«Нет книги, написанной без помощи Дьявола.»

Андре Жид

Глава 1.

Летнее утро согревало лучами ласкового Солнца. Лес за моею спиной стоял тихий, словно не слетели с него следы ночного сна. Пшеничные, ещё не вызревшие колосья, с частыми вкраплениями алых маков, мягкими волнами покачивались на едва ощутимом ветру. Порой из этого моря трав вспархивала маленькая птичка: жаворонок, щурка или черноголовый чекан. Легко пролетая над зелено-серебристыми полями, они вновь прятались среди колосьев, словно и не появлялись никогда. Едва заметная тропа, поросшая немного примятой травой, виляла между полей.

Мало кто заходил сюда – только я, да изредка люди, работающие в поле, или направляющиеся в лес за хворостом. Поэтому тропу я считала своей, равно так же, как и этот огромный дремучий лес, полный болот, буреломов и хищников. То, чего боялись местные жители, для меня было домом. Я знала, как выжить в этих неприветливых местах. Могла пройти по коварной топи или остаться незамеченной волками. Впрочем, мне иногда казалось, что они принимают меня за свою и от этого не трогают, а вовсе не благодаря моей ловкости. Ведь в жизни мне пришлось больше времени проводить рядом с ними, чем с людьми. И пусть мы всегда оставались в стороне друг от друга и были совершенно разными, рядом с ними было спокойнее, чем с представителями моего вида.

Помню, как однажды дед нашёл маленьких волчат. Медведица разорвала их мать – видимо, та слишком близко подошла к её детёнышу. К счастью, малыши были достаточно взрослыми, чтобы есть мясо. Так вот, мы выкармливали их до поры, до времени. Помню, как дед ворчал сам на себя, упрекая в том, что вмешался в жизнь леса. Ведь спасая малышей-волчат, он вынужден был убивать других животных и птиц. «Не послушал голос разума» – говорил он. А я восхищалась тем, что он поступил так по-доброму и любовалась на зверьков, что были похожи на серых собачек. Они казались мне такими безобидными, не то, что люди! Я тогда мало думала о последствиях такого, на первый взгляд, хорошего поступка. Для меня волчата были просто милыми зверьками с чёрными блестящими глазками. Мне хотелось потискать их, погладить. Но это могло бы им навредить: зверь должен быть зверем, чтобы жить в условиях леса. Привыкать к человеку для них опасно. Так объяснял дед. И пусть тогда я не понимала этого, но его слова запомнились мне. А теперь вот наконец осознала: иногда, чтобы помочь, нужно «отойти в сторону». В итоге, мы лишь приносили волчатам еду, да иногда дед разрешал погладить их или почесать за ушком. Когда же щенки подросли и окрепли, старик запретил ходить к малышам.

– Они же могут умереть от голода! Они ничего не умеют!.. – переживала я.

– Голод всему научит. – дед был непреклонен и абсолютно прав. Спустя месяц я увидела, как молодые звери загоняют большого зайца: четыре волка и волчица, которую я про себя называла Ёлкой, за привычку всегда щетиниться. Она была самой крупной из малышей и самой бойкой – видимо, первая в выводке. Волки росли и крепли. Через два года в стае появился более взрослый самец, а ещё через некоторое время Ёлка привела щенков. Стая росла, но жили они по-прежнему недалеко от нашего дома и были для меня такими вот странными товарищами – на расстоянии. Серые, дикие, молчаливые. Лишь в лунные ночи я слышала их пение, заунывно разносящееся над лесом и пугающее жителей окрестности.

Есть у меня ещё один верный, старый друг – кот Уголек. Именно с ним связано моё самое приятное воспоминание детства, скорее похожее на сон: ласковые солнечные лучи струятся сквозь кроны деревьев. Лужайка около дома залита их золотом, солнечные зайчики мелькают на белой стене, на листьях и гроздьях зреющего винограда. У окна сидит красивая молодая женщина. Светло-рыжие волосы мягкими волнами лежат на её плечах, рассыпавшись по немного вылинявшему зеленому платью. В руках женщины книга, опущенная на колени, а взгляд задумчиво направлен вдаль. В воздухе витает аромат розмарина и свежести, доносящейся с реки, а из дома раздаются звуки мандолины – это отец настраивает только что созданный инструмент. Я же сижу у ног матери, на сочной летней траве, и играю с маленьким чёрным котёнком. Тот, забавно подняв хвост, бегает за нитью с привязанной к одному концу кусочком ткани. Кувыркается, падает на спинку, схватив зубами нить, машет лапками, стараясь вытянуть игрушку из моих рук. Затем, словно испугавшись, отпрыгивает в сторону, прячется, но тут же вновь начинает охотится за скачущей по траве тряпочкой.

– Мамочка, взгляни, он такой чёрный, словно сидел в саже! Весь-весь чёрный, от носика до кончика хвоста!

– Словно уголек. – улыбается нежно мать.

– Да, Уголёк! Давай его так назовём? Посмотри, он даже скачет, как выскочившая из печки головешка!

– Пусть будет так. – женщина поправляет упавшие на глаза волосы, заглядывает в окно, на притихшего отца, что теперь задумчиво рассматривает музыкальный инструмент.

– Милая, – обращается ко мне мать, – пора обедать.

Я глажу по спинке котёнка, поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к женщине. Она же, ласково положив ладони на мои щеки, целует в лоб и уводит в дом, держа за руку…

Громкое ржание пасущейся у дороги стреноженной лошади вернуло меня из воспоминаний в реальность. Я посмотрела вперёд, туда, где за оливковыми деревьями виднелись покосившиеся лачуги. Они мрачно смотрели на меня тёмными, безжизненными глазницами окон, словно мертвецы, которых я разбудила своим появлением. В деревне пахло дымом, но было совсем тихо. Нигде ни души! Лишь у одной из хижин в пыли ковырялись дети. Однако, завидев меня, мгновенно скрылись в доме, плотно закрыв за собою дверь.

Деревня словно вымерла. И, в целом, это было очень близко к правде, ведь после недавней напасти население сильно сократилось. Чужаков в этих краях не любили. После чумы, выкосившей половину народа во многих городах и сёлах, от них не ждали ничего хорошего. Все помнили, как быстро распространялась болезнь, как уничтожала целые семьи и города, как не впускали и не выпускали людей из селений. Как кружили над домами черные тучи воронья… То были страшные времена, оставившие неизгладимый след в памяти каждого! Я очень не любила вспоминать те долгие, жуткие месяцы, как, наверняка, каждый, кто остался после эпидемии живим.

Впрочем, меня в деревне тоже никогда не принимали с радостью, хоть и бывала я здесь достаточно часто. Мой образ жизни настораживал местных жителей. И правда, девушка, одиноко живущая в лесной глуши была для них чем-то странным и пугающим. «Колдунья пришла» – шептались они за спиной и со страхом и неприязнью косились на меня. Раньше это очень задевало, ведь они же ничего не знают обо мне, но так злобно относятся! Разве они не понимают, что я живу так не по своей воле? Разве не понимают, что мне бы хотелось жить нормальной жизнью: с семьёй, среди людей?.. Впрочем, эти мысли давно перестали меня заботить. Более того, со временем я поняла, что не хочу жить в деревне – мне вполне хватало общения с людьми раз в месяц. Но так было не всегда.

Раньше я жила в городе, но помню о том времени совсем немного: отец, мать, соседи… У нас был небольшой домик у крепостной стены и жили мы не богато, но счастливо и дружно. До того момента, пока к нам не пришли инквизиторы. Я помню тот вечер так, будто всё происходит в эту минуту. Мы собирались ужинать, когда в дверь нашего дома постучали. Мать, посмотрев в окошко, с ужасом взглянула на отца. Затем метнулась ко мне и приказала спрятаться в большой сундук. Отец тем временем носился по дому, видимо в поисках способа сбежать. Я слышала, как снаружи кричали люди, как стали выламывать дверь. Когда же она рухнула, толпа ворвалась в наш дом и с воплями «Ведьма» окружила мать, оттеснив отца в дальний угол. Ему не давали не то, чтобы подойти, но даже пошевелиться. Затем маму уволокли прочь из дома, как течение утягивает соломинку. Убитый горем мужчина рванул следом за ними, но внезапно остановился, обернулся назад. Он смотрел на сундук, сквозь щель в котором я наблюдала за происходящим. Кое-как приоткрыв тяжёлую крышку, я поднялась во весь рост. Он же с пугающе спокойным видом подошёл ко мне.