– Кей, а вы… ты не врал Генриетте?

– Ванде. Ее зовут Ванда Каховски… «Ванда-Кровь». Не врал.

– А почему она сменила имя?

– Поройся в архивах, поймешь. Она, наверное, много про меня рассказывала?

– Ну… кое-что…

Рашель поскользнулась, Кей легко поддержал ее.

– Понятно. И про категорию «С» тоже?

– За пять минут до вашего прихода.

Дач засмеялся:

– И впрямь буду долго жить.

– Ну… мы часто про вас говорим…

Остановившись, Кей взял девушку за плечи. Посмотрел в глаза – ласково и печально:

– Я, похоже, свалял дурака, улыбаясь тебе четыре года назад.

Рашель быстро покачала головой. Диадема на ее голове тонко пела, расширяя поле зонтика, пытаясь прикрыть от дождя обоих.

– Девочка, разлюби меня, хорошо?

– Почему? – резко спросила Рашель.

– Я очень хорошо к тебе отношусь. Но не так, как тебе нужно.

– Это… – Рашель заколебалась, – из-за Томми? Вы с ним любовники?

– О Боже! Ты только ему не ляпни. Мы шатались вместе четыре года, и это было общим мнением. У Томми и так комплекс на этой почве… Нет, конечно. Я стандартно ориентирован, а парню, по-моему, вообще на секс наплевать. Он любит дурацкие игрушки, виртуальную реальность.

– Тогда почему?

– Раш, я предпочитаю любить человечество в целом.

– Это удобнее…

– Умница, – нежно сказал Кей. – Гораздо удобнее. Особенно когда сотню раз получишь пинка от тех, кого любишь. Собственно говоря, тогда это становится единственным выходом.

– Я…

– Никогда бы меня не предала. Конечно. Ты сегодняшняя – нет. Но будет завтра. Я прожил достаточно, чтобы понять – завтра наступает всегда. Порой хочется не дожить до него… иногда это удается. Но завтра все равно наступает.

– Ну почему вы такой глупый! Я говорю, что я… что очень хорошо к вам отношусь. А вы мне про свои обиды!..

Рашель отвернулась.

– Извини. – Дач потер лоб. – Ты права. И зови меня на «ты».

– Ладно…

– Раш, мне просто показалось, что ты немного в меня влюблена. И я решил сразу же тебя от этого предостеречь.

– Спасибо!

– Мир?

Девушка молчала.

– Когда я влюблюсь в тебя, ты немедленно узнаешь об этом, – серьезно продолжил Кей.

– Когда я тебя разлюблю, ты тоже почувствуешь. – Рашель посмотрела на Дача. – А поцеловать меня рискнешь?

Если Кея и удивил ее неожиданный натиск, то это никак не отразилось на его лице. Он наклонился к девочке – силовое поле скользнуло по волосам и отключилось.

Ее губы были неожиданно опытными, умелыми, и это вдруг кольнуло Дача – странной, бессмысленной обидой. Словно неожиданная влюбленность Рашель была правильной. Словно в мире существовала верность и он, живший случайными романами, был вправе на нее претендовать.

– Пойдем? – Рашель отстранилась.

– Пойдем. – Он снова взял ее за руку. Молодой мужчина, гуляющий по вечернему саду с девочкой-подростком. Если мораль Таури не слишком изменилась за последние двадцать лет, то он ничего предосудительного не совершает.

Впрочем, по большому счету ему было на это плевать.

Дач замечал обратную дорогу каким-то краешком сознания. Он слишком устал, чтобы поддерживать нормальную беседу, хорошо хоть, что и Рашель молчала. Когда деревья кончились и они вышли на огромную, поросшую высокой травой поляну, скорее даже маленькое поле, в центре которого стоял дом, девушка остановилась.

– Пришли. Кей, хочешь чаю?

Он покачал головой:

– Вон мое окно, на втором этаже. Я тебе помашу рукой. Подождешь?

– Подожду.

– Хочешь взять флаер?

– Зачем? Ножками прогуляюсь.

Рашель отпустила его руку, шагнула к дому:

– Я приду утром.

– Если Ванда решит, что я ее обманывал, то ты найдешь две свежие могилки.

Девушка засмеялась.

– Зря, – серьезно сказал Кей. – Твоя старушка соседка и не на такое способна.

– Пока, Кей.

– Пока, Раш.

Было уже совсем темно, когда Кей вернулся к дому Каховски. Он все-таки ухитрился заблудиться, надо было взять флаер, пусть и для двухкилометровой дистанции.

Свет не горел ни в одном окне, лишь на крыше, венчая тонкую спираль антенны, трепетал белый огонек. Дач остановился на крыльце.

– Поднимайся, поднимайся, – окликнул его сверху старческий голос. – На третий этаж и по коридору.

Дач молча последовал совету. Коридор кончился раскрытой на балкон двустворчатой дверью. В кресле (сколько их здесь, этих мягких символов увядания) сидела Ванда Каховски. В длинном белом платье, с тлеющей сигареткой в руках. Кей почувствовал сладкий запах наркотика.

– Почему девочки так легко влюбляются во взрослых мужчин? – спросила Ванда. – А?

– Наверное…

– Это риторический вопрос, Кей. Любой дурак со времен Фрейда способен ответить. Ты читал Фрейда?

– Да.

– Ты слишком разносторонен для убийцы. Дач, ты супер?

– Я с Шедара.

– Понятно. Ты прекрасно получился, я всегда считала, что Грей не прав с генетическим мораторием. Дач, все, что я могу проверить, будет проверено завтра к полудню.

– Я рад, госпожа полковник.

Каховски раскурила еще одну сигарету, протянула ему. Кей молча затянулся.

– Было так тихо… так мирно… – Ванда говорила, не смотря на Дача. – Год за годом… в бесконечном саду. Я стала кое-что забывать, Кей! А ты требуешь вспомнить…

– У нас иная судьба.

– Иная… Зачем нужны шипы, Кей?

Дач молчал несколько секунд, полузакрыв глаза. Сказал – очень тихо, и даже голос его изменился:

– Шипы ни за чем не нужны, цветы выпускают их просто от злости.

– Не верю я тебе… – в тон ему отозвалась Ванда. – Они стараются придать себе храбрости. Они думают: если у них шипы, их все боятся…

Минуту они молча курили. Потом Каховски хрипло рассмеялась:

– Молодец, Кей. Значит, ты поймешь.

– Я и так понял.

– Это все равно что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего печального.

Дач вытащил из кобуры под мышкой «Шмель». Щелкнул предохранителем.

– В любом случае понадобится… – словно уговаривая себя, сказала Ванда. – Что тебя убивать, что Императора… не в этом же теле… аТан я сняла только в семьдесят, вот в чем беда, Кей. Была руинами, стану развалиной…

– До завтра, госпожа полковник, – сказал Кей.

– До завтра.

Дач нажал на спуск. Вспышка, вырвавшая из темноты спокойное, ждущее лицо старой женщины.

– Доброго аТана, – отбрасывая сигарету, сказал Кей. Приподнял легкое тело, проверяя, не загорелось ли кресло. Нет, все было в порядке.

Постель ему была приготовлена в той же комнате, что и четыре года назад. Дач уснул быстро, и в эту ночь ему ничего не снилось.

Утром на балконе уже не оказалось трупа, а на площадке возле дома стоял прокатный флаер. Кей, вышедший в одних шортах из дома, с полчаса разминался под легким унылым дождем. Потом он услышал шаги.

Ванда Каховски по-прежнему оставалась старухой. Лицо помолодело, впрочем, такой же эффект принесла бы и обычная косметика. Но в ее движениях больше не чувствовалось дряхлости. Лишь аккуратная, расчетливая точность и собранность. Даже легкая хромота, которой еще вчера не было, казалась нарочитой.

Дачу неожиданно вспомнилось детство: цирк и старая пси-мутированная пантера, с которой осторожничал даже мршанец-дрессировщик.

– Неприятное занятие – хоронить себя, – вместо приветствия сказала Ванда. Она была в глухом комбинезоне защитного цвета, с короткой штыковой лопаткой на поясе. – Печальное занятие. У меня есть одна аллейка, на ней всегда хорошие яблоки. Органика…

Дач счел полезным промолчать.

– Моя матрица снята в семьдесят. – Каховски прислонилась к дереву то ли в показной, то ли в настоящей усталости. – И не нынешние семьдесят, а те… двухвековой давности. Дерьмовая пища, дерганые нервы, облучения, травмы, частые роды. Вот и скриплю по десять – двадцать лет.

– Вы в прекрасной форме.

– Не думаю. Да, спасибо за выстрел. Очень аккуратно и быстро. Может быть, и смешно, но я до сих пор полагаю, что самоубийство – грех… – Каховски оторвалась от дерева, подошла к Кею. – Я уже кое-что проверила, кстати. Ты был тем лейтенантом с Хаарана. Но это так… штрихи к твоей откровенности. Вот если мои мальчики из электронной службы СИБ…