– Боец, тебя что огорчить до невозможности, сукин ты сын!

– А, вы, тащ капитан, не пугайте, я и так в наряде. А дальше Амурской области только Чукотка, авось туда не сошлёте. Вы сперва меж собой договоритесь, кто над кем начальник, а мне всё равно, что орать.

Ротный буквально взбеленился, скрипнул зубами и потряс кулаком, сдерживаясь от затрещины, поскольку ротный-два капитан Паничевский терпеть не мог, когда трогают его подчинённых. Он предпочитал лупить их в каптёрке сам, регулярно, вдумчиво и со знанием дела.

– Нет, ну, ты видел идиота! И таким технику доверили. Тьфу, млять, – ротный, тихо матерясь, зашагал в сторону канцелярии.

– Товарищ капитан, а…, – я не успел закончить, Вихров резко повернулся:

– Слыш, лейтенант, а не пошёл бы ты… уставы учить. План боевой подготовки почитай. Ступай во взвод, делом займись.

Пожав плечами, я отправился заниматься делом, не очень представляя, что это такое и с какого боку к нему подступиться. На моё счастье в тот день батальоне случился ПХД. Парко-хозяйственный день. Короче, военные вылизывали и обслуживали технику. Вот эта работа как раз была по мне. Напялив в каптёрке комбез, я потопал в парк.

Однако едва добравшись до места, я лишний раз убедился, что этот день явно не задался. Только я шагнул в полумрак танкового бокса, как раздался сильный хлопок с короткой вспышкой. Нет ничего поганее, чем пожар в забитом боевыми машинами танковом боксе. От масштаба воображаемой картины происшествия у меня по спине пробежали мурашки. Я с разбега запрыгнул на броню и за ноги вытянул солдата из открытого слегка дымящегося моторного отсека. Тот втянул голову в плечи и ошалело моргал вытаращенными глазами на опалённой физиономии.

– Глаза целы? Видишь меня?

– Ага, вижу.

– Что ж ты, дурында, бензином мотор моешь. Разве можно.

– Да, я только протирал. Сухими тряпками дочиста не ототрёшь. Масло да грязь.

– Эт-то что тут происходит! – В бокс ворвался толстый лысый красномордый капитан. – А, ну-ка быстро все ко мне, мать-перемать. Лейтенант, новенький что ли? Ты что тут вытворяешь, мать-перемать!

Я спрыгнул вниз.

– Лейтенант Кравцов, разрешите доложить…

– Сейчас же подам рапорт, чуть всю технику не спалил. Я тебе покажу мать Кузьмы.

– Да, я только подошёл…

– Пришлют чёрте кого, мать-перемать, – с выражением брезгливого отвращения на пунцовой физиономии он выкатился из бокса и исчез за воротиной.

– Вы простите меня, тащ лейтенант, я, правда, не хотел, наверно кто-то чинарик бросил, – парень тёр покрасневшие глаза без ресниц и бровей и мял в руках засаленную пилотку.

– Быстро дуй в санчасть, пусть глаза проверят и лицо обработают. Скажешь, прислал лейтенант Кравцов. Я пока машиной займусь. Кстати, кто этот капитан?

– Так это ж зампотех Помидор… э-э-э… капитан Веселых.

– Всё, бегом в санчасть. Как фамилия?

– Младший сержант Воротынцев.

Парень убежал, а я осмотрелся. Как выяснилось, происшествие собрало немало зрителей, толпящихся в глубине бокса. Похоже, здесь собрались все работяги из ротного отсека: и молчаливые «гуси», и вертлявые «фазаны», и важные «старики». Бросив взгляд в толпу, я увидел и почувствовал целый спектр эмоций от сочувствия и любопытства, до циничной иронии и откровенного презрения. Из толпы послышались насмешки. Кто-то прикрикнул, и зеваки быстро разбрелись по машинам.

Я опять забрался на броню и сразу полез в раскрытый моторный отсек. Внимательно оглядел агрегаты и проводку, вроде всё нормально. Поднатужившись, я закрыл тяжеленные створки, прибрался и навёл порядок. Однако дырой дыру не заткнёшь, всё равно надо идти докладывать ротному о ЧП.

Необычно безлюдное расположение роты наполняла гробовая тишина, разрываемая доносящимся из канцелярии хриплым криком. Я подошёл к дневальному:

– Где Вихров?

– Леший его знает, убежал куда-то. Все смылись. Арков лютует. Не стоял бы на тумбе, я бы тоже смылся, – он шмыгнул носом и затравленно огляделся.

