом. Но больше я ничего не могла сделать, больше было некуда спрятаться.

Поэтому я закрыла глаза и втиснулась в щель.

Полки не сдвигались. Они обвили меня сокрушительным давлением и крепко держали. Я замерла с головой, повернутой влево, и руками, зажатыми спереди. Кандалы болезненно впились в мои бедра. Никакие ухищрения не улучшали ситуацию.

Это не сработает. Я не могла этого сделать. Слишком близко, слишком тесно.

Я не могла дышать.

Паника пронзила меня от ступней до макушки. Что бы там ни было, я решила, что просто рискну. Но я не решилась достаточно быстро.

Когда я попыталась выскочить из щели, дверь распахнулась мне в лицо. Я отлетела и выругалась, и автомат закрылся. Вес двери захлопнул ее.

Раздался зловещий щелчок, когда магнитные замки встали на место, а затем… тишина.

ГЛАВА 11

Дверь была закрыта.

Магнитные замки — запечатаны.

Я была в ловушке.

Внутри торгового автомата было ограниченное количество кислорода. Это первая мысль, которая пришла мне в голову — мысль, которая должна была прийти мне в голову, прежде чем я заперлась тут. Я так запаниковала из-за нехватки места, что даже не стала думать о нехватке воздуха.

У меня мог случиться сердечный приступ, если я не успокоюсь. Но если я продолжу так дышать, я точно задохнусь. Поэтому я постаралась думать о чем-то другом.

Это не сработало. Попытка не думать об удушье в полках, полных того, что, по сути, являлось жидким слабительным, только заставило меня думать об этом сильнее. Попытка замедлить дыхание заставила меня задыхаться. Страх исходил от моего тела горячими волнами. Мышцы моих икр начали подергиваться, когда я обнаружила, что не могла двигаться. Но хуже всего был пот.

Она скапливался под моими руками и в сгибах коленей. Я создавала соленые капли. Я чувствовала, как они проходили через канал и выходили через поры, чувствовала, как он собирался на моем скальпе, как он качался под собственным весом, а затем стекал по линии моих волос.

Не было ничего лучше мучения от невозможности почесаться. От пота и судорог в мышцах у меня все чесалось. Это было хуже, чем в тот раз, когда Говард дал мне таблетку, от которой у меня пошла крапивница: я, может, и была вся в волдырях, но, по крайней мере, могла почесаться.

Я обрадовалась, услышав голоса. Это дало мне возможность сосредоточиться на чем-то другом.

Многие из них были низкими, мужскими. Несколько голосов выше были почти подавлены. Они двигались облаком, дрейфуя сначала к задней части лагеря, а затем к передней. Было почти невозможно отличить один от другого. Но это не имело значения, ведь я не могла понять, о чем они говорили.

Толстый корпус торгового автомата заглушал их голоса. Даже после того, как они подошли ближе, я не могла разобрать слова — только рычащий поток, который изредка прерывался смехом.

За жарой и смрадом моего страха кружилась буря вопросов:

Есть ли другие люди в Ничто?

Они люди или что-то другое?

Почему они, кем бы они ни были, убивали Нормалов?

И что они собираются делать, когда найдут меня?

Когда, а не если. Они найдут меня. Они используют то, что попало в голову этого офицера, чтобы широко распахнуть дверь. А потом меня убьют. Процесс будет таким же холодным и безличным, как один из экспериментов Говарда.

«Ты готова, Шарлиз? Раз, два, три…».

БАМ.

Шум испугал меня. Мое тело откинулось, и я застонала, когда край металлической полки врезался мне в руку. Теперь на мои ботинки капала еще одна липкая жидкость.

— Так он не откроется, — сказал мужчина. — Эти замки останутся закрытыми, пока не взойдет солнце.

Акцент у него был странный — точнее, акцента у него не было, и это было странно. Ни у кого не было такого плохого голоса, как у Говарда, но почти у всех, кого я знала, было немного гнусавости в голосе. Единственный раз, когда я слышала, как люди ясно говорили, был по телевизору.

И я была почти уверена, что это не было телевидение.

— Мы уйдем к восходу солнца, — сказал второй мужчина. — Я хочу посмотреть, что здесь сейчас.

Он ударил торговый автомат еще несколько раз. Каждый удар ощущался так, будто кто-то протыкал мне ухо иглой. Моя голова инстинктивно дергалась вниз, пытаясь пригнуться от шума, пытаясь прижать ухо к плечу. Пытаясь найти какое-то облегчение.

Но его не было. Была только колющая боль, треск полок у моих локтей и коленей. Я будто была зажата в днище поршневой втулки: молоток падал и раздавливал меня снова и снова. Пока я не стану злой, дрожащей кашей.