Подсудимый никогда не изменяет своему особенному стилю. Длинный пиджак чёрного цвета, робко выглядывающий воротник серебристой рубашки, крупные синие пуговицы и брошь в виде дракона, который кусает себя за хвост. Носит классические брюки с тщательно отутюженными стрелками. Густые каштановые волосы, чуть длиннее плеч, забраны в полухвост. Когда я разглядываю его лицо, то почему-то вспоминаю японские гравюры с изображением самураев. У Рудольфа такие же утончённые черты, он выглядит мужественным и бесстрашным. К тому же у него смуглая кожа и узкий разрез глаз. Ему самому следует стать главным героем какого-нибудь исторического романа, а не воровать чужие портреты для ещё не написанных текстов. Странно, что на лице директора нельзя прочитать никаких эмоций: наверное, это та рукопись, которая не предназначена для обывателей. Он тщательно оберегает зашифрованные слова на пожелтевших страницах измученной души. Лёгкая ухмылка скользит по тонким линиям губ… Почему он так похож на аристократа, шагнувшего из глуби веков в наш ослепший от зла мир?
– Подсудимый, встаньте, пожалуйста.
Сейчас Безуглов будет отвечать на дурацкие вопросы с благородным видом человека-глыбы. Вытягивается в полный рост и расправляет плечи. По-видимому, серьёзно верит, что за его спиной распускаются чёрные крылья. В одной из своих историй я назвала нашего директора демоном, восставшим из пепла судьбы.
Рудольф обводит присутствующих долгим внимательным взглядом, указательным пальцем касается кончика длинного орлиного носа (это вообще его любимый жест) и кивает, давая знак, что готов к предстоящему диалогу.
Елена Дмитриевна откашливается и, облокотившись на стол, выбрасывает в пространство первую малозначительную реплику:
– Рудольф Валерьевич, расскажите, пожалуйста, о вашей школе. Когда и как вам пришла в голову идея её открытия?
Судебное заседание превращается в интервью: кажется, журналист Лобанова готовит эксклюзивный материал о создателе и директоре первой школы литературного мастерства с пугающим названием «Фатум». Лёгкая усмешка застывает на кончиках пушистых чёрных усов, но подсудимый ничем не выдаёт собственного иронического отношения к происходящему и говорит совершенно спокойным, уверенным тоном.
– Это случилось шесть лет назад. Честно говоря, такую идею мне подала моя племянница, которая мечтала стать писателем, но жизнь распорядилась иначе… Девочке было всего двенадцать, когда она умерла. У неё была лейкемия… – Рудольф Безуглов выдерживает небольшую паузу. Зал потрясённо молчит; в этой трагической тишине слышно, как назойливая муха, возомнившая себя Анитрой, танцует прямо над лысым затылком судьи. – Я решил создать школу для людей абсолютно любого возраста. У нас нет никаких ограничений, главное – иметь смелость следовать за мечтой. Я назвал это место «Фатумом», потому что творчество для меня – судьба и предназначение. Однажды почувствовав эту пламенную страсть, ты уже не сможешь сопротивляться, даже если очень сильно захочешь.
И зачем он так старательно жонглирует метафорами? Неужели заметил сгорбленную фигуру в чёрной толстовке, которая прячется в уголке и самоуверенно строчит что-то в потрёпанной записной книжке? Возможно ли, что директор старается ради моего нового романа?
– Подсудимый, говорите по существу. В конце концов вы не на театральных подмостках, – кажется, судью оскорбляет такое откровенное словоблудие. Он снова тянется к бутылке и жадно осушает стакан воды.
– Прошу прощения, ваша честь, – подсудимый опускает глаза, напоминая теперь провинившегося ребёнка, который пытается попросить прощения, но не знает, как это правильно сделать. – Думаю, я ответил на вопрос? – он снова поднимает голову и бросает вопросительный взгляд на прокурора Лобанову.
– Расскажите о самой системе обучения, ваших традициях и новаторствах. Какие у вас есть факультеты? – продолжает интервью эффектная дама.
– Хм… – Рудольф морщится и на какое-то время умолкает. Но ведь это же самый банальный вопрос, который вообще может быть задан на судебном заседании!
– Сейчас у нас предусмотрено обучение на трёх основных факультетах: проза, поэзия и литературная критика. Где-то около тридцати человек на каждом. Также у нас есть свой альманах, в котором публикуются лучшие работы студентов. Если вас интересует, каждый студент должен пройти пятилетний курс обучения и защитить выпускную работу. Это может быть роман, сборник стихотворений или критических статей. Всё вполне традиционно. – Рудольф Безуглов пожимает плечами, будто бы удивляется: зачем он вообще отвечает на подобные вопросы? Прокурор Лобанова наматывает на палец белую прядь. На розовых губах блуждает едва уловимая насмешка. Неужели эта самоуверенная дама на самом деле думает, что может сломить волю такого сильного противника? Или она действительно считает себя непобедимой?
– Благодарю за ответ. Заранее прошу прощения, Рудольф Валерьевич, но как вы прокомментируете негативные отзывы выпускников в ваш адрес? – хитро щурится, как будто ждёт, что подсудимый покраснеет от смущения, вытрет пот со лба рукавом и заговорит тоненьким надтреснутым голосочком…
– Ваша честь, протестую! – вскакивает с места оскорблённый адвокат. – Подсудимый, вы имеете право не отвечать на такие вопросы.
Егоров Юрий Михайлович – возмущённый защитник директора «Фатума». Он так волнуется, как будто от решения судьи зависит его собственная судьба. В отличие от Безуглова, адвокат, вероятно, привык тщательно бриться каждый день. У него длинный нос с горбинкой, и в профиль он даже немного напоминает Ахматову. На лице застыла трагическая гримаса – воплощение безысходности и непреодолимой обречённости. Сведя густые чёрные брови домиком, мужчина будто бы просит понимания и снисхождения. Когда он напряжённо вслушивался в чеканные фразы горделивой дамы, на лбу появилась лёгкая паутинка морщинок. И если бы меня попросили создать портрет борца за справедливость, я могла бы писать с натуры. Адвокат Егоров прикрывает рот подушечками пальцев – на безымянном блестит обручальное кольцо. Этот блеск ослепляет прокурора, и несчастная женщина обиженно поджимает губы. Думаю, никто, кроме меня, не обратил внимания на эту мизансцену; просто я прекрасно знаю, что Егоров – бывший муж госпожи Лобановой. Несколько месяцев назад они развелись и вроде бы из-за супружеской неверности. Впрочем, я могу ошибаться, но на подобные вещи у меня тонкое чутьё: между прокурором и адвокатом летают искры непрощённой обиды и неистребимой ненависти.
Рудольф Валерьевич не считает заданный вопрос бестактным и, конечно, постарается удовлетворить любопытство стороны обвинения. Оказавшись меж двух огней, он расплывается в обворожительной улыбке.
– Я думаю, негативные отзывы – это тоже достаточно ценный опыт. Мы ведь далеко не идеальны и не можем всем нравиться. Так что я совершенно спокойно отношусь к подобным комментариям. Благо, похвалу в свой адрес я тоже слышу довольно часто.
Адвокат одобрительно кивает, втайне восхищаясь находчивостью подсудимого, и наконец-то позволяет себе снова опуститься на стул.
Прокурор Лобанова задумчиво качает головой.
– Подсудимый, а расскажите, пожалуйста, в каких отношениях вы были с Алисой Лужицкой?
Рудольф Безуглов тревожно поводит плечами, искоса взглядывает на собеседницу и закусывает губу. Впервые за всё это время он не может подавить волнение и почему-то прячет глаза, но голос звучит всё так же уверенно и беспристрастно.
– Знаете… Мне немного тяжело об этом говорить. Я любил Алисочку. Она была такой талантливой, но почему-то всегда сомневалась в себе… Думаю, именно это её и погубило, – подсудимый выдерживает короткую паузу. – Я всегда пытался ей помочь, и, если честно, Алиса называла меня Богом.
Прокурор Лобанова хмурится и продолжает чересчур строгим тоном:
– Тогда почему бедная девочка плакала, когда вышла из вашего кабинета? О чём вы с ней говорили? Вы же знаете, что через пару часов после этого она покончила с собой?
– Протестую! – вскрикивает раскрасневшийся адвокат Егоров. – Это моральное давление на моего подзащитного. Ещё ничего не доказано!