В канцелярии неистовствовал майор Арков, начальник штаба батальона и убеждённый хронический алкоголик. Как мне раньше поведал наш ротный, майор Арков редко появлялся в батальоне среди бела дня, предпочитая вечер, выходные или праздники. Из-за его привычки долго и больно тиранить первого встречного, завидев тощую долговязую фигуру начштаба, обычно прятались все живые существа, даже мыши и дежурный по роте.

Между тем за распахнутой дверью канцелярии разыгрывалась трагедия батальонного масштаба. На землистом лице сидящего за столом майора под опухшими красными глазами угрожающе шевелилась сизая слива носа. Перед ним стояли два сжавшихся солдатика. Они походили на загнанных в угол мышей, и если была бы малейшая возможность, то наверно постарались бы прошмыгнуть в щель под плинтусом.

– Значит, из санчасти вас придурков выписали. Жаль, что не сдохли, – Арков воткнул окурок в пепельницу. – Вам, долбо…бам, говорили, что антифриз яд?!

– Так точно.

– В журнале за это расписывались?

–Так точно.

– Так какого … выжрали?!!

– Все говорят, не пейте, мы и подумали – дефицит, значит обманывают.

– Тупорылые м…допереблуды, лучше бы водки нажрались!

– Так мы и за водку расписывались, что нельзя…

– Разпере…банные раздолбаи!! Если бы антифриз можно было пить, его давно бы офицеры с прапорами выжрали. Пошли на …, долбодятлы идиотические!! Тебе чего? – упёр в меня набрякшие сосудами бельма Арков.

– Я по поводу происшествия в парке.

– А, так это ты устроил? Прибегал уже зампотех, сообщил.

– Да, я только вошёл в бокс…

– Садись, пиши докладную, и иди.

– Куда?

– На… Куда хочешь.

Быстро написав цидульку, я вышел из казармы и нос к носу столкнулся с тремя ротными, стоящими справа от входа и шумно обсуждающими свои дела. Они разом повернулись и уставились на меня, я отдал честь и уже хотел обратиться к Вихрову, когда меня опередил ротный-два Паничевский. Его круглая наглая физиономия с жёлтыми выпуклыми глазами, и плотная фигура с неприлично толстыми ногами, на которые не лезли собранные гармошкой голенища сапог, совсем не соответствовали глубокому баритону. В батальоне он слыл острословом и любителем чёрного юмора. Паничевский подбоченился, уставился на меня и хмыкнул, скривив пухлые губы:

– Кстати, анекдот. В гарнизоне тревога. Летёха подходит к танку с глухого похмела. Заползает внутрь, втыкает ТПУ, морщится от головной боли и шепчет: «Э-э, как это… раздавай… нет… раздевай… нет, не то… разливай… ага, вспомнил – заводи!». Ха-ха-ха. Кстати, советую всем подальше зажигалки убрать, от греха, а то пироманов тут развелось.

– Вот что, Кравцов, – взял меня за руку и отвёл в сторонку хмурый Вихров, – не в службу, сходи в штаб полка, возьми у секретчика бумаги, и не торопись. Домой зайди, и после обеда часа через три-четыре занесёшь в канцелярию.

Как известно, только в России обед – это не еда, а время суток. Ближе к вечеру я передал ротному бумаги, он, не глядя, бросил их в ящик стола и, устало протерев глаза, попросил вечером побыть в роте до отбоя и приглядеть за порядком. Пожав плечами, я согласился.

Кто служил, знает, что нет ничего желаннее для солдата, как час до отбоя, когда все обитатели казармы занимаются личными делами, перетирают проблемы, по мелкому и по-крупному нарушают устав и свободно общаются. Я тихо зашёл в расположение, чтобы не ломать народу кайф. Однако на этот раз из обычного солдатского галдежа выделялся голос старшины Карпенко, который перед строем в центральном проходе что-то вкрадчиво внушал воину, болтающемуся на спортивной перекладине. В привязанном брючными ремнями за руки к трубе солдатике я признал Воротынцева. Обессиленный он висел, как сосиска, и по всему было видно, что он уже не только не мог подтянуться, но и дышал через раз.

– Старшина, что здесь происходит?

– А, что происходит? Ничего не происходит. Физической культурой занимаемся. Шли бы вы, товарищ лейтенант… отдыхать. Я сам разберусь с некоторыми любителями побаловаться с огнём.